– А если она не захочет говорить с вами?
– Захочет!
– Боюсь, что на сей раз ваше обаяние вряд ли сработает.
– Человека можно вызвать на откровенность многими другими способами, и вам ли не знать об этом! Илья Тарасович, вы же сами говорили недавно, что побывали с Петром Фомичём во многих передрягах. Ну что вам стоит рискнуть ещё разок?
– Подождите. Сейчас попробую. Но за успех не ручаюсь. – Илья Тарасович решительным жестом снял трубку, и его голос сразу изменился, обретя высокомерно-повелительные интонации: – Попрошу начальника службы сигнализации и связи… Привет, это подполковник Горигляд беспокоит. Подскажи, твоя Царапкина сегодня работает?.. До пяти часов, говоришь… Будь другом, пришли её через двадцать минут на седьмую платформу… Нет, нет, всё нормально… Там её будут ждать. Заранее благодарю.
Илья Тарасович вывел их на перрон через служебный выход, минуя бесконечные подземные переходы. Проходящий поезд на Москву ожидался только через полчаса, и публики на седьмой платформе было пока не густо.
Людочка внимательно посматривала по сторонам, Ваня безудержно зевал, а подполковник Горицвет держался в стороне, словно бы эта парочка не имела к нему никакого отношения.
– Вот видишь, старая дружба оказалась сильнее служебного долга, – вполголоса произнёс Ваня.
– Так ты, значит, не спал, а притворялся! – Людочка строго глянула на него.
– А что, по-твоему, мне оставалось делать? Вступать в перепалку с этим бегемотом? Уж мы бы друг другу наговорили…
– Как выяснилось, он весьма порядочный человек. И служебный долг тут ни при чём. Ведь мы, в принципе, делаем одно и то же дело.
– Ну-ну, рассказывай… Тебе просто повезло. Скажи спасибо Кондакову. А с кем-нибудь другим и разговаривать бы не стали. Дали бы пинка под зад и запретили впредь въезжать в страну… Кстати, от какого корня образуется фамилия этого деятеля: «гори» или «горе»?
– Помолчи немножко. – Людочка дернула Ваню за рукав. – Кажется, сюда идут.
С дальнего конца платформы, где бетонные плиты резко обрываются, сменяясь чёрным от мазута щебнем, и где постороннему человеку делать в общем-то нечего, спешила невысокая женщина в грубой брезентовой спецодежде, замотанная платком, словно правоверная мусульманка.
Судя по тому, что в каждого встречного она всматривалась, как астроном в далёкую звезду, это была близорукая аккумуляторщица Царапкина.
Со словами: «Здравствуйте. Я вас жду», – Людочка загородила ей дорогу.
– А что случилось? Вы откуда? – Царапкина уставилась на разодетую столичную штучку очками-лупами, сквозь которые даже цвет глаз различить было невозможно.
– Неважно. – Гудок приближающегося поезда заставлял Людочку торопиться. – Недавно недалеко отсюда произошёл взрыв. Помните?
– Допустим. – Царапкина тревожно зыркнула по сторонам, словно зверёк, почуявший неладное. – И что дальше?
– Вы сами взрыв видели?
– Краем глаза… На работу спешила, хотела дорогу срезать. Вот меня и саму чуть не срезало. Бог уберёг.
– Что вы ещё видели? Меня интересует момент, предшествующий взрыву.
– А кто вы такая, чтобы меня допрашивать? – Царапкина попятилась.
– Это тоже неважно. Но за откровенность я заплачу. – Людочка чуть приоткрыла сумочку.
– Сколько? – сразу оживилась Царапкина.
– В размере вашей месячной зарплаты.
– Добавили бы ещё и прогрессивку.
– У меня больше нет. Осталось только на обратную дорогу.
– Так и быть… А не обманете? – Глаза Царапкиной в силу своих особенностей ничего не могли выражать, зато голос был чрезвычайно богат интонациями.
– Неужели я похожа на обманщицу?
– Сейчас разве разберёшь… Бога забыли, каждый свою выгоду урвать хочет… Так что вы там хотели спросить?
– Вы перед взрывом видели что-нибудь необыкновенное?
– А как же! Было мне видение.
– Какое?
– Будто бы я в другом месте оказалась. Впереди должны быть сплошные пути, аж до тяговой подстанции, а тут, смотрю, деревья в рядок стоят. Высоченные! Тополя, по-моему… Я сначала, грешным делом, подумала, что дорогой ошиблась, и поворачивать стала. А тут в этих деревьях и рвануло.
– А потом?
– А потом их уже и в помине не было. Рассеялись как сон.
– Деревья, значит… А сияния вы не видели?
– Чего не было, того не было. Врать не хочу.
– Какими были эти деревья: зелёными, жёлтыми, вообще голыми?
– Зелёными… Хотя точно не скажу. У меня со зрением, сами понимаете, не очень.
– Но вы уверены, что это были именно деревья?
– Конечно! Я, может быть, и подслеповатая, но семафор или там электрический столб от тополя отличу.
– Спасибо. Вот, возьмите. – Людочка сунула Царапкиной деньги, которые прежде хранила за подкладкой сумочки.
– Благослови вас господи… – Вместо Людочки близорукая аккумуляторщица перекрестила подходящий локомотив.
Прощаясь, подполковник Горигляд вручил новой знакомой визитку и с лукавой улыбочкой поинтересовался:
– Людмила Савельевна, а если по-честному… Какое у вас звание?
– Лейтенант, – призналась она.
– Ну, тогда желаю дослужиться до полковника. Насколько мне известно, женщин-генералов в нашем ведомстве ещё не было.
– Значит, я буду первой, – пообещала Людочка.
Затем, как равный равному, Горигляд подал руку Ване:
– Слыхал о тебе, парень. Приезжай ещё, вместе поработаем.
– Да я бы с радостью, только дел выше крыши… Вы бы обратили внимание на дом номер шесть по Вокзальной улице. Там в подвале ворованного текстиля несчитано, а вчера пришла партия наркоты из Херсона. Да поторопитесь, к вечеру её собираются растолкать по разным местам…
Глава 5Полёты наяву
Когда остальные члены опергруппы уже катили в разные стороны – кто на юг, кто на северо-запад, Кондаков ещё оставался в столице, где ему нужно было утрясти кое-какие неотложные дела, естественно, служебные.
Предварительно выяснив, какое отделение связи обслуживает Ленинградский вокзал, он отправился прямиком к начальнице сортировочного цеха и, расшаркавшись с вальяжностью старого ловеласа, предъявил фотокопии пресловутого конверта.
– Наша работа, – незамедлительно сообщила начальница, за тридцать лет беззаветной службы повидавшая почтовые штемпели и Суринама, и Малави, и Сейшельских островов. – Погодите, погодите, да ведь насчёт этого письма уже приходили… Тоже с грозными ксивами, но помоложе вас. Мы даже составили официальную справку о том, что в соответствующий почтовый ящик оно было брошено шестого числа текущего месяца в промежуток между восемью и двенадцатью часами.
– Ещё один вопросик. – Кондаков осклабился всеми оставшимися в наличии зубами и фиксами. – Ваши подчинённые работают в перчатках?
– Конечно! А иначе за смену руки чёрными сделаются.
Как и следовало ожидать, шустрые ребята из ФСБ опережали особый отдел на два дня, иначе говоря, на целый корпус. Впрочем, богатый жизненный опыт Кондакова подсказывал ему, что в начале охоты проще идти по проторённой тропе, чем самостоятельно штурмовать снежную целину. А уж потом, когда впереди мелькнёт зверь, можно выбирать свою собственную дорожку. Трофеи достаются не тому, кто начал облаву, а тому, кто сделал меткий выстрел.
Узнать, какие именно поезда прибывают на Ленинградский вокзал между восемью часами утра и полуднем, не составило никакого труда. Таковых оказалось шесть.
Зато дальше предстояла задача, требующая для своего решения и настойчивости, и выдержки, и, если хотите, удачи.
Каждый пассажирский состав сопровождают десять-двенадцать проводников. Если приплюсовать ещё бригадира, электрика и персонал вагона-ресторана, цифра возрастёт до двадцати душ. Перемножив на шесть, получим сто двадцать. Целая рота, в настоящий момент рассеянная по самым разным станциям и магистралям, вплоть до Мурманска и Архангельска. Как говорится, ищи-свищи.
А если письмо за скромное вознаграждение доставил кто-нибудь из пассажиров? Тогда вообще пиши пропало!
Однако Кондаков, подобно африканскому носорогу, перед препятствиями отступать не привык и незамедлительно отправился в заведение, именовавшееся «резервом проводников». И опять ему, можно сказать, повезло. Первый же начальственный чин, с которым Кондаков заговорил о своей проблеме, согласно закивал головой:
– Знаем, знаем! Пренеприятнейший случай! Подвела нас проводница Удалая. Как говорится, бросила тень на весь здоровый коллектив. Соответствующие меры уже приняты, и провинившаяся понесла наказание. Приказ выслан во все отделения дороги.
Кондаков, доверявший официальным документам куда больше, чем самым горячим словесным заверениям, не поленился лично прочитать приказ, гласивший, что проводница скорого поезда Санкт-Петербург – Москва Раиса Силантьевна Удалая за грубое нарушение производственной дисциплины, выразившееся в перевозке постороннего предмета, лишена премиальной доплаты по итогам полугодия и переведена в прачки сроком на восемь месяцев.
– И кто же её, интересно, разоблачил? – осведомился Кондаков, перенося все интересующие его сведения в записную книжку.
– Да ваши коллеги… Или смежники. Они свои удостоверения в чужие руки не давали, а только помахивали ими небрежно… Явились рано поутру, проверили документацию и за сутки перетрясли бригады всех поездов, которые утром шестого числа прибыли на наш вокзал. Кто-то из своих же на Удалую и указал. Она сразу раскололась. От вас разве что утаишь.
– А не строго наказали? – полюбопытствовал Кондаков.
– Как положено. У нас ведь тоже устав, как в армии. Правда, войско дырявое… Вдруг бы она бомбу подрядилась провезти?
– В конверте? – Кондаков с сомнением покачал головой. – Маловероятно… Ну да ладно, раз попалась, надо отвечать. Где я эту Удалую могу найти?
– В Питере. На территории Московского вокзала находится наша ведомственная прачечная, где она замаливает свою вину, стирая постельное бельё.
– Увольняться, стало быть, не желает?
– Где же с её образованием другую такую хлебную работу найдёшь! Самая плохонькая проводница за один рейс имеет до пятидесяти долларов навара. Но это, конечно, строго между нами.