17.07.2008
Безусловно, есть сходные методы в терапии аутизма, но нет двух совершенно одинаковых. Везде и во всем есть своя индивидуальность, свои оттенки и нюансы.
И тем не менее во всем мире большинство людей, успешно работающих с аутистами, приходят примерно к одному и тому же. Просто идут разными путями, по-разному акценты расставляют. И главное, можно сколько угодно описывать методы, однако если не прочувствовать, не ощутить на себе проблему аутизма, то и успех в работе будет минимален.
Надо уметь говорить и чувствовать правду, действовать правдиво, доверять себе и делать так, как чувствуется, а не как надо и как правильно. Даже самая страшная правда лучше лжи, другое дело, что подавать ее надо умеючи. А вот этому как раз надо учиться.
Подлинно честные люди — это те, кто сознает свои недостатки и открыто признается в них. Не надо обольщать себя неправдой. Это вредно. Если не всегда можно говорить правду, из этого не следует, что нужно лгать. Я не всегда могу сказать то, что чувствую и думаю, но это не значит, что я должен говорить то, чего не чувствую и не думаю. Мы часто не говорим правды, чтобы самим не услышать ее.
Отсутствие границ или одни сплошные границы — и то и другое повод задуматься.
Уже неоднократно мы сталкивались с такими случаями, когда поверхностно, первично мы помогли, и родителям ребенка кажется, что можно больше не ходить в терапию. А потом случается что-то, например, обострение, срыв, и они возвращаются. И мы снова начинаем с самого начала.
Мораль такова, что поддерживающая терапия необходима постоянно на протяжении достаточно длительного периода. Возможно, будет меняться количество занятий и их частота. Но чтобы не возникало неразрешимых стрессовых ситуаций, необходимо постоянно контролировать эмоционально-волевое состояние ребенка. Часто родители не в состоянии делать это самостоятельно, и необходимость в поддержке — им самим или их детям — остается.
Если дом находится в аварийном состоянии, вне зависимости от причин, будь то ветхость или ошибки проектирования, мы можем по-разному оказать ему помощь.
Вариант первый: мы разламываем все, что есть, докапываемся до фундамента и строим снова с учетом негативного опыта. Это, наверное, в итоге быстрее приведет к результату. Но в то же время — это масштабнее и разрушительнее, особенно поначалу. Это более болезненно, создает больше шума и пр.
Вариант второй: сначала мы делаем косметический ремонт, а потом постепенно перестраиваем отдельные детали, модифицируем по кусочкам. Это занимает больше времени, так как не все заметно, не все бросается в глаза, что-то еще может протянуть какое-то время и т. д., и приводит к намного большему количеству нестыковок на тот момент, когда уже надо будет что-то менять и переделывать, подгонять — это нуднее.
Делать начисто или переделывать? Писать заново или замазывать и писать поверх?
Часто улучшение состояния ребенка ведет к ухудшению состояния родителя (-ей) или других членов семьи. Это происходит по принципу сообщающихся сосудов.
В таком случае уравновесить состояние членов семьи можно разными путями:
1) вернуть ребенка в то состояние, в котором он был, вновь улучшив свое состояние путем ухудшения состояния ребенка;
2) измениться самим, поддержав изменения и улучшения в состоянии ребенка. При этом важно не переусердствовать — необходимо стараться быть наравне или чуть впереди ребенка, во всяком случае, во время позитивной динамики.
18.07.2008
Иногда я на разные лады, с разной высотой голоса и интонацией говорю ребенку одно и то же, показываю и проигрываю, для того чтобы под определенным словом, понятием или действием у него откладывалось не единственное когда-то услышанное в конкретной ситуации звучание, а разные, и чтобы разнообразие использования одной и той же вещи было максимальным.
Так, например, большая игрушечная пожарная машина с выдвижной лестницей, которая есть у нас в игровом зале, может быть и машиной, и эскалатором, по которому едут люди, и горкой для шариков (игрушек, машинок), и средством для сбивания кеглей, и машиной, на которой я могу катать детей, и т. д. При этом важно отслеживать, чтобы ребенок был включен в это время в процесс. Когда вы кормите маленького ребенка, а он не хочет, вы говорите: «А кто это там полетел, а? Птичка!» — и в это время незаметно суете ему очередную ложку пюре, которую он незаметно для себя пережевывает. Так и тут: включить — не значит заставить или открыть зажатый рот руками и впихнуть в него ложку, а значит, в игровой форме, делая что-то, что включает ребенка, параллельно отрабатывать какой-то навык, слово, действие.
Никогда не поверю, что аутистам не нравится ощущать всю полноту жизни. Никогда не поверю, что они закрываются от людей, потому что те им не нужны. Никогда не поверю, что они любят одиночество.
Что им страшно и сложно, и поэтому они закрываются — верю. Что им в одиночестве спокойнее и безопаснее — верю. Что над ними все небо заволокло тучами, что они в тумане и им из-за этого не видно и не слышно — в это верю. Что они пугаются неожиданностей — верю. Но в этом нет ничего удивительного — если очень долго жить в темноте, то свет слепит, и к нему привыкнуть надо.
Выйдя на свет из подземелья, надо прикрыть глаза рукой. Иногда необходимо держаться за чью-то руку и принимать чью-то помощь, постепенно научаясь обходиться без нее. А можно решить, что это сложно и невозможно, и всегда ходить в темных очках, но тогда при свете жить так и не получится научиться — только с темными очками в светлом мире.
Организм аутичного ребенка очень часто не дышит. На это влияют и физиологические особенности, например, сниженное кровообращение, и психологические — закрытость, тотальная защита от восприятия всего внешнего, затрудняющая любые ощущения, и дыхание в том числе.
Поэтому ребенку, чтобы почувствовать, надо больше. Больше воды, больше воздуха, больше ощущений. Для этих ощущений хороши и вентиляторы, и вода — не хватает свежести и легкости, всепроникающего и продувающего насквозь воздуха и такого же легкого, всепроникающего и продувающего общения. Необходима и гипервентиляция легких.
У таких детей, как правило, и высокое давление, как внутреннее, так и внешнее. И надо учитывать эти факторы. Давление и органическое, и психологическое. Если действовать по всем направлениям, тогда и эффект будет сильнее.
Жизнь в сумраке — это даже хуже, чем во мраке. Потому что это ни то ни се.
Вот аутизм — это сумрак. Это ни то ни се. Аутизм — это ничто.
Аутизм — как диатез. Все время в коросте. Только это не органического характера, а психологического. Это что-то, что мешает полноценному проникновению ощущений и чувств к нервным окончаниям.
Монотонные физические нагрузки не приносят пользы аутичному человеку, а лишь способствуют его аутизации. Разнообразные, активные, неожиданные, быстрые физические нагрузки, наоборот, полезны.
Монотонность выматывает. Монотонность — враг аутиста.
Умеренные прогулки — по-хорошему расслабляют.
Активность и разнообразие — включают