– Я знаю, что ты думаешь, когда так смотришь.
Второй негромко засмеялся и спросил:
– Но почему через твое-то? Это уравнение Кстесса.
– Без моих переменных и без моего вычисления обратного сигнала это уравнение ничто. И вот поверь мне, что оно будет названо моим именем, а не именем неудачника Кстесса. Пошли вниз посмотрим результаты… уже должны быть готовы.
Они поднялись и вышли из курилки. Я только головой покачал и признался:
– Нифига не понял.
Вовка долил себе чаю и сказал:
– Начнешь понимать быстро… поверь. Это местный математик-теоретик. По мне так наимерзейшая личность, но надо отдать ему должное. Чтобы проверить свои выкладки он приперся на рабочую установку и уже недели две тут сидит проверяет. Смелый. С ним был местный физик. Он кстати прибыл с теми, кто нас нашел. Его Павлом зовут. Он не любит, когда его по имени отчеству называют. Он себя, говорит, старым чувствует. Катенька, с которой … этот… говорил это оператор контроля. Они в самом низу сидят на девятом или одиннадцатом этажах. Там две контрольных комнаты. Смотря, в какой фазе эксперимент в той и операторы живут. Сейчас у них бурение. Они посылают энергетический сигнал пространство Полякова и ловят эхо. По глубине и частотности эха судят, что они обнаружили. Если эхо частое, то его быстро превращают в выброс, чтобы не запороть аппаратуру и снова не равнять площадки под установку энергетическую, которые сходят на нет сразу после непереведенного эха…
Я даже рот раскрыл.
– Эээээ, а ты сам понимаешь, что ты только что сказал? – справедливо спросил я.
Улыбаясь и отпивая чай, Вовка пояснил:
– Поверхностно. Про пространство Полякова мне Катька неделю назад рассказала. Про выхлопы и преобразованное эхо мне Павел рассказывал и даже объяснил, почему слабый энергетический импульс при возвращении принимает вид страшнейшего энергетического удара. В принципе если не вдаваться в подробности они тут вечный двигатель изобрели.
– Ага… – сказал я, силясь понять, как за двадцать два дня можно ТАК изменить человека. – Я смотрю, ты тут времени даром не теряешь? С учеными общий язык нашел.
Засмеявшись Вовка, пообещал мне, что и я найду с ними общий язык. Главное сначала общий язык с медиком найти.
Уже перед завтраком, проходя тесты на адекватность и сдавая анализы, я пытался найти общий язык с медиком:
– Вы не скажете, когда нас переправят отсюда?
– Не скажу. – отвечал медик изучая отчет о содержании в мой крови белых и красных кровяных телец. То ли он не досчитался толи еще что, но он хмурился и как-то по-детски закусывал нижнюю губу.
– А вообще вы не знаете, когда все отсюда поедем?
– Не знаю.
Я разочарованно смотрел на его сосредоточенное лицо и спросил:
– Как там у меня доктор?
– Да никак… – ответил он, отложив в сторону результаты анализов. Поглядев на меня, он сказал: – Идите к себе в комнату и отдыхайте. Завтра будем проводить терапию вам.
– Это что значит?
– Увидите… – ответил он.
И все. Общий язык с таким найти сложно.
Да и с Катей я общий язык не нашел сразу, когда меня представил ей Вовка:
– А ты значит тоже антиглобалист и противник текущего режима? – спросила она, когда мы сидели в столовой на пятом ярусе и осваивали новый вид завтрака – омлет без яиц, то есть чистый синтетик.
Посмотрев выразительно на Вовку, я вынужденно кивнул. Девушка, поправив прядь волос и уложив ее за ушко, сказала:
– Вот вам делать мужикам нечего. Тут такие вещи творятся, а вам лишь бы повоевать с кем-нибудь.
Я, ничего не отвечая, жевал омлет, а девушка пустилась в пространные рассуждения:
– Я бы понимаю, если бы парень, скажем, шел в армию и там воевал бы на здоровье. Я понимаю, если бы он сражался за свою родину. А ваши детские игрушки с плакатами, наверное, и весело, но как-то не по мне. А когда у вас начинается обострения и появляются другие игрушки, к примеру, оружие, я вообще перестаю понимать, о чем вы думаете.
– Да мы, в общем-то, не экстремисты… – попытался вставить я слово.
– Тогда тем более не понимаю. Какой смысл в ваших мирных демонстрациях, если на них всем давно начхать с высокой колокольни. Хотите что-то изменить надо идти в политику.
Я только удивленно рассматривал ее, думая какой день она на белом свете первый или второй? "Иди в политику"… Хорошо сказано. Только вот ходить в политику пока ни у кого не получается. Всех в нее только втягивает. И кстати с мирных демонстраций в нее втягивает быстрее, чем после высшего политологического образования.
Пока девушка пространно унижала то дело, которым мы раньше занимались и, из-за которого собственно попали в жернова Системы, я доел свой "омлет" и допил кофе. В принципе, девушка стала значить для меня не больше, чем значил телевизор по утрам перед школой. Просто за завтраком что-то шумит не более.
