ава и почести, а простая гибель. О многом я тогда подумал, пока считал ступеньки. Кстати, дойдя до верха, у всех кто считал, к нашему смеху получились разные цифры. У меня двести восемьдесят восемь, у Киры двести восемьдесят, у Ложки, так мы звали Ложникова Димку, было аж триста ступеней. Остальные не считали, погруженные в свои мысли. Шаг в пропасть тогда сделали все кроме Петьки Горьянова. Он посмотрел вниз у него закружилась голова, и он долго… очень долго блевал прямо там забившись между трубами вентиляции. С Петькой после этого мы единогласно расстались. Среди нас не мог оставаться такой слабый человек. Детские игры с взрослыми выводами. Или взрослые игры с детскими решениями. Как кому будет угодно. Петька, кстати, после исключения из нашего круга общения взялся за учебу и когда я развлекался в Диком Поле, уже учился на третьем курсе биологического, в Новосибирске. Я бы, наверное, в тот момент тоже где-то учился, если бы тогда просто сделал шаг назад. Если бы не постеснялся оказаться смешным и нелепым. Я бы учился и не было бы во мне так мало нужных кровяных телец, и не надо было бы мне проситься на альтернативное отбытие наказания. И не попал бы я вообще на скамью подсудимых. Многое было бы иначе, если бы я на мгновение протрезвел от собственной крутости и подумал бы, а не послать бы все это к черту.
Я был уже на пятом этаже и остановился у выхода на этаж закурить. Заглянул в длиннющий с массой дверей коридор и даже крикнул в него. Понятно, что никто не отозвался. Я был абсолютно уверен, что и в здании-то никого не было. На десятом этаже я уже не был столь уверен в своем одиночестве. Я отчетливо слышал чей-то глухой голос и даже несколько раз крикнул в ответ. Как мне показалось голос звучал этажом выше и я поднялся на него в надежде застать незнакомца или незнакомцев. Но в коридоре никого не было и я, выкинув окурок, пошел по нему заглядывая в двери. Пусто. Никого.
Я дошел уже до другой лестницы, что шла параллельно той по которой поднимался я, когда обернувшись заметил в том, от куда я пришел, конце коридора чей-то четкий силуэт.
Холодный пот прошиб меня от страха вместе с состоянием де жа вю. Я вдруг отчетливо вспомнил сон и вспомнил, как бежал по растягивающемуся коридору в надежде догнать незнакомца и что-то у него спросить. И я помнил, что побегу я по коридору и никогда не встречусь с ним. И я стоял и смотрел на него, пока человек в далеком освещенном проеме не развернулся и не пошел вверх по лестнице. Я рванул к недалекому выходу на лестничную площадку и побежал наверх. Преодолев этаж я снова выглянув коридор и снова увидел силуэт, стоящий на проходе. Я не выдержал и крикнул ему:
– Эй! Вы кто?
Ответом мне был демонстративный медленный уход незнакомца на еще один этаж вверх.
Я тоже поднялся и снова выбежал в коридор. В этот раз, никого не заметив, я не медлил, вернулся на лестницу и бегом страдая от отдышки добрался до последнего этажа. Выхода на крышу здесь не было и, выбежав в коридор, я что есть мочи припустил по нему в надежде хоть на мгновение обогнать незнакомца. А если не обогнать, то хотя бы засечь, куда он направился.
Но на площадке я никого не застал и сколько не всматривался вниз в пролет между этажами, никого не замечал. С часто бьющемся сердцем с нервно сжатыми челюстями я пошел на крышу.
Наверху на плотном снегу я не заметил никаких следов и понял, что если и был незнакомец не плодом моего воображения, то на крышу он не выходил. Вернувшись на площадку шестнадцатого этажа, я еще минут десять стоял и прислушивался к звукам вокруг. Но ничего кроме ветра задувающего в разбитые окна я не слышал и направился к пожарному шкафу, где обычно ребята прятали бухты с тросом.
В первом шкафу, как и в последующих ничего не оказалось. Толи милиция все изъяла, толи местные на свои нужды растащили. Я без особой надежды направился по переходу в соседний корпус и в тайнике сделанном нами в последнюю поездку обнаружил одну единственную бухту синтетического троса. Я не особо удивился тогда. А стоило бы. По всем нычкам нашлась одна единственная бухта, словно она ждала именно меня.
Я вернулся переходами и коридорами к подъему на крышу и, закурив, стал не торопясь подниматься. Вышел на снег и, размотав трос, закрепил его конец за основание остатков огромной параболической антенны, что раньше связывала этот комплекс через спутники с другим мед учреждениями по всему миру. Установленная на крыше перехода между корпусами она имела еще и древнее назначение быть нашим спасением во время прыжков.
– Главное отрегулировать высоту, – вспоминал я слова сопровождавшего нас. – скинутый конец троса должен болтаться не ниже пятого этажа. У него есть здоровый запас растягивания, так что реально вы не на пятом застрянете, а провалитесь до второго и будете болтаться на уровне третьего. Осторожно, сами не раскачивайтесь. Амплитуда у вас и так вначале будет большая, если стену одного из корпусов заденете, размажет в легкую…
По говорившему тогда было видно, что мы у него не первые и наверняка не последние. А мы все нервно улыбались и смотрели, как он стравливает вниз трос и фиксирует на нужной высоте. Для нас тогда это продолжало оставаться игрой. Страшной. Смертельно опасной. Запрещенной, но игрой.
