— Погодите, — вмешался пан Джонатан. — Ведь уже несколько лет назад на кладбище кто-то шуровал, еще до этих бандюг…
— Точно, было дело, — подтвердил его тесть.
— Это не они, — пояснил поручик милиции. — Тогда орудовали обычные кладбищенские гиены, разрывали могилы в поисках драгоценностей, мы задержали парочку преступников.
— А эти не подумали, что те гиены уже вытащили сокровища? И им нечего тут делать? — упорствовал пан Джонатан.
— Нет, не подумали. Те вытаскивали гробы, перетряхивали кости покойников в поисках драгоценных металлов. Короче, искали не там, где нужно. Эти знали — старик с сыном прятали мешочки с янтарем неглубоко, сразу под надгробной плитой. И плита тоже служила указателем. Не трогали тех могил, на которых надгробных плит не было. И еще подумали: раз те копали глубже, значит, на поверхности клада не нашли. Впрочем, они все равно решили бы рискнуть. В предвидении такого богатства стоило и потрудиться немного.
— Как оказалось, не очень стоило, — критически заметил пан Хабрович.
— Они думали, что стоило, — поправился поручик. — Да и сами подумайте: разве не имело смысла даже всю ночь вкалывать, если была вполне реальная надежда докопаться до таких сказочных сокровищ? Ведь не могли же они даже предположить, что ваши дети выследили их, и именно в эту ночь сидят в засаде на кладбище.
— Вообще-то мы сели в засаду из-за кабанов, — возразила Яночка.
— Ну, допустим, из-за кабанов. И выследили злоумышленников тоже не вы. И о двух машинах не имели понятия…
— А почему они говорили о том, что обязательно следует… как это? Короткими вылазками. Ну, лишь на короткое время встречаться. Тоже мне, на короткое, на целую ночь работы!
Подумав, поручик пояснил, в чем дело.
— А, вот ты о чем! Короткое время не относилось к кладбищенским работам. Просто преступники опасались, как бы люди не обратили внимание на них, и поэтому решили встречаться изредка и лишь на короткое время. Чтобы не бросаться в глаза. А о работах на кладбище в данную ночь и в самом деле собирались известить того… ну, как вы его назвали? Ага, Прилизанного.
Павлик смертельно обиделся на злоумышленников.
— Это же надо так вводить в заблуждение людей! Гиена несчастная…
— Теперь полагаю, что и ваша потеря отыщется, — заговорил поручик. — Пан Джонатан, я о вас говорю!
Ответа не последовало. Пани Ванда дернула мужа за рукав.
— Ты что? К тебе милиция обращается! Очнись! Джонатан!
Страдальчески нахмурив брови, пан Джонатан уставился невидящим взглядом куда-то перед собой.
— И меня там не было! — глухо шептал он. — Подумать только, меня там не было! И я не видел этого!
И неожиданно обрушился на пана Любанского:
— А все из-за вас, папочка! Министр, видите ли! Порядок наводить им приспичило! Я, как дурак, вкалывал, наводил идиотский порядок, а смог бы тоже покараулить! И не увидел! А все из-за вас папочка!
Взоры присутствующих недоуменно обратились на старика Любанского, который смущенно принялся закуривать, неловко оправдываясь:
— Ну, чего там! Еще неизвестно, увидел бы чего или нет, а порядок наведен!
— Порядок! Да нас… наплевать мне на ваш порядок! Такого зрелища лишиться! И все из-за вас!
— Не из-за меня, а из-за министра, — упорствовал старик.
— Так ведь министр не приехал, — приняла сторону мужа его дочка. — А говоря по правде, так порядок потребовался тебе, папа, а не министру.
В спор вмешался поручик:
— Минутку, не понял. При чем тут министр?
Поскольку муж и отец упорно молчали, давать пояснения пришлось пани Ванде:
— Ну так ведь говорили, что должен приехать министр. Еще раньше. Когда тут у вас суета началась, нагнали пограничников и милицию, все и решили — не иначе, как из-за приезда министра. И наши все дела бросили, взялись наводить порядок на пляже, закапывать протухшую рыбу, что тут на пляже гнила. Полдня провозились…
— А, так вот почему нам никто не мешал! — дошло до поручика. — А я еще голову ломал — куда весь народ подевался? Отдыхающие на пляже, понятно, а вот местных тоже не было видно, ни живой души. В кои-то веки такая польза от министра…
Пан Джонатан мог думать только о своем янтаре.
— А сколько янтаря пропало из-за проклятой войны! — бубнил он в своем углу. — Подумать страшно! Навсегда пропало! Навеки! Как вспомню — плакать хочется…
— Не плачьте, — успокоил его поручик. — Ваш янтарь к вам вернется. Отобрали мы его у художника. То есть, если быть точным, не у художника, а уже у рыжего… как его?
— Попрыгуна! — подсказала Яночка.
— Вот именно, у Попрыгуна. Сможете его опознать?
— Что? — вскинулся рыбак. — Как вы сказали?
— Нашелся ваш кусок янтаря. Трехцветный, прекрасно отшлифованный.
Сразу же позабыв о войне, пан Джонатан сорвался с места.
— Что? Вы не шутите? Ясное дело — опознаю! С закрытыми глазами! Жена, будет у тебя кулон!
— Если бы еще у меня был нормальный муж! — вздохнула пани Ванда.
