Подбородок у неё дрожал, над верхней губой повисли крошечные бисеринки пота, глаза под плотно зажмуренными веками яростно вращались. Тана явно не ожидала, что всё так выйдет. А чего она ожидала, когда полезла осматривать меня? Чего ей не лежалось, не лечилось? Дура тупая, хотя самый тупой здесь я.
Как там сказал Седой? Причиняю добро? Тупица.
Добавил в Указ третий цвет. Не стоит рисковать. Я и так уже вляпался со своей добротой. Подлечил? Помог парню с любимой? Как бы тут всех не пришлось либо убивать, либо делать своими молчаливыми слугами.
Нужно постараться обойтись малой кровью.
— Успокой этого влюблённого. Живо, либо мне придётся убить и тебя, и его, и всех, кто здесь стоит.
Сообразив, что требую то, что сам же запретил, забрал дух из части своих символов, немного повозился, подбирая дух к Указу союза Трёх Сестёр, а едва справился, как забрал из него всё, наконец, освободив Тану от давления его Верности.
Тана тут же широко распахнула голубые глаза, в которых плескался ужас. Выдохнула:
— В-всё хор-рошо, Гр-равен. Ч-чуть-чуть больно, ог-гонь сопротивляется, е-его, ок-казывается, м-много во мне. Нужно п-потерпеть, н-не м-мешай.
— Да ладно? Что это за лечение такое, что ты от боли слова выговорить не можешь? Я не хочу, чтобы тебе было так больно, ты бы себя сейчас видела — белая, словно молоко, а взгляд такой, что хочется тебя схватить и бежать прочь.
— Г-гравен, н-не мешай. Не мешай, п-прошу тебя.
— Старший.
Гравен ухватил меня за рукав, и в этот миг Тана выдохнула:
— Ты же хочешь… — замолчав, продолжила уже мыслью. — Ты же хочешь, чтобы моё лицо стало прежним? Я этого хочу, а ты? Может, тебе я нужна со шрамами? Чтобы больше никто другой даже не взглянул на меня? Так ты меня любишь?
— Ох, Тана, — вдохнул Гравен. — Какая же ты…
Но отпустил рукав моего халата и сделал шаг назад.
Нас, наконец, оставили в покое.
— Молодец, — похвалил я её и тут же отдал новый приказ: — А теперь молчи.
Тана сглотнула, закрыла глаза и застыла. Чуть помедлив, я вновь использовал духовный взгляд лекаря и снова провалился в её тело. Тяжело вздохнув, отправился в полёт к голове, к лицу и тому, зачем я, вообще, ввязался во всё это и так крупно влип.
Раны Таны… Не очень впечатляли. Нет, думаю, получи я подобную рану, подобное отравление огнём в той схватке, после которой так невзлюбил тех, кого коснулся огонь, то думаю, я бы там на склоне горы и умер, не успев даже услышать вопроса от Пратия.
Но здесь и сейчас… Не впечатляли.
Да, Тане не хватало сил, чтобы защититься от удара и чужой стихии, Духовная Защита подвела, да ей не хватало таланта и понимания стихии, чтобы справиться с чужой стихией уже внутри себя. Возможно, сказалось и то, что техника могла быть составной, но…
Не впечатляло.
Я выпустил несколько змеев воды, которые с большим удовольствием сожрали весь огонь, что вспыхивал в меридианах и узлах, прятался в тумане ран. После этого они рванули дальше, вцепились в плывущую по телу синюю пыль. Похоже, Гравен, не будь дураком, к лечебным зельям добавил что-то вроде Стихиального, чтобы ослабить огонь, но силы зелью не хватило, а теперь бесполезную штуку с удовольствием пожирали мои змеи, не давая ей подпитывать огонь.
Вздохнув уже в который раз я занялся тем, чем и должен заниматься добрый, туповатый и наивный дарсов лекарь, который на ровном месте нашёл себе проблем. Я начал лечить, причём стараясь не совсем терять связь с телом и прислушиваться к тому, что происходит там, где я держу руки на запястьях Таны, а рядом сопит переживающий Гравен.
И получилось вполне неплохо. Я даже слышал обрывки разговоров Властелинов, Седого и прочих. Тана молчала, что тоже было хорошо, но я не забывал, что, вообще-то, будет время и после окончания лечения и думать об этом будущем нужно уже сейчас.
Осторожно попробовал сам, той крохотной частью, что оставалась снаружи, не сжимая лечебные техники, толкнул мысль Тане:
— У союза Трёх Сестёр есть мастер Указов?
Через миг, не дожидаясь наказания, а может, подталкиваемая Верностью, Тана ответила:
— Да, старший.
— Он здесь?
— Нет, старший, он спрятан в месте, о котором знают только главы Илимия и Плавит.
— А когда всё закончится, как быстро он заметит, что у тебя появился чужой Указ?
— Н-не знаю, — в этот раз у Таны случилось сложности даже в мыслеречи, но она справилась с собой. — После того, что происходило сегодня, после всех этих… — сглотнув, предположила. — З-завтра?
— Отлично, — процедил я. Повторил, пытаясь найти способ выкрутиться. — Отлично, — зло спросил. — Ну, чего молчишь, любопытная, дай совет. Как нам скрыть от твоих старших, что ты им больше не верна и оставить тебя в живых?
