Я захотел вначале просто отшутиться, но потом сказал серьезно:
– Пап, я должен о многом подумать. Один.
– Так иди к себе в комнату и там думай. Или тебе и квартиры теперь мало. Собираешься еще и отдельно жить? Мы все помним, чем это кончилось.
Я, чувствуя нарастающую панику во мне, торопливо застегивал липучки на мокасинах.
– Ну, в общем, все понятно… – сказал расстроено отец и вышел в комнату.
Ничего, не доказывая ему, я выскочил на лестницу.
Боже, как медленно поднимался лифт с моей машиной. Мне казалось что это не руки это сам руль потеет в ожидании, когда кончится этот бесконечный подъем. Распугав собравшихся на дороге перед выездом кошек, я рванул со двора. Только выехав на проспект Лидеров я подумал, что мне собственно некуда ехать. Что нет на земле ни одного человека, кому я могу рассказать такое. Того, кто посмотрит запись не как очередное шоу, а кто проникнется всем маразмом ситуации. Кто поймет, в каком я состоянии. Была половина восьмого вечера, когда я позвонил Кате и спросил:
– Ты одна?
Поправляя домашний халатик, она грустно улыбнулась и призналась:
– Как ты сбежал от моих цепких ручек, я теперь всегда одна.
– Я не так давно сбежал. – Горько усмехнувшись, ответил я.
– Да? – поморщила в удивлении носик Катя. – Тебе не говорили, что время относительно не только для физических объектов при релятивистских скоростях? Но и для психики?
Кивнув, я дал понять, что это мне знакомо и сказал, не глядя в камеру:
– К тебе сейчас можно?
Она не смогла скрыть своей радости и ответила:
– Конечно! Я думала сегодня на работе задержаться, чтобы мыслей всяких дурных в голову не лезло… но нас всех выгнали. Плановая проверка помещений… Я думала уже спать лечь. Мне переодеться? Мы куда-нибудь пойдем?
Покачав головой, и все так же избегая камеры глазами, я попросил:
– Катюш… Кать, а ты можешь позвонить моему отцу и сказать, что я у тебя, чтобы он не волновался? А то я так дико выскочил из дома. Да еще сегодня кое что произошло… он знает что мы с тобой… ну поссорились… скажи ему, что, типа, я приехал мириться. Хорошо Кать? Пожалуйста.
Она сделала понимающее лицо и, кивнув, сказала:
– Хорошо. Прямо сейчас позвоню. Только ты приезжай быстрее. Если он спросит, где ты я скажу, что ты в магазин спустился. Хорошо?
Пообещав что через десять минут буду у нее, я включил двигатель и тронулся к перекрестку Лидеров и Первой марсианской.
Я действительно был у ее дверей уже через десять минут. Но мой вид ее хоть и обрадовал, но сильно озадачил. Она ни разу не видела меня с глазами на мокром месте. Да я и сам не помнил, чтобы плакал после пятнадцати лет. А тут не хочу, а они сами просачиваются. Как при южной лихорадке. Ревешь и сам не понимаешь, чего ревешь.
– Что с тобой?! – изумилась Катя.
– Не обращай внимания. – попытался я отмахнуться скидывая куртку на пуфик у входа. – Я в ванную умыться и привести себя в порядок.
Кивнув, она проводила меня в ванную и стояла за спиной пока я не умоюсь.
– Ты мне скажешь, что случилось? – спросила она, протягивая мне полотенце.
– Это я заранее страдаю от расставания с тобой. – с усмешкой сказал я.
– А если серьезно? – настаивала она.
– А если серьезно… – задумался я. – Если серьезно, то знать тебе это незачем, милый мой ученый…
Я обнял ее, наверное, чересчур крепко, отчего она протестующее уперлась руками мне в грудь и чуть отстранившись, посмотрела в глаза.
– Ты только не зареви мне тут. С детства ненавижу плачущих пацанов.
– Зареву – прогонишь. – сказал я и прошел мимо нее на кухню. Залил воды в чайник и вскипятил его. Затем разлил нам чаю, сделав себе не чай, а натуральную черную смоляную жидкость. Чай от такой концентрации заварки стал похож на кофе, но меня это не смутило. И я бодро отпил эту горечь, даже не подсластив ее.
– Это же концентрат… – запоздало напомнила мне Катя, словно я сам этого не знал.
Кивнув, я показал, что мне все равно и сделал еще один глоток раскаленной черноты.
– Рассказывай. – потребовала Катя и я сев напротив нее внимательно стал разглядывать ее глаза. В них я надеялся прочитать ее душу. Узнать, что она на самом деле думает обо мне. Но стальной взгляд ее удивительных голубых глаз мне ни о чем не сказал.
– Рассказать? – задумчиво переспросил я. – Рассказать это можно.
И я рассказал ей все. И не забыл упомянуть про легендарный полет. Рассказал ей про свои идиотские сны, что стали меня долбить после Дикого поля. Рассказал про страхи, которые меня терзают. Рассказал про машину, которую купил в надежде забить навалившуюся тоску от грядущего с ней расставания. И на последок рассказал про него. Про его разговоры там в подвале. Про его пытку низкими частотами. В конце я дал ей свой видеофон, на котором она просмотрела наш с ним "диалог".
Пока она, в удивлении вскинув брови, смотрела и слушала, я выпил еще одну кружку напитка извращенца и почувствовал, как горечь вызывает бунт в желудке. Я приготовил себе в микроволновке кусок рыбы, зарядив его на шесть минут, и таким раскаленным и съел вместе с куском подсохшего хлебца.
