В последние годы Сьюзен стала замечать, что при разговоре с братом она не раскрывает своих чувств, словно не хочет, чтобы он по-настоящему ее понял. Она обнаружила, что ей нелегко отвечать на его вопросы о ее работе, о надеждах на будущее, вообще о ее жизни. Она увиливала, напускала тумана, пряталась за дымовой завесой полуправды и всегда избегала подробностей. Хотя она считала себя человеком ярким, острым и решительным, она сознательно рисовала для брата образ пресной, плоской банальности.
И, как ни странно, ей удалось убедить мать скрыть от Джеффри всю серьезность болезни. Ее доводом было стремление не нарушать спокойствия его жизни, желание защитить близкого человека от сознания причастности к медленному, но неотвратимому умиранию. Он станет слишком сильно беспокоиться, говорила она. Захочет вернуться во Флориду, быть с ними, а для него даже нет комнаты. Захочет перепроверить все назначения — лекарства и процедуры. Ее мать выслушивала все это и в ответ лишь вздыхала, соглашаясь скрепя сердце. Такая покорность была для матери совсем не характерна. Для себя Сьюзен решила, что смерть матери будет только ее заботой. Словно смерть была заразной, опасной. Сьюзен лгала самой себе, стараясь убедить себя в том, что потом брат будет ей благодарен, потому что ему не пришлось пережить весь этот ужас.
Временами она думала, что поступает неправильно. Может быть, даже глупо. Это чувство появлялось в часы, когда безысходность одиночества представала перед ней чересчур явно, хотя сама она не понимала, откуда оно берется и как можно его побороть. Иногда ей казалось, что ее угораздило перепутать уединение с одиночеством, приняв одно за другое, и это как раз и стало тем капканом, в который она угодила.
Сьюзен также спрашивала себя, не угодил ли в него и Джеффри. В эти минуты ей становилось ясно, что скоро придет время спросить об этом у него самого.
Она сидела за столом, машинально чертя ручкой концентрические круги, расположенные один в другом, снова и снова, пока вся площадь большего круга не заполнялась чернилами и не превращалась в одно большое темное пятно. Постепенно таких пятен у нее накопилось много. Между тем город за окном уже совершенно накрыла ночь. Только в бедном районе в центральной части города, где часто случались пожары, время от времени то тут, то там вспыхивали оранжевые всполохи пламени, да темное небо порой пронзали лучи прожекторов — это полицейские с патрульных вертолетов высвечивали места преступлений, которые случались одно за другим. Эти светящиеся полосы казались ей столбами божественного света, устремлявшимися к земле с небес, объятых темнотой. Где-то на краю панорамы, открывавшейся из ее окна, видны были яркие неоновые светящиеся купола, обозначающие безопасные районы, а также лившийся через весь город непрерывный поток автомобильных фар, словно река в ночном каньоне.
Она отвернулась от окна и снова взглянула на лежавший перед ней блокнот.
«Так что же ты хочешь узнать? — спросила она себя. И тут же, почти сразу, сама ответила: — Вопрос у меня один».
Она сосредоточилась на этом единственном вопросе, выбрав сначала математический способ, но потом отбросила эту мысль и выбрала слова. «Вся загвоздка в том, — подумала она, — чтобы сформулировать вопрос и просто, и в то же время путано».
Она улыбнулась себе, задача начинала ей нравиться.
За окном в городе, не затихая, продолжалась ночная война, но теперь Сьюзен не обращала внимания на звуки и сцены ночного насилия, отгородившись от него справочниками, энциклопедиями, альманахами и словарями в своем полутемном офисе. Она понимала, что это ее забавляет, пока искала способ выразить свой вопрос то одним, то другим способом, подбирая и отвергая цитаты, которые выстраивались еще не так, как ей хотелось.
Она принялась напевать себе под нос мелодии популярных песенок, отыскивая цитату в их словах. Она думала: сердцевина всегда известна — это и есть ответ. Игра состоит в том, чтобы построить вокруг него лабиринт.
Внезапно ее осенила новая неожиданная мысль, и Сьюзен чуть не сшибла со стола стоявшую на нем лампу, когда быстро потянулась за одной из книг.
Быстро перелистав страницы, она нашла то, что искала, затем поудобнее устроилась в кресле и замурлыкала что-то с довольным видом человека, который только что хорошо пообедал и закусил особенно вкусным десертом.
«Я собиратель и хранитель обыденного, — сказала она самой себе. — Историк загадочного и сокровенного. Кудесница темного и непостижимого. И я — лучшая из всех».
Сьюзен записала находку в блокнот, а потом принялась размышлять над тем, как лучше скрыть и подальше запрятать то, что у нее теперь было. Это ее занятие неожиданно прервал посторонний звук. Прошло несколько секунд, прежде чем до нее дошло, что это за звук. Это был скрип: то ли открылась какая-то дверь, то ли чья-то нога опустилась на пол не слишком осторожно.
Сьюзен выпрямилась в кресле.
Затем она медленно подалась вперед, словно животное, которое пытается уловить звук посреди окружавшей его тишины.
«Ничего страшного», — успокаивала она себя.
Однако рука ее медленно опустилась и вынула из сумочки револьвер. Сжав его в правой руке, она повернулась на своем вращающемся кресле и оказалась лицом к входу в свой закуток.
