- Ха. - Не подобающе усмехнулся Руслан. - Зато ведь не расстреливают?
- Нет. Не расстреливают. - согласился Владимир. - Отправляют туда, где ты сам сдохнешь.
- Это где? - спросил Руслан, подливая себе и Владимиру самогона.
- Полигоны всякие… Эксперименты научные. Или медикам на растерзание…
Я вдруг осознал, что начинаю верить этому спокойному уверенному голосу страшно изуродованного человека.
- Брррр. - встряхнул я головой. - Насть, ты не слушай его… У него там пятиэтажки на воздушной подушке катаются. Он и не такое придумает.
- Ну-ка, ну-ка… - потребовал подробностей Василий, и через упрямство свое Владимиру пришлось повторить нам сказку про то, как он работал в какой-то пустыне, развозил воду для местных жителей.
- А отчего же они в пустыне живут? Им что места мало? Владимир пожал плечами и не пояснил.
- Все. Завязываем со сказками про лучший мир. - Потребовал Серега.
- Да он не лучше наверное… - признался Владимир. - Просто там другие проблемы. Другие сложности. Я там не смог… И вроде как получается, что мне второй шанс дали. Только изуродовали. Поучительно подняв палец, Василий сказал:
- Во! За все надо платить. Слышишь, Серега, я тебе говорю. А вообще ты прав. Все завязываем с болтологией. Все по домам.
Разогнав толпу, отправив Владимира спать в общагу, где обитали бывшие заключенные решившие остаться при лагере, мы с Василием не завалились спать, а засели на кухне, и я спросил его после очередной кружки трезвящего крепкого чая:
- Ну, чего? Завтра Серега документы на твою Алинку выпишет. Тебе подписать их надо будет.
- Подпишу. - спокойно сказал Василий.
- И она уедет?
- И она уедет. - Кивнул он и, подумав, добавил: - Причем поедет вместе с грузовиком с картофелем. От моей помощи она отказалась. Не мил я ей стал.
- А что Настя сказала?
- А она тебе ничего?.. - спросил он удивленно, потом ехидно так усмехнулся и сказал: - Значит и не надо тебе знать.
- Да вы сговорились. - Сказал я и отхлебнул горячего чая.
- Да нет… - как-то грустно сказал Василий. - Просто все это настолько глупо и непонятно, что начну я рассказывать, ты будешь меня пытать «Что?» да «Как?». И такой сукой ее считать начнешь. А это не так… она в чем-то права. Так что даже не спрашивай.
Я и не стал спрашивать. Просто посидели, поговорили о делах, о разболтанности личного состава. Василий сделал мне втык за участившееся пьянство на постах. Понимая что, в общем-то за дело я пообещал разобраться, как закончим с уборочной.
- На губе сгною. - Пообещал я невидимым врагам служебной дисциплины. Василий, хмыкая, сказал:
- Сначала надо самим бросить каждый день пить. С нас же пример берут…
- Значит, пора вспоминать службу. - Пришел к выводу я и опечаленный поплелся в постель. Настя во сне обняла меня, закинула мне на бедро ногу и пробормотала:
- Завтра не буди меня. Вставать готовить не буду.
- А покормить меня перед службой? - притворно возмутился я.
- Завтра воскресенье… - напомнила мне она и я понял, что новую жизнь в воскресенье не начать, а в понедельник ее начинают только самые наивные.
С каким-то абсолютным пофигизмом я осознал себя плывущим в море тюленем. Понимая, что это сон из того же порядка что и прежнее, я не стал ждать пока меня сожрет акула или касатка. Не стал ждать внезапного появления на катерах охотников. Я просто нырнул и пошел на глубину.
Блин, я и не знал, что тюлени могут так долго под водой находиться. Прежде чем меня потянуло наверх, я заметил силуэт на фоне светлой поверхности моря. Огромная акула проплыла над моей головой, неторопливо и величественно изгибая свое хищное тело. Я сам себе улыбался, понимая, что именно она и должна была меня сожрать. Я уже захлебывался, но не давал себе всплыть. В общем, убил себя нафиг, чтобы не мучиться…
Алина получив документы и деньги за отработанный в лагере период не уехала в тот же день, хотя в паспорте уже стояла отметка об освобождении и в течении двух недель она обязана была прибыть по месту приписки. Поселившись у одной из местных семей, сняв у них на неделю комнату, она удивила этим даже Василия. Он мучился вопросом, надо будет ей выписывать разрешение на постоянное проживание в поселке или нет. Поручив мне в случае чего прописать ее у нас, он кажется, с тайной надеждой только и ждал ее обращения. Настя же целыми днями пропадала у нее и помогала привыкнуть к жизни на воле. Пожертвовала ей некоторые из своих вещей. Взяла с моего разрешения довольно приличную сумму в тысячу сто единиц и закупила в поселковом магазине для девушки все необходимое в долгом путешествии. От мыла и зубной щетки, до недорогих духов и прокладок. Нет, не подумайте, я не требовал отчета, на что она тратит деньги. Не так у Насти много подруг, чтобы не проводить одну из них в дальнюю дорогу. Вечерами она рассказывала Василию, о чем говорила с Алиной и что она говорила о нем. А полковник, словно мазохист требовал подробностей, пусть даже неприятных для него. Иногда он был хмур и мрачен, иногда после таких разговоров он становился грустно задумчивым. Он не пытался со мной или с кем-то другим делиться своими переживаниями. На работе он работал, как проклятый редко появляясь в кабинете, целый день тратя на разъезды. После работы трезвый и серьезный осматривал лагерь в поисках, чего-либо неправильного или неуместного. Часто общался с вернувшимися с работ заключенными. О чем он там с ними говорил, я не интересовался. Зато знал, что заключенные, как ни странно, сопереживают с нашим начальником лагеря его размолвку с Алиной. Слухи же быстро разбегаются. Я, конечно, понимаю, что они должны были испытывать благодарность к человеку, который настолько облегчил их быт и предоставил максимум свободы в пределах разумного. Но как-то не вязались у меня в голове слова «любовь заключенных» и «Начальник лагеря». Ну, какая там может быть любовь? Максимум уважение. Но что-то перевернулось в нашем маленьком мирке, если наши добровольные помощники передавали искреннюю поддержку скатившемуся в черную меланхолию Василию.