А поручик уже обратился к семейству Хабровичей:
— Чтобы не забыть, мне поручено передать вам приглашение посетить музей в Мальборке. Хранитель музея чуть не спятил от счастья, со слезами на глазах знай повторял, что таких экспонатов во всем мире нет. Они собираются организовать специальную выставку.
Ответив еще не на одну сотню вопросов, поручик наконец принялся прощаться. Все спустились вниз, Хабровичи вышли проводить представителя власти к его мотоциклу. Дети отстали, о чем-то расспрашивая старика Любанского. Пан Роман вздохнул:
— Похоже, придется нам с женой раскошелиться на фотоаппарат для них. Я ведь понимаю — предмет первой необходимости, вон как доходчиво объяснили.
— О фотоаппарате не беспокойтесь, — вскинулся поручик. — Я не хотел говорить при них, пусть это будет сюрпризом. Аппарат вашим детям собирается преподнести мальборкский музей. Только очень прошу вас, уж вы присмотрите за этими… шустриками, чтобы они, не дай Бог, не принялись с помощью фотоаппарата добывать себе новые заслуги.
— Неужели вы думаете, что это опять нам угрожает? — встревожилась пани Кристина. — Ведь вроде бы здесь уже все преступления раскрыты…
* * *
Павлик и Яночка возвращались домой радостные, оживленные, не предчувствуя ничего дурного. Они только что проводили в море на рыбную ловлю пана Джонатана и долго смотрели ему вслед.
За последнее время они привязались к рыбаку. Во-первых, рады были, что он оправдал их доверие и оказался порядочным человеком, а во-вторых, не меньше их был увлечен янтарем.
И очень приятно было, пусть и, в сотый раз, слышать, что именно они отыскали сокровища, по своему значению намного превосходящие все тайные документы мира и что их заслуга не имеет себе равных.
Когда дети с шумом и топотом взбежали по лестнице, увидели, что дверь их комнаты приоткрыта. Оттуда выглянул отец.
— Ага, вот и вы. Будьте любезны, зайдите, пожалуйста, — сказал пан Роман. И в голосе его чувствовалась такая просто ледяная вежливость, что с детей мигом слетела веселая беззаботность. Недоуменно переглянувшись, они с опаской перешагнули порог. В комнате сидели Мизя и ее мать.
Увидев их, Яночка и Павлик сразу поняли — плохо дело. Не знали еще, почему именно, но ведь известно — от этих жди только пакостей, другого не видели. К тому же родители были суровы, мама осуждающе смотрела на них, а Мизя с матерью так и пышали огнем от возбуждения.
Отец начал без обиняков:
— Мы с мамой полагали, что вы держите слово и не употребляете грубых выражений. Мы с мамой полагали, что можем полагаться на ваше слово. Оказывается, мы ошибались…
Яночка с Павликом сразу поняли, в чем дело, и буквально оцепенели. Они с чистой совестью могли бы вновь поклясться родителям, что никогда, ни при каких обстоятельствах не пользуются неприличными выражениями, если бы не то одно-единственное…
Внимательно посмотрев на детей, родители поняли — гостьи не соврали, на лицах сына и дочери явственно читались смятение и раскаяние. А это равносильно признанию вины. Неужели и в самом деле их дети употребляют нецензурные выражения?!
— Ну! — сурово произнес пан Роман. — Говорите же, я слушаю!
А что тут скажешь? Если бы еще не было здесь, в комнате, этих ужасных Мизи с матерью! Тогда легче было бы объясниться. А так…
— Да нет, — запинаясь начала Яночка. — Мы не… Мы только…
Пани Кристина тихо посоветовала:
— Не торопись, подумай, что скажешь.
Мизина мама, разумеется, не привыкла сидеть молча.
— Ой-ой! — принялась она выкрикивать. — Так нехорошо ругаться! А ваши дети ругаются! Мизя сама слышала! Мизюня, ведь они выражались, правда?
— Ой-ой! — как эхо повторила ее дочь тем же самым скандальным голосом, только более тоненьким. — Ругались! Страшно! Страшными словами! И повторяли это ругательство тысячу раз!
— Так ведь для того и ругались, чтобы ты обиделась! Потому что ты не сразу обиделась! Пришлось! — вырвалось у Павлика. — И никогда больше к нам…
Папа и мама Хабровичи переглянулись. Кажется, кое-что они начали понимать. Но это еще не оправдание…
— И все-таки я на вас надеялась. И не ожидала такого, — с горечью произнесла пани Кристина. — Нехорошие выражения…
— Да не выражения, всего ведь одно слово! — воскликнула ее дочка. — И только в случае крайней необходимости.
— Одно слово, одно слово! — проворчал пан Роман. — Одного слова бывает достаточно для того, чтобы испаскудить язык. Какое слово?
Ответом было мертвое молчание. Тогда пан Роман обратился лично к сыну:
— Что за слово? Будь так любезен повторить его.
Павлик густо покраснел. Повторить неприличное слово при всех! А отец назидательно сказал:
— Если ты стесняешься произнести это слово при родителях, значит, тебе должно быть стыдно произносить его даже мысленно. А теперь, пожалуйста, повтори его громко и отчетливо! Чтобы все слышали!
Взвизгнув, Мизя на всякий случай заткнула уши. Павлик, уже не красный, а какой-то багровый, переступил с ноги на ногу и заикаясь произнес: