— Привет.
Поскольку это ни к чему не привело, он продолжил:
— У Джека все в порядке.
А потом:
— Они тут очень беспокоятся, что ты не ешь и не говоришь.
И еще:
— Ну ладно… тогда я пошел.
Это его способ сказать: «Вижу, мне тут не рады».
Супруг Агнес (муж, сожитель или любимый человек) тоже появился в тот вечер. Он меня просто ошеломил. Я заранее нарисовала себе этакого элегантного, мускулисто красавца с Ямайки — отлично одетого, самоуверенно щеголя, мачо, излучающего шарм и обаяние. Ну и прочие штампы, какие обычно приходят в голову, когда речь заходит о неграх и карибах. А он оказался неприметным европейцем лет сорока, в скромном сером костюмчике, синей рубашке, тусклом галстуке. Он держался скованно, явно боясь навредить в этой и без того непростой ситуации. Однако с первого взгляда было ясно: он просто обожает Агнес и страшно переживает из-за всего, что с ней происходит. Он сидел с ней рядом, держал за руку, что-то рассказывал тихим, ободряющим голосом, один раз даже сумел рассмешить ее. Невозможно понять, как образуются пары, а? Никогда бы не предположила, что между такими разными, противоположными людьми могла вдруг проскочить искра, не говоря уж о возникновении настолько крепких уз, которые позволяют сообща преодолевать такие кризисы, как… ну, в общем, как сейчас.
Это был серенький тихоня, но как же я вдруг позавидовала этой его заурядности, предсказуемости, стабильности, хотя и знаю, что внешность обманчива. Когда, во время его визита, пришла сестра Паттерсон дать мне снотворное, я приняла таблетки сразу, не откладывая. Потому что не хотела больше любоваться на этих воркующих голубков.
Успокоительное снова возымело волшебное действие, и я проспала добрых одиннадцать часов кряду, проснувшись в четверть седьмого на другое утро. Ох, голова была в полном тумане. Ведь на самом деле полноценного сна эти таблетки не дают. Скорее отключают голову и вводят вас в состояние ступора. Потребовалось не меньше двадцати минут, пока я пришла в себя настолько, что сумела встать и дотащиться с капельницей до туалета.
День прошел так же, как предыдущие. Сестра-шотландка уговаривала меня позавтракать. Я по-прежнему молчала, хотя Агнес пыталась втянуть меня в разговор.
Я не отвечала, хотя было приятно видеть, что к ней вернулась ясность мысли. Она уходила поиграть со своим сыном Чарли, Я расточала утреннее время, таращась в потолок, и удивлялась, как можно расточать драгоценное время, но не имела при этом сил ни на что, кроме как расточать попусту такое утро.
Наступило время обеда, но я ничем не подкрепилась, если не считать капельницы. Позже, в три часа, в палату вошла доктор Родейл. Мы были предсказуемы, как актеры в плохой пьесе, и знали свои роли назубок. По крайней мере, она знала слова своей роли, потому что моя состояла в том, чтобы оставаться все такой же слабой, унылой и безмолвной. Все шло по наезженной колее… добрый доктор снова вздыхала по поводу ухудшения моего состояния и в конце концов сказала:
— Сегодня же я позвоню вашему супругу на работу, чтобы обсудить ситуацию и дальнейшую перспективу.
Тони прибыл в восемь вечера. На сей раз он поцеловал-таки меня в щечку, подвинул стул и сел со мной рядом. Даже взял меня за руку. И сказал:
— Тебе нужно начать есть.
Я уставилась в стенку.
— Врач — Родейл, кажется? Она позвонила мне в редакцию и сказала, что, если ты не начнешь есть твердую пищу, придется применить ЭКТ. Это значит электроконвульсивную терапию, лечение электрошоком. Она говорит, это единственный способ вытащить тебя из того состояния, в котором ты сейчас находишься. Но чтобы начать лечение, ей требуется мое согласие.
Молчание. Он больше не смотрел на меня.
— Я не хочу давать на это согласия, но невозможно же, чтобы ты оставалась в таком виде, как сейчас. Этого я тоже не хочу. Поэтому, — он наклонился ко мне, — на твоем месте я бы перестал упрямиться.
Я отвернулась.
— Салли, пожалуйста…
Я с головой укрылась простыней. Господи, почему я так идиотски веду себя, что за ребячество? Неожиданно Тони стянул с меня простыню. Глядя мне прямо в глаза, он прошипел:
— Не вынуждай меня!
И он ушел. А я вдруг поймала себя на мысли: «Я и оглянуться не успею, как он подпишет документ. А потом я смогу попробовать себя в роли электродевушки. «Встряхни-ка меня как следует, парень!»».
После его ухода Агнес слезла с кровати и направилась ко мне. Она до сих пор двигалась немного неуверенно. И с некоторым трудом фокусировала взгляд. Но голос ее звучал четко и здраво:
— Ты Салли, да?
Я не, отвечала.
— Вот что, американка, послушай-ка меня. Мой муж тоже не хотел подписывать эти бумаги. Он упрашивал меня целую неделю, ходил кругами, уговаривал, чтобы я перестала капризничать, съела хоть кусочек и стала такой, как раньше. Но я не поддалась. А уж когда я стала вытаскивать капельницу… В общем, я сама не оставила им выбора. Вечером, перед тем как начали лечение, мой приходил, сидел тут, плакал и умолял, чтобы я хоть кусочек запихнула в себя. Но…
Пауза.
