итвы. Тем, кто не верит в исцеляющую силу молитвы, хочу сказать: придите в такую церковь, как моя, и почувствуйте накал толпы, которая болеет за вашу победу!
От стоянки до здания суда округа Кент ведет длинная пешеходная дорожка, которая кишит прихожанами церкви Вечной Славы. Здесь же прохаживаются двое полицейских, чтобы не допустить беспорядков, но участники акции протеста далеки от радикальных действий. Пастор Клайв выстроил собравшихся, распевающих церковные гимны, по обе стороны дорожки. Я к тому, что нельзя ведь арестовать человека за то, что он поет, так ведь?
Как только мы приезжаем — под «мы» я имею в виду себя в окружении Уэйда и Бена, а также Рейда и Лидди, которые идут чуть позади нас, — пастор Клайв тут же покидает строй и медленно шествует посреди дорожки. На нем белый льняной костюм, розовая рубашка и галстук в полоску. Он явно выделяется из толпы, но объективности ради следует сказать, что его трудно было бы не заметить, даже если бы на нем был мешок из-под картошки.
— Макс! — Он обнимает меня. — Как держишься, молодцом?
Сегодня утром Лидди приготовила плотный завтрак, я съел его и тут же вырвал. Настолько нервничаю. Но я не успеваю сообщить об этом пастору Клайву, как к нам наклоняется Уэйд.
— Посмотрите налево.
Я поворачиваюсь и замечаю камеры.
— Помолимся, — предлагает пастор Клайв.
Мы останавливаемся между двумя рядами людей, образовав нечто вроде подковы, которая перекрывает вход в здание суда. Уэйд держит меня за правую руку, пастор Клайв — за левую. Журналисты начинают сыпать вопросами, но голос пастора звучит громко и решительно.
— Отец наш! Как написано в Святом Писании: ищите и обрящите, и Ты явишь великие чудеса! Сегодня мы просим Тебя, чтобы Макс и его адвокат оставались непреклонными, просим для них победы. Убереги Макса от злых языков, которые станут оскорблять его, от лжесвидетелей, распускающих сплетни. Благодаря Тебе Макс не будет нервничать. Он знает, как знаем все мы, что Святой Дух поможет ему сказать то, что должно.
— Посторонись! — слышу я и открываю глаза. В метре от меня стоит Анжела Моретти, адвокат, представляющая Зои, которая не может пройти из-за нашего молельного круга. — Не хотелось бы прерывать ваше воззвание а-ля Билли Грэм,[23] но мне и моей клиентке желательно попасть в здание суда.
— Миссис Моретти! — откликается Уэйд. — Вы, разумеется, не станете лишать собравшихся здесь людей Первой поправки к Конституции?
— Разумеется, нет, мистер Престон. Это претит моему внутреннему естеству. Равно как, например, и самовлюбленный адвокат, который заранее созвал журналистов, зная, что между его стороной и стороной ответчика возникнут надуманные противоречия.
Зои ждет, стоя за спиной Анжелы с матерью и Ванессой.
Секунду я раздумываю над тем, кто первый уступит. Но тут Лидди поступает совершенно для меня неожиданно. Она делает шаг вперед и обнимает Зои, а потом с улыбкой произносит:
— Знай, Господь любит тебя.
— Мы молимся за тебя, Зои, — добавляет кто-то из собравшихся.
Этих слов хватило, чтобы плотину прорвало: и вот уже каждый бормочет что-то о вере и надежде. Мне это напоминает поимку мух на мед, гуманное убийство.
И это срабатывает. Застигнутая врасплох Анжела хватает Зои за руку и спешит к входу в здание суда. Уэйд отпускает мою руку, давая им пройти. Проходя мимо, Зои смотрит мне в глаза.
На мгновение весь мир замирает.
— Господь простит тебя, — заверяю я ее.
Широко распахнутые глаза Зои грозового цвета.
— Богу известно, что прощать не за что, — отвечает она.
На этот раз все по-другому.
Я уже не раз бывал в суде благодаря ходатайствам Уэйда, и процедура всегда повторялась: мы идем по проходу и занимаем наши места за столом истца, подхалимка секретарша Уэйда выгружает перед ним с десяток книг, которые, откровенно говоря, он ни разу не открыл, пристав велит всем встать, в зал врывается судья О’Нил.
Но на этот раз мы в зале суда не одни. Здесь сидят журналисты и художники, делающие наброски, поскольку на большинство процессов телевизионщиков с камерами не пускают. Также тут присутствует делегация из баптистской церкви Вестборо под началом Фреда Фелпса. Баптисты в желтых футболках, на которых большими буквами написано: «Господь ненавидит гомиков», «Господь ненавидит Америку», «Гомосексуализм = грех», «Вы попадете в ад». Я видел снимки этих фундаменталистов, когда они выступали с акцией протеста на солдатских похоронах, — они верят, что Господь убивает американскую армию, чтобы наказать Америку за гомосексуализм, — и теперь на секунду задумываюсь: насколько далеко зашел Уэйд в своих публичных выступлениях? Неужели этот суд, мой суд, привлек внимание воинствующих баптистов?
В суд явились не только фундаменталисты из Вестборо, пришли и прихожане из моей церкви, что несколько меня успокоило.
Но были и другие зрители. Мужчины, сидящие рядом с мужчинами и держащиеся за руки. Две женщины, поочередно укачивающие младенца. Наверное, друзья Зои. Или ее адвоката-лесбиянки.
Председательствует судья О’Нил.
— Представление началось, — шепчет Уэйд.
— Прежде чем мы начнем, — произносит судья, — хочу предупредить всех присутствующих, включая адвокатов, стороны, журналистов и простых обывателей, — это зал суда, и здесь я — Бог. Любой, кто нарушит спокойное течение процесса, будет немедленно удален из зала. Поэтому все присутствующие в желтых футболках их либо сейчас же снимают, либо выворачивают наизнанку — или их выведут из зала суда. И прежде чем вы, мистер Престон, заикнетесь о свободе слова, позволю себе повториться: любое проявление неуважения не доставляет судье О’Нилу удовольствия.
Баптисты надевают спортивные куртки. У меня такое чувство, что им это не впервой.
— Есть ли вопросы, подлежащие обсуждению на предварительном заседании? — спрашивает судья.
Анжела Моретти встает.
— Ваша честь, я бы хотела вынести на рассмотрение суда ходатайство об изоляции свидетелей.
— Кто ваши свидетели, мистер Престон? — задает вопрос судья.
Уэйд предоставляет суду список, так же поступает и Анжела Моретти.
О’Нил кивает.
— Все перечисленные в этих списках свидетели покиньте зал заседания.
— Что? — восклицает за моей спиной Лидди. — А как же я…
— Я хочу остаться с тобой, — говорит Ванесса Зои.
Судья О’Нил меряет обеих женщин взглядом.
— Не-у-ва-же-ние, — равнодушно произносит он.
Ванесса, Рейд и Лидди неохотно направляются к выходу.
— Держись, брат! — говорит Рейд, хлопая меня по плечу, потом обнимает жену за талию и выводит ее из зала суда. Интересно, куда они пойдут. Чем займутся?
— Мы будем сегодня слушать вступительные речи? — интересуется судья О’Нил и, когда представители обеих сторон кивают, переводит взгляд на Уэйда. — Мистер Престон, можете начинать.
Хотя это суд по семейным делам и вместо жюри присяжных решение принимает судья единолично, Уэйд обращается ко всем присутствующим. Он встает, поправляет изумрудного цвета галстук и с улыбкой поворачивается к залу.
— Сегодня мы собрались здесь, чтобы скорбеть об утрате того, что близко и дорого нам всем, — об утрате традиционной семьи. Разумеется, вы все помните ее до ее безвременной кончины. Муж, жена и дети. Белый забор. Мини-вэн. Возможно, собака. Семья, которая по воскресеньям посещала церковь и любила Господа. Мама, которая пекла по выходным домашнее песочное печенье и играла роль вожатой в скаутских лагерях. Папа, который гонял мяч и вел дочь к алтарю. Уже давно это перестало быть нормой в нашем обществе, но мы уверяли себя, что такой непоколебимый институт, как традиционная семья, переживет что угодно. И тем не менее, принимая это за аксиому, мы, в сущности, предопределили ее кончину. — Уэйд кладет руки на сердце. — Покойся с миром! Уважаемый суд, это не только суд о правах опеки. Это сигнал к тому, что необходимо сохранить краеугольный камень нашего общества — традиционную христианскую семью. Поскольку и исследования, и здравый смысл говорят о том, что детям нужно иметь перед глазами образцы и женского, и мужского стиля поведения и что отсутствие одного из них может привести к ужасающим последствиям, начиная с плохой успеваемости в школе и заканчивая нищетой и авантюрным поведением. Когда рассыпаются традиционные семейные ценности, страдают дети. Макс Бакстер, мой клиент, знает об этом, Ваша честь. Именно поэтому он сегодня присутствует в зале суда, чтобы защитить трех еще не рожденных детей, которых зачал, будучи в браке с ответчицей, Зои Бакстер. Единственное, о чем просит мой клиент: дать ему завершить то, что изначально планировали обе стороны, а именно позволить этим детям вырасти в гетеросексуальной семье. Позволить им процветать, уважаемый суд, в традиционной христианской семье. — Уэйд поднимает палец, повторяя последние слова: — В традиционной семье. Именно об этом мечтали Макс и Зои, когда воспользовались достижениями медицины и создали этих благословенных нерожденных детей. Теперь, к сожалению, Макс и Зои больше не состоят в браке. И сам Макс пока не готов повторно вступить в него. Но мой клиент признает, что остался в долгу перед своими нерожденными детьми, поэтому он принимает решение, руководствуясь интересами ребенка, а не собственными. Он видит своего брата Рейда, доброго открытого человека, чьи показания вы услышите, и его жену Лидди, образец христианской добродетели в этом сообществе, будущими родителями своих нерожденных детей.
— Аминь! — слышу я за спиной.
— Ваша честь, вы ясно дали понять сторонам, что это ваше последнее дело в долгой и успешной карьере судьи. И совершенно правильно, что именно вам выпало защитить традиционную семью здесь, в Род-Айленде, в штате, основанном Роджером Уильямсом, который приплыл в колонию в поисках свободы вероисповедания. Род-Айленд — один из последних бастионов Новой Англии, штат, где еще сохранились христианские семейные ценности. Но чтобы проверить на прочность нашу точку зрения, давайте взглянем на альтернативу. И хотя лично Макс не имеет ничего против своей бывшей жены Зои, которая сейчас живет во грехе со своей любовницей-лесбиянкой…