Я сидел рассматривая пустой проспект за окном когда, Катя досмотрев запись сказала:
– Отстой.
В удивлении я воззрился на нее и переспросил:
– Что?
Сложив мой мобильник, она вернула его мне и сказала:
– Лажа все это. Все его эмоции и прочее. Обыкновенный рефлексирующий типчик. Таких много, среди тех кто не нашел себе применения в жизни.
Я возмутился не на шутку:
– Ты соображаешь, что говоришь? Я его знаю уже тысячу лет. И тех кто бросился с крыши я тоже знал столько же. И все они просто психи? Неврастеники?
Катя посмотрела на меня в упор и сказала:
– Хуже. Они идиоты. Впрочем, как и ты когда-то был. Сейчас ты умнее…
Я смотрел на нее и кивнул:
– Да. Сейчас я умнее. Но только как-то мне так мерзко на душе, слов нет…
– Это пройдет. – уверенно сказала Катя. – Это проходит у тех, кто обретает себя. Пусть в рамках, как вы ее называете, Системы, но тот, кто нашел свое дело, тот вылечивается от всех глупостей. И от чувства вины за несделанную глупость, естественно тоже.
Мне казалось, что она издевается надомной. Я, подперев ладонью щеку, посмотрел ей снова в глаза. Оказалось она не шутит…
– Ну, раз у тебя сегодня вечер откровений давай я тебе тоже откровения расскажу. Свои откровения. Давай?
Я, не подумав, сказал:
– Ну давай. Только без подробностей про твой первый секс.
Она в голос рассмеялась и сказала:
– Не дождешься. Мне до сих пор стыдно за то, что я тогда сделала.
– Рассказывай. – согласился я.
Она поднялась и вышла куда-то. Я ждал ее минут десять, наверное. Когда она появилась в белоснежном спортивном костюме и уже с косметикой на лице я, нахмурившись, сказал:
– Катя, я, правда, никуда не хочу идти или ехать.
– Я понимаю. – кивнула катя застегивая куртку. – Но ты же никогда не был в центре контроля погоды над Москвой?
– А ты типа была? – спросил я, не понимая. – И при чем тут он?
– Поехали. Все расскажу и покажу. Поверь, после того как ты все увидишь, сопли этого неудачника покажутся тебе крокодильими слезами.
Я еще раз возмутился насчет ее высказываний про моего бывшего товарища и друга, на что она, пожав плечами, сказала:
– Поехали. Сам потом многое будешь по-другому воспринимать.
– Куда поехали? – сказал я вызовом. – В центр контроля погоды? В это время? Да и вообще, кто тебя туда пустит?
– Нас пустят. – тихо, но уверенно сказала Катя. – А то что так поздно… так оно и лучше. Лишних глаз не будет.
– Катюха, ты сбрендила. – серьезно сказал я и пожалел сразу об этом.
Теперь Я уже не понимал ее странного умоляющего взгляда. Она взяла меня за руку и сказала заглядывая мне с лицо:
– Ты можешь просто поехать и ни о чем до поры не спрашивать?
Я уже хотел спросить, что на нее нашло, но она приложила мне пальчики к губам и поднялась. Потянула меня за руку, и я поднялся.
На улице я повел ее к моей машине, но она, помотав головой, сказала:
– На твоем, нас даже за первый кордон не пропустят. На мой там выписан пропуск. Нужен был когда-то… по делам.
Если она хотела меня удивить, то она уже это сделала. Самое недоступное место Москвы, по ее словам, было готово раскрыть перед ней свои двери. Комплекс управления погодой в Москве считался по праву стратегическим объектом. Там управляли работой трех ядерных реакторов под Москвой и сотнями генераторами погоды, способными вызвать при нужде даже смерч в центре столицы. Попасть туда было даже теоретически невозможно простому смертному. Десятки контрольно-пропускных пунктов. Несколько тысяч бойцов охранения на площади всего в несколько десятков гектар. Невероятная концентрация военной силы в абсолютно мирном городе. Враг вроде еще не обложил нашу столицу. Да и для борьбы с врагом было бы достаточно развернутых армейских частей под самой Москвой и, наверное, армии сотрудников министерства внутренних дел. Но центр управления погодой охраняла личная гвардия руководства страны. Как говорил в шутку мой отец – это люди, которые в теории могут и человека убить и под суд не попасть. Просто потому что нельзя судить того, кого в СИСТЕМЕ не числится. Они не рождались, не умирали, не вступали в брак, и даже жили непонятно где. Только таким и можно было доверить само существование Столицы и Центра от которого они напрямую и жизненно зависели. Я даже не догадывался и не предполагал, за что они работают, за гигантские зарплаты или за страх, или за совесть. А уж те, кого эти бравые ребята охраняли – операторов погодных установок и дистанционного управления реакторами, я даже боялся себе представить. Наверное, гиганты мысли с даже неоткрытыми на них личными делами в МВД.
Когда через полчаса смешков и недоверия я увидел, как раскрываются перед нами двери первого поста пропуска я перестал смеяться и только улыбался, глупо поглядывая на охранников проводящих внешнее и электронное сканирование автомобиля. Удовлетворенный офицер подошел со стороны Кати к машине и этаким лихим жестом указал следовать дальше. На втором посту нас попросили выйти из машины и ее повторно просканировали, а нас банально обыскали и с аппаратурой и так. На третьем посту повторилась процедура первичного осмотра. На четвертом только меня одного поп