— Старший, — Тана даже открыла глаза, впилась взглядом в меня, сидящего напротив неё. — Вы ведь можете приказать мне молчать о себе, а всё остальное вернуть как было. Я буду верна и вам, и Сёстрам.
— Ты думаешь, я настолько хорош в Указах? Могу чинить сломанное?
— Н-не можете? — Тана замолчала, там, снаружи, принялась кусать губы, видно, пытаясь найти выход.
Я с досадой буркнул:
— Зачем ты, вообще, сунула свой любопытный нос ко мне? К чему тебе чужие тайны?
— П-простите, старший, простите.
Но, вообще, предложенный способ выкрутиться был неплох, тем более что Указ Сестёр я не стирал, а лишь поглотил его силы, заставив его выгореть. Я как раз пытался сообразить, будет ли он работать одновременно с верностью мне и молчанием. По всему выходило, что не очень будет. Самое меньшее — это постоянные наказания то от одного, то от другого Указа. Чтобы это работало — ей нужно очень хорошо контролировать свои мысли, что вряд ли. А уж если ей случайно зададут прямой вопрос…
Да и всё равно бесполезно.
Так и повторил Тане:
— Это всё равно ничего не даст. Ни один мастер Указов не пропустит над головой собеседника дополнительного, чужого при том Указа. Тем более, после сегодняшнего дня.
Удивительно, но она тут же выкрутилась:
— Говорят, будто печати, что контрактов, что Указов одинаковы, я буду говорить всем, что это контракт с… с… С вами! — выпалила Тана. — Скажу, что вы за лечение заключили со мной контракт, чтобы я искала тех троих, кто бросил алхимика Пиатрия.
Я уже хотел было спросить, что видела она, почему ни она, и никто из её подчинённых или людей Гравена не помогли Пиатрию, но удержался. Кого я хочу обвинить? Случайных свидетелей? Ту, которую несли на руках? К чему я вообще сюда пришёл? Ну, хоть Гравену помог, он вроде неплохой человек.
Устало сказал совсем другое:
— Сделаем так. Как бы ни закончилось сегодняшнее дело, вечером… — сообразил, что он уже, в общем-то наступил, и поправился. — Утром уйдёшь из города и отправишься в другой. Сама, с Гравеном, с кем-то ещё — подобные детали мне безразличны. Уйдёшь туда, где нет никому дела до Ян и того, что здесь случилось. Я наложу на тебя запреты и даю тебе срок пять лет. Пять лет ты должна молчать обо мне, не смея сообщить, описать, намекнуть обо мне и прочее. Пять лет ты будешь избегать союзов и фракций, где с тебя могут снять мой Указ, а вот затем он исчезнет, и ты будешь вольна делать что хочешь.
Толкнул к Тане мысль:
— Мы поняли друг друга?
— Поняли.
Я не стал больше ничего добавлять. И так уже устал от того, во что вылилась моя помощь. Получил лишь проблем себе на шею, причинятель добра и лечения.
Встал, ощущая на себе подозрительный взгляд Гравера. Намеренно не обращая на него внимания, нагло, у него на глазах, под испуганным взглядом Таны занялся её Указом, старательно вписывая в него все условия, под видом внешнего осмотра.
Устало вдохнул:
— Всё.
Гравен, на глазах которого рубцы Таны перестали пылать изнутри огнём, мог это понять и сам. Но мои слова послужили сигналом.
Сначала склонился он:
— Благодарю, старший. Я никогда не забуду этого. Говорят, вы появились в городе потому что пришли отомстить за смерть своего благодетеля. Я тоже буду считать вас своим благодетелем.
Я отмахнулся:
— Ты слишком высоко оцениваешь мою помощь. Я оказал её не думая о плате и долге, — чуть искривив губы в едва уловимой усмешке, добавил. — Боюсь, если бы пришлось думать и выбирать, поступил бы точно так же, только умней.
— Старший?
Я отмахнулся от Гравена, шагнул прочь. Позади Тана выдохнула:
— Спасибо. Спасибо!
И снова я отмахнулся, даже не замедлив шага. Пока я тут возился и решал проблемы своей доброты, остальные тоже не сидели сложа руки: раненые обихожены, порядок восстановлен, отряды снова сбиты.
Как по заказу над улицей, руинами домов и нами пронёсся гулкий голос Морта:
— Идущие! Собратья! Ян вероломно напали, убив многих из наших братьев! Оглянитесь, теперь улицы этого города залиты кровью наших братьев! Мы достойно встретили удар в спину, невзирая на все вероломства Ян, мы заставили их самих трусливо бежать, едва они поняли, как мы сильны, теперь нужно заставить их пожалеть о том, что они совершили! На их руках кровь наших братьев и обычных жителей города, которых они беззаконно подчинили Указам! Они хуже сектантов! Смерть Ян!
Толпа тут же поддержала:
— Смерть Ян!
Я же отчётливо расслышал мысленное бурчание Седого:
— И что мне, дураку, стоило сместить щит левей? Лучше бы уцелел Арек, чем этот… безмозглый.
Я не стал строить пустых предположений, спросил прямо:
— Что не так? Разве он говорит неправильно?
— Малец, снова ты? Говорить мало, к разговорам нужны ещё и мозги. У Сестёр, конечно, они есть, но Морт всё портит. Они предлагают правильные вещи, но Морту нужна месть здесь и сейчас, сегодня, а то, что пока всё идёт по плану Ян, он отказывается признавать.