– Так ведь закрыт клуб, – сообщила старуха. – Заболела Зинка.
– Сильно заболела?
– Придуривается. На работу ходить не хочет. У неё если за целый день одну книжку возьмут, так это ещё хорошо. Не до книжек народу. А в субботу вечером она клуб откроет. Гулянка будет.
– Тогда я лучше к ней домой схожу. Или не стоит?
– Стоит, стоит, – закивала старуха. – Зинка гостей любит. Особенно мужеского полу… Как от меня выйдешь, налево поворачивай и дуй до предпоследней избы. Там ещё петух на крыше стоит. Не спутаешь.
Уже собиравшийся было уходить Цимбаларь задержался на пороге.
– Хочу вас, Парамоновна, спросить. Вы ведь Черенкова хорошо знали… Он перстень или кольцо носил?
– Дай вспомнить, – старуха уставилась в потолок. – Кажись, одно время носил. Перед самой смертью.
– На каком пальце?
– На этом, – старуха продемонстрировала свой кривой мизинец.
– Странно… Обычно перстни носят на указательном или среднем.
– Это от размера зависит. Видать, на другие пальцы не налезал. Дарёный был. А ты почему спрашиваешь?
– Просто так…
Короткий зимний день и в самом деле закончился, хотя на западе мрак ещё был окрашен в багровые тона. Прохожих на улице прибавилось. Как видно, люди, работавшие на стороне, возвращались домой.
На дверях магазина висел замок, а за оконным стеклом записка – «Заболела». Похоже было, что здешних дамочек буквально косил какой-то неведомый мор. Для Кондакова, прибытие которого ожидалось со дня на день, открывался широкий фронт работы.
Спустя минут двадцать Цимбаларь уже стоял возле избы, на крыше которой красовался деревянный резной петух – символ смелости, бдительности и мужской силы. Но, как ни странно, обитала здесь курица (по мнению Цимбаларя, это собирательное название больше всего подходило к сельским культработникам, в том числе и к библиотекарям).
Рядом глухо, словно ночной океан, шумел лес. Закатные отблески в небе уже погасли, но звёзды почему-то так и не появились. Насколько хватало глаз, единственным источником света было окошко Зинки Почечуевой.
Именно мимо него и пришлось пройти Цимбаларю, направлявшемуся к крыльцу. Ночь поменяла все приоритеты, и теперь оконные занавески скрывали не обитателей дома, а, наоборот, тех, кто к нему приближался.
Постучавшись, но так и не получив ответа, Цимбаларь через тёмные сени вошёл в избу. Хозяйку он нашёл в соседней комнате, служившей горницей, то есть чистой половиной крестьянского жилища. Накрывшись шалью, она лежала на диване и, отложив книгу, которую читала до этого, смотрела на вошедшего. Тусклый свет торшера мешал толком разглядеть её лицо, но, судя по первому впечатлению, Зинка Почечуева была женщиной молодой и привлекательной.
Обстановка в горнице выглядела вполне по-городскому, не хватало только телевизора, здесь, к сожалению, совершенно бесполезного.
– Здравствуйте, – снимая шляпу, сказал Цимбаларь. – Решил нанести визит вежливости. Тем более что прослышал про вашу болезнь. Хотел гостинцев прихватить, но магазин что-то рано закрылся.
– Раздевайтесь. Садитесь, – слегка хрипловатым голосом сказала Зинка. – Магазин теперь не скоро откроется. Если Валька Дерунова взбесится, то и на неделю может работу забросить. Она у нас девушка с характером.
– Что же могло её взбесить? – делано удивился Цимбаларь.
– А то вы не знаете! Валька любит, чтобы ей в ножки кланялись да по шёрстке гладили. К угрозам она непривычная. Да и кому охота, чтобы тебя насмерть закормили солёной селёдкой.
Оказалось, что новости распространяются по деревне почти с молниеносной быстротой. Цимбаларь решил взять это обстоятельство на заметку.
– Мне её выбрыки побоку, – как бы оправдываясь, сказал он. – Продавщица на своём месте, участковый на своём. И не ей мною командовать, а наоборот.
– Любите командовать бабами? – поинтересовалась Зинка.
– Терпеть не могу! Но никуда не денешься. Служба-с! За порядок кто-то должен отвечать.
– То же самое и Митя говорил, – произнесла Почечуева уже совсем другим тоном.
Цимбаларь не сразу догадался, что она подразумевала Матвея Черенкова, которого все в деревне упорно называли Митей. А догадавшись, на всякий случай промолчал.
Но и Зинка поспешила сменить тему.
– Может, чайку попьёте? – спросила она. – Спиртного не предлагаю, зная, что вы из-за этого отбрили Вальку.
– Я в общем-то недавно пообедал… Да и вас беспокоить не хочется. Постельный режим нарушать нельзя.
– Пустое. – Плотно запахнув свой домашний халатик, она встала с дивана. – Ничем я не болею. Просто тоска заела.
– Ну, если тоска, тогда несите чай, – согласился Цимбаларь, видевший в Почечуевой не только важного свидетеля, но в перспективе и обвиняемую.
Как поётся в одной старой комсомольской песне – «были сборы недолги». Не прошло и пяти минут, как они уже сидели друг против друга за столом и пили чай с клюквенным вареньем. Вернее, по-настоящему пила одна Зинка, а Цимбаларь, брюхо которого распирали пельмени, лишь прикладывался к чашке.