Я скинул трос вниз и, подкравшись по снегу к краю, посмотрел, куда он ухнул. Конец троса валялся на снегу и даже чуть ушел в него под собственной тяжестью и скоростью падения. Вернувшись к основанию антенны я подтянул и перекрепил трос. Но, посмотрев и убедившись, что еще мало я снова повторил подтягивание.
Теперь конец троса болтался на уровне между пятым и четвертым этажом и я, уже прочно закрепив конец на антенне вытянул его полностью на крышу. Пока нервничая жевал губами сигарету, я еще раз пропустил через свои руки весь трос, внимательно его осмотрев и только после этого стал обвязывать как учили ноги. Самому это было делать неудобно и откровенно даже боязно. А вдруг что-то не так сделаю, и выскользнуть колени и икры? И войду я точнехонько в снег и бетон под ним.
Закончив обмотку я подполз к краю и с трудом поднялся точно возле метки в виде кирпичей наваленных на краю. Ветер был не сильный, я практически не мерз, что меня удивляло. Наверное, адреналин в крови прогнал чувство холода. Не смотря на кучу выкуренных сигарет, я снова закурил и практически не думая, стал рассматривать выгоревший лес и поселок, раньше прятавшийся под его кронами.
Хорошее было место. Вспомнилось, как после прыжков Кире стало плохо. Страшнейшая головная боль и головокружение. Я тогда подумал что у нее жесткое сотрясение мозга от рывка троса. Ее вытошнило и мы, не стесняясь, пошли к одному из домов попросить таблеток от головы. И запить. Женщина вынесла нам и то и другое и даже ничего не спросила. Кто мы, откуда, что за странная компания – одна девушка и пятеро парней.
Это летом было. Я помню такой ухоженный садик, яблони с еще зелеными и горько кислыми яблоками. Мы не удержались попробовали. Хозяйка не видела, как мы рвали их и как плевались потом.
В поселке было несколько магазинчиков. Сейчас уже и не разглядишь среди развалин где именно они были. Но тогда я купил себе на память в одном из них значок парашютиста. Это было символично. Уже пропал страх. Уже не было того нервного смеха. Была только улыбка, гордость собой и друзьями, за исключением Петьки, и был этот значок.
Стоя на краю и рассматривая лес, я вдруг странно отчужденно понял, что ничего не боюсь. Сейчас я повалюсь за бортик, долечу до конца, когда полет остановится, я раскачаюсь и дотянусь до пожарной лестницы. Руками подтянусь так, чтобы перелезть между ступеньками и сидя уже освободится от троса. Потом я спущусь по пожарной и поднимусь уже по обычной лестнице наверх и вытяну трос. Спрячу его и поеду домой. Поеду с чувством, что я сделал то, что должен был. Я уже себе докажу, что не стал трусом и отказываюсь от той жизни просто сознательно, а не испугавшись Системы и наказаний. Я делаю это ради обычной нормальной жизни. Ради своего и счастья родителей видеть своего единственного сына, а не ждать от него весточек из мест не столь далеких. Я просто хочу прожить жизнь, как обычный человек. Без подвигов и сомнительных приключений. Без погонь и ночных авантюр. Без митингов и демонстраций. Но для того чтобы я всегда спал спокойно и не сомневался в себе мне надо сделать всего шаг. Доказать себе что я остался таким же каким был, просто немного стал думать по-другому. Не умнее стал, был бы умнее – не полез бы сюда, признался я себе с горечью, а просто стал немного другим. Тем, кому уже не нужны революции и вечная борьба с вечным врагом.
Сейчас мне надо просто повалиться вперед, подумал я тогда. Но внезапно позади себя я услышал резкий скрип снега под чьими-то ногами и две руки толкнули меня в пропасть.
Я летел в состоянии ни жив, ни мертв от испуга. Это нападение навсегда осталось в моей жизни как самое страшное переживание. Даже резкий рывок, отчего я всем организмом, а особенно позвоночником и дернувшейся головой почувствовал сотрясение и легкую боль, не вывел меня из ступора. Я болтался свободно с расслабленными руками и словно выжидал, что будет дальше. А дальше, как я понял, трос перерезали.
Лежа в окровавленном снегу я пытался собраться с силами и подняться. Вроде все слушалось не смотря на сильный удар руками и лбом. Подтянув руки под себя я уперся ими в бетон под слоем снега и приподнялся. Встал на колени и размазывая руками кровь с глаз огляделся. В глазах ясно. Голова не кружится. Вроде сотрясения не было. Перевернувшись на спину, я стал освобождать себя от троса. Высвободившись я поднялся на уже успевшие затечь ноги и посмотрел наверх. Тот подонок не показывался. Зато напугав меня в арку вспарывая снег въехал автомобиль и резко затормозил. Выскочившие из него те самые паренек и девчонка кинулись ко мне с вопросами жив ли я. Будто не видели, что я стою и вроде даже шевелюсь. Вышедший третий пассажир завопил во все горло, что такое он только по телевизору видел. Чтобы человек со второго этажа вниз головой упал и выжил… в общем все в таком духе.