— На другое утро я опять вырвала капельницу из руки. А вечером они начали ЭКТ.
Пауза.
— Позавчера был пятый сеанс. Наверное, польза от этого есть — я снова начала есть, могу поиграть с Чарли. Но…
Пауза.
— … они говорят, что память теряется только на короткое время. Но со мной не так. Мне кажется, что после сеансов стираются целые куски в мозгу. И я пытаюсь их найти восстановить — все ищу, ищу… Но…
Пауза.
— … знаешь, о чем я думаю? Мне кажется, этот электрошок выжигает их напрочь. Выбивает намертво. Врачи втирают, что, когда лечение кончится, все вернется в норму. Только я им не верю. Ни на одну минуту. Потому что…
— Пауза.
— Слушай меня. Ты еще можешь этого избежать. Ты сможешь. Только один глоток, а? Всего один кусочек. Вот хоть…
Она дотянулась до столика, на котором стоял поднос с нетронутым ужином. Схватив булочку, она оторвала кусочек.
— …кусочек хлебушка. Я его тебе даже маслом намажу.
И намазала. И поднесла его к моему лицу. Я отвернулась. Свободной рукой она развернула мою голову к себе.
— Давай же, ты это можешь.
Я снова отвернулась. Она силой вернула меня в прежнее ее положение. Я отвернулась. Неожиданно она ткнула булочкой прямо мне в губы. Я отвернулась. Агнес рванула меня назад, и хватка у нее была крепкая. На этот раз она почти протолкнула мне хлеб сквозь зубы. Тут я зарычала, смахнула хлеб и плюнула ей в лицо, В ответ Агнес, не раздумывая, дала мне по физиономии. Со всей силы. Больно. И вдруг я услышала, как ору во весь голос:
— Сестра!
В палату тут же вбежала сестра Паттерсон.
— Так значит, ты все-таки умеешь разговаривать.
Разумеется, я снова замкнулась и промолчала до конца дня. Разумеется, я не притронулась к ужину. Разумеется, я, как послушная девочка, приняла снотворное и отключилась. Но наутро… я бы не сказала, что проснулась с ясной головой или что вдруг заново родилась, взбодрилась или почувствовала гармонию с миром и самой собой. Наоборот, от таблеток башка была тяжелой и мутной — все то же, уже привычное, ощущение тумана и какой-то странной усталости, даже после одиннадцати асов беспробудного сна Но впервые за все эти дни я была по-настоящему голодна А когда сестра-шотландка привезла завтрак, я сумела хрипло буркнуть одно слово:
— Спасибо.
От неожиданности она даже вздрогнула, но явно обрадовалась:
— На доброе здоровье. Ну как, может, попробуешь поесть?
Я кивнула. Она помогла мне сесть, развернула столик, поставила на него поднос, даже развернула бумажную салфетку, прямо как официантка в ресторане.
— Может, хочешь глоточек чаю? — спросила она.
Я кивнула.
— Подожди минуточку, я сейчас вернусь.
Спустя неделю голодания процесс поедания пищи делом непростым. Но мне удалось запихнуть в себя полтарелки овсяной каши. Это далось мне с трудом, пару раз подступала тошнота. Но я терпела. Потому что, что должна это съесть.
Сестра налила мне чаю и с сияющим видом наблюдала, как я ем. Я подумала, что она, наверное, каждого пациента преодолевшего кризис, воспринимает как личную победу.
— Не старайся доесть все до конца, необязательно, — сказала она, — ты и так сегодня просто умница.
В разгар завтрака проснулась Агнес. Она, как и я, принимала снотворное, так что и ей потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя и осознать, что она здесь делает. Но постепенно мир вставал на место, и она заметила меня с вилкой в руке, склоненную над подносом.
К чести Агнес, она не проронила ни слова. Только кивнула мне, а потом встала и отправилась в туалет. Вернувшись, она подошла к моей кровати:
— Извини за вчерашнее.
— Все нормально, — произнесла я, хотя и с трудом.
— Как прошел завтрак?
Я пожала плечами.
— Я тоже себя так чувствовала после того, как первый раз поела. К тому же здесь кормят такой дрянью…
Мне даже удалось улыбнуться в ответ.
Однако разговор и правда давался мне очень нелегко. Одно-два словца еще удавалось выдавить, но потом горло перехватывало спазмом, и справиться с этим я не могла.
— Расслабься и не волнуйся насчет этого. — Агнес заметила, как я давлюсь, пытаясь заговорить. — Возвращение требует времени.
За обедом я справилась с половиной куриной ножки, с вязкой белой пакостью, именуемой картофельным пюре, а также с порцией вареной морковки химического цвета и пластмассовой на вкус. Но мне было все равно: вот-вот должна была появиться доктор Родейл, и я усиленно старалась произвести хорошее впечатление, чтобы ей доложили о моих успехах.
Она решительным шагом вошла в нашу палату с новым, более любезным, выражением лица.
— Только что получила последние радостные известия о вас, Салли, — заговорила доктор Родейл. — Завтрак и обед. И как я понимаю, вы даже сумели выговорить несколько слов. Как вы чувствуете, сможете сейчас чуть-чуть со мной поговорить?