Ради такого случая был включён верхний свет, и Цимбаларь убедился, что его предварительная оценка подтвердилась – Зинка оказалась женщиной чрезвычайно интересной. В такую мог запросто влюбиться не только бесприютный бродяга Чалый, но и участковый инспектор Черенков. Странным казалось лишь отсутствие на ней каких-либо украшений.
– Что вы на меня смотрите, словно барышник на кобылу? – поинтересовалась Зинка.
Цимбаларь не промедлил с ответом:
– Мужчинам свойственно обращать внимание на красивых женщин.
– Да нет, вы совсем иначе смотрите… Словно бы примеряете меня к какому-то образцу, уже заранее создавшемуся в вашем представлении.
Зинка оказалась особой весьма проницательной, и с ней надо было держать ухо востро – по крайней мере от лобовых вопросов воздерживаться. Дабы рассеять её подозрения, Цимбаларь пустил в ход слегка завуалированный комплимент:
– Просто я не понимаю, как может скучать человек, которому от природы дано больше, чем другим.
– В том-то и дело… Будь я поглупее да пострашнее, выдула бы сейчас пузырь самогона и завалилась на перину с каким-нибудь местным сердцеедом… Мне ведь здесь, по правде говоря, даже словом перекинуться не с кем. Все хорошие люди куда-то исчезают… – Видимо, она хотела сказать: «Уходят в мир иной», но вовремя сдержалась.
– Разве вы прикованы к этому месту? Собрались да уехали.
– Куда? – горько усмехнулась Зинка. – Нигде меня не ждут… Скитаться по чужим квартирам и общежитиям? Нет уж, извините!.. Да и не так-то просто отсюда уехать…
– Не понимаю.
– Потом поймёте… – Она раз за разом набирала в ложечку варенье и опять выливала его в блюдце.
– Но ведь другие уезжают.
– Уезжают, – подтвердила Зинка. – Хотя и немногие. А прочих держит какая-то невидимая сила. К сожалению, я отношусь к этому числу. – Слеза пробежала у неё по щеке и капнула в чашку с недопитым чаем.
– Вижу, вы совсем расклеились. – Раньше Цимбаларь не постеснялся бы утереть расчувствовавшейся дамочке глазки, но сейчас была совсем другая ситуация. – Вот что, давайте перейдём на «ты», а в честь этого немного выпьем. Согласны?
Продолжая беззвучно плакать, Зинка кивнула и ушла на кухню. На сей раз её пришлось ждать довольно долго, но результат того стоил. Она вернулась нарядно одетая, причёсанная, чуть-чуть подкрашенная, с початой бутылкой коньяка в руке. Только серёжки, ожерелья и кольца по-прежнему отсутствовали.
Зинка разлила коньяк по пузатым рюмочкам, переплела с Цимбаларем руки, а потом сама поцеловала его в губы.
– Ну как, тебе лучше? – спросил он, чувствуя, что начинает терять контроль над собой.
– Да, – слабо улыбнулась Зинка. – Кажется, мелочь: сменила одежду, обмолвилась парой слов со свежим человеком, немного выпила – и от сердца сразу отлегло. Как странно устроен человек… А ведь эту самую бутылку прошлой осенью Митя откупорил в честь дня моего рождения. Так мы её и не допили…
Сделав над собой громадное усилие, Цимбаларь встал.
– Я лучше пойду, – сказал он. – Мне очень нужно поговорить с тобой, но сегодня я не готов к этому. Прости…
– Я провожу тебя, – Зинка вскочила, едва не опрокинув стул. – Ты, наверное, испугался, что я спутала тебя с кем-то другим? Не бойся, я не сумасшедшая.
– Я испугался не за тебя, а за себя. И давай не будем об этом.
Зинка не погасила свет в доме и не стала запирать дверь, а сразу прижалась плечом к Цимбаларю, словно малый ребёнок, ищущий защиты у взрослого человека. Так они и пошли по улице. Можно было не сомневаться, что завтра об этой прогулке узнает вся деревня.
За то время, которое они провели под крышей, тучи рассеялись и на чёрном небе высыпали звёзды, совсем не похожие на тех добрых охранителей, которых воспевали стихи, однажды прочитанные Людочкой Лопаткиной в захламлённом ресторанном дворике.
Скорее это были глаза неисчислимой волчьей стаи, уже готовой к нападению и ожидавшей только сигнала вожака.
Внезапно северная сторона неба побледнела, словно бы там всходила полная луна, хотя её узкий серп мерцал где-то на востоке. Затем странное свечение стало быстро розоветь, пока не приобрело почти багровый, закатный оттенок. Казалось, что за горизонтом разгорается огромный пожар, возможно, тот самый, который, по верованиям древних скандинавов, в конце времён должен спалить весь мир.
– Что это? – вырвалось у потрясённого Цимбаларя.
– Северное сияние, – ответила Зинка. – Но местные говорят иначе: зорники.
Тем временем багровое зарево распалось на отдельные столбы, заигравшие всеми цветами радуги. Столбы сходились и расходились в небе, а на земле заметно посветлело. Когда это титаническое световое представление достигло апогея, раздался треск, похожий на гром.
– Это сполох, зимняя гроза, – сказала Зинка. – Сейчас в округе, наверное, не работает ни одна радиостанция.
Они и не заметили, как оказались возле избы, где квартировал Цимбаларь. Картина северного сияния странным образом успокоила его. Да и Зинка, похоже, уже взяла себя в руки.