Кстати, там же за завтраком я познакомился с более близким нам по духу человеком. Водителем вездехода этой группы исследователей. Потом сидя в курилке, мы с ним многое обсудили касаемо безумности ученых забравшихся в этот ад и счастливых словно на курорт приехали.
– Я их сюда уже второй год катаю. – задумчиво говорил Швецов. – Вначале еще ничего было. Молний этих не было. Радиация умеренная была. Я даже неизмененным сюда ездил. Это уже потом когда они третий и четвертый очаги активировали, стало невмоготу. Я по первому разу после активации шел, груз, уже не помню какой, тащил, так думал не дойду. Катались-то в то время не на Ижевских КЗЛах. Тогда у меня обычный вездеходик был. Разве что с дополнительной антирадиационной защитой. Месяц потом, как и вы, в госпитале валялся…
Я прервал его воспоминания своим наболевшим вопросом:
– Мы тут надолго? Или вы тут надолго?
– А это не от нас зависит. – нахмурился Швецов. – Вот как шарахнет обратной так все в панике и побежим отсюда. Или если еще, какая беда случится. Этих отсюда просто так не выкуришь. Ну, а я подневольный. Скажут ехать, значит поедем.
– А самое долгое насколько вы тут оставались? – спросил я, закуривая очередную сигарету.
– Месяц. – уверенно сказал Швецов и тоже закурил.
– Ты тут со скуки не свихнулся? – изумился я.
– Неа. Тут все есть. И телек с несчетным количеством каналов, и бассейн, и тренажерный зал. Так что я тут находил себе занятия. Опять же смотря, сколько человек привозили. В тот раз тут большая группа была не то, что сейчас. Там было и с кем поговорить и кого послушать. А сейчас тут всего тринадцать человек работает вместе со мной.
Я, ломая голову над задачами этого комплекса, не выдержал и воскликнул:
– Да, блин, чем они тут занимаются!
– Херней всякой. – С небрежным видом отмахнулся Швецов. – Они тут передачу энергии на расстояние отрабатывают.
– Это как? – не понимал я.
– Ну, к примеру взрываем здесь, а сам взрыв переносим на километров тысячу отсюда.
– Ого!
Швецов усмехнулся моему восклицанию и добавил:
– Но не только этим. Но остальное и я не понимаю. Ты поговори с физиками, как курить придут. Если в настроении будут, расскажут. Они любят похвастаться успехами и поныть о неудачах.
Случай порасспрашивать физиков выдался не скоро. Три дня я неприкаянный шлялся по абсолютно секретной ВБНК. Иногда с Вовкой, иногда со Швецовым мы забирались во все помещения, на которых не было надписи "Осторожно! Опасно для жизни". А иногда и в такие помещения. Не скажу, что я многое узнал о назначении башни за эти три дня. Появились смутные догадки, но не более. Да и догадки, как оказалось на деле были совершенно не верны.
В один из ужинов, когда физики морально готовились к назначенной на следующий день серии экспериментов, попивая вино из высоких пакетов, мне представился случай познакомится поближе и послушать их разговоры. Никого не стесняясь и явно ленясь идти в курилку трое физиков закурили прямо в столовой приспособив под пепельницу обычное блюдце. Мы, посмотрев на такое, тоже не отставали. Вовка принес из бара нам на всех бутылку вина и разлив по стаканам поднял тост за быстрое возвращение домой.
Услышав слова Владимира, один из ученых заметил:
– Не страдайте вы так. Завтра начнем, через три четыре дня снимем данные и поедем отсюда. Тем более что оборудование уже забронировано для группы Кстесса. Нас отсюда вытурят, даже если упираться будем.
– А что вы завтра начнете? – спросил я, игнорируя шипение Кати и хмыканье Швецова.
– Завтра посылку будем отправлять. – улыбнулся говоривший и видя мое непонимание пояснил терпеливо: – Завтра все мощности новой установки будут задействованы, чтобы послать пакет информационный в пространство Полякова и выловить его обратно, чтобы оценить искажение.
Я не выдержал:
– Блин, я столько за последние дни услышал о пространстве Полякова, что по идее уже понимать должен был начать! Но я не понимаю! Я, наверное, тупой, да?
Катюха прыснула смехом в ладошку, а Вовка подливая мне, вино в стакан сказал:
– Да, не нервничай ты так. Ты, к примеру, о работе мозга тоже ничего не знаешь, но это тебя никак не мешает…
Физики в голос засмеялись шутке моего друга, а я, улыбаясь, попросил:
– Ну, объясните идиоту, о чем хоть речь?
Уже виденный мной не раз Павел предложил нам перебираться за их столик и когда мы расселись, попытался объяснить:
– В конце двадцатого века, астрофизики открыли удивительные свойства материи. Точнее так называемой "темной материи". Она не обладала ничем видимым или ощущаемым в нашем мире. Ее не было видно, она не фиксировалась приборами.
– Вы о черных дырах? – не удержался Вовка от вопроса.
– Нет, конечно! – воскликнул как-то очень эмоционально другой физик самый молодой из сидевших ученых. Наверное, не на много старше меня. Поясняя свой импульс, он извинился и сказал: – Простите… просто о темной материи сейчас даже в школах рассказывают…
Я улыбнулся и сказал:
– Не обращайте внимания. Мы с ним заядлые двоечники в школе были.