А Алина, зная, до чего доводит моего друга, словно еще издевалась над ним, частенько приходя к нам и вызывая мою Настю поговорить на крыльцо. Они сидели там, болтали, смеялись, а Василий себе места не находил мотаясь из комнаты в комнату.
Но он сдержался. Не сорвался. Не наделал глупостей. Только разве что потух странным образом. Исчезла воля из глаз, появилась странная и пугающая пустота. Словно он перестал понимать, что и зачем он делает. И для чего. И кому все это нужно. Потеряв смысл жизни, как говорится, он не потерял работоспособности и делал все возможное, выматывая себя и заставляя отвлекаться от личных проблем.
Не смотря на свои чувства, а может и именно благодаря им, Василий сделал то, что очень сильно и на всю жизнь удивило меня.
Где-то на пятый или шестой день после освобождения Алина пришла к нам домой и попросила меня поговорить с Василием о том, чтобы на сутки выпустить из лагеря нашу общую подругу Наталью. Попрощаться и провести вместе ужин. Я посчитал идею не самой плохой и довольно воодушевленно направился в лагерь к Василию, который в тот вечер что-то запаздывал к ужину.
Найдя его на бывшем пустыре, теперь застроенном невеликими домиками, общающегося с несколькими заключенными по поводу вечно забивающихся сливов, я уже хотел отозвать его, но Василий жестко сказал мне:
- Разберись с канализацией. Почему мне приходится это выслушивать? Тебе докладная поступила еще два дня назад.
Пообещав, что разберусь на следующий же, день я отозвал его в сторонку и спросил, как он относится к том, чтобы выпустить Наталью попрощаться с Алиной. Я даже открыто сказал, что это просьба самой Алины. И что она будет очень благодарна за такой подарок. Внимательно смотря мне в глаза, Василий ответил коротко и ясно:
- Нет.
Спросив, почему, я ожидал услышать брань в свой адрес, но Василий терпеливо пояснил:
- Тема, понимаешь… хорошо, что она пришла тебя просить, а не меня. Ей бы мне было тяжелее отказывать. Так что спасибо.
- За что?
- За то, что я при тебе хоть выматерится могу. - С усмешкой сказал он. Двигаясь к проходу в административную часть лагеря, он добавил мне через плечо: - Мне сложно объяснить, что я чувствую. Но я думаю это знатная подстава. Выпустим мы на сутки ее и не вернуться они обе. А мне останется только самому себе наручники одеть, пока другие этого не сделали.
- Да брось ты, - сказал я не отставая от него. - Что за глупость? Ну, куда две девки побегут?
- Пойми ты дурак… это уже было однажды… в этом лагере. Именно так я стал начальником его. Предыдущий выпустил свою подружку. А она возьми да и сбеги от него. Ладно, если бы она просто сбежала из лагеря, но он пропуск подписал. В общем, где он сейчас лес рубит загадка из загадок. Он не смог мне внятно рассказать, зачем он выдал пропуск. Ведь именно я его арестовал. Многое стало понятным.
- Ты поэтому не выпускал даже втихаря Алину?
- Угу. И не только поэтому. Рыба гниет с головы. Мы пьем с тобой и охрана начала пить… как бы теперь гайки-то завернуть… Мы начали бы выпускать и они бы втихаря вытаскивали бы своих знакомых подышать воздухом свободы. Даже то, что я ходил к ней… и то… остальные сидели, небось, и думали про себя, а чем они-то хуже? И тоже заводили себе подруг из женских бараков. Всем хорошо… кроме порядка. Мы прошли проходную и на другой стороне ее, Василий сказал странно:
- Пусть все идет, как идет. Все равно все будет так, как должно быть. И никак иначе. Мы расстались, и я направился в лазарет.
Он был пуст. На все здание только Наталья да Владимир шумели в смотровой. Я прошелся в пустую палату не спеша «обрадовать» приятельницу своим визитом. Только услышав истерическое: «Нет! НЕТ! Неееееет!», я рванулся в смотровую и застал позабавившую меня картину: Наталья стоит на столе с бумагами доктора, а Владимир с веником на перевес гоняется за мышью на полу. Мышь скрылась за шкафом с медикаментами, и Владимир спасовал перед ним.