Затаив дыхание, прислушалась. Но единственный звук, который она могла теперь различить, — это стук собственного сердца, отдававшийся в висках. И больше ничего.
Вглядываясь в темноту, в которую был погружен общий зал, она осторожно протянула свободную руку к телефонному аппарату. Не глядя на клавиатуру, набрала номер охраны.
Уже после первого звонка ей ответил дежурный:
— Охрана. Джонсон.
Она прошептала:
— Это Сьюзен Клейтон. Тринадцатый этаж. Офис журнала «Майами». Предполагается, что я должна быть здесь одна.
— Мне оставили записку, что вы еще там, — бойко доложил охранник. — Есть проблемы?
— Я слышала шум.
— Шум? Там никого, кроме вас, быть не должно.
— А уборщики?
— Их не будет до полуночи.
— В других офисах кто-нибудь есть?
— Все уже смотались и давно дома. Вы там одна, леди.
— Можете проверить ваши тепловые датчики и видеокамеры?
Дежурный что-то проворчал, словно то, что его просили сделать, не состояло всего лишь в том, чтобы нажать несколько клавиш на клавиатуре его компьютера.
— Ага, тринадцатый этаж, теперь я вас вижу. Это у вас револьвер?
— Продолжайте осмотр.
— Да уж смотрю я, смотрю. Черт, ну и дерьма же у вас всех там наставлено! Парень мог залезть под любой стол, и я там его черта с два разгляжу.
— Проверьте лучше тепловые датчики.
— Чем я сейчас и занимаюсь. Дайте-ка глянуть… А, вот! Хотя нет, сомневаюсь…
— В чем дело?
— Ну, я хорошо вижу и вас, и вашу лампу. А еще у вас некоторые сотрудники забывают выключать компьютеры, и они сильно искажают истинную картину. Так что, мэм, в настоящее время там, пожалуй, достаточно тепла, чтобы оно могло исходить от спрятавшегося человека, но никакого движения мне пока не видно. Возможно, это просто невыключенный компьютер. Хорошо бы напомнить вашим ребятам, чтобы не забывали выключать свои компы. От них наши датчики просто жуть как шалеют.
Сьюзен посмотрела на пистолет и заметила, что костяшки пальцев, сжимавших рукоятку, побелели.
— Продолжайте осмотр.
— Да нечего больше осматривать, — буркнул дежурный. — Вы там одна, леди. Если только тот, кто к вам забрался, не прячется за терминальным сервером и едва дышит, потому что знает, как работает наше оборудование, и вообще слышит наш разговор. Будь я на его месте, только так бы и действовал. Потихоньку передвигался от одного источника тепла к другому, и потом раз — дело сделано. Так что дошлите патрон, мэм.
— Можете подняться сюда?
— Это не входит в мои обязанности. Подобным занимается служба эскорта. Я провожу вас до дверей и выпущу, но спускаться вам придется одной. Наверх я не пойду, пока не придут уборщики. Эти ребята хотя бы по-настоящему вооружены. У них, знаете, очень серьезные пушки.
— Черт побери! — прошептала Сьюзен.
— Что там еще? — спросил охранник.
— Вы ничего не заметили?
— На видео ничего, но камеры порой барахлят. И на тепловизоре ничего, кроме ложных объектов. Во всяком случае, они кажутся ложными. Почему бы вам ладненько и тихонечко не прогуляться до лифта? Ну а я стану приглядывать за вами с помощью камеры.
— Мне нужно закончить одно дело.
— Ну, как знаете.
— Продолжайте приглядывать за мной, ладно? Мне осталось работы всего минуты на две.
— Есть лишняя сотня?
— Что?
— Покараулю, пока не освободитесь. Обойдется в сотню.
— Хорошо. По рукам.
Охранник рассмеялся:
— Легкие деньги!
Она уловила еще один звук:
— Что это было?
— Это я развернул одну из ваших камер, — пояснил охранник.
Сьюзен, неохотно разжав пальцы, положила револьвер на стол рядом с клавиатурой компьютера. Еще труднее оказалось развернуть кресло и сесть спиной к входу, а также к неведомому гостю, кем бы он ни был. «Может, крыса, — успокоила она себя. — Или даже простая мышь. Или вообще почудилось». Она сделала медленный вдох, пытаясь справиться с участившимся сердцебиением и чувствуя, как легкая блузка стала липкой от пота. «Ты одна, — сказала она самой себе. — Одна». Она включила монитор, и ее пальцы быстро забегали по клавишам, печатая электронное письмо, которое следовало переслать в отдел компьютерной верстки. Вверху страницы она написала: «Мата Хари», потом быстро напечатала инструкции для наборщиков.
Потом она написала:
Специально для моего нового корреспондента:
Рок Том Семьдесят восемь Два Приехали Четыре.
Она помедлила, глядя на эти слова еще пару секунд, довольная тем, что у нее получилось, и отослала письмо. Получив сообщение, подтверждавшее завершение операции, она взяла револьвер и крутанулась в кресле.
Офис казался пустынным, и она снова сказала себе, что, кроме нее, здесь никого нет. Но до конца убедить себя в этом ей не удалось, и ее не оставляла мысль о том, что тишина, подобно зеркалу, через которое за вами тайно наблюдают с другой стороны, бывает обманчива. Глядя прямо в наведенную на нее камеру видеонаблюдения, Сьюзен слегка помахала охраннику, который, как она надеялась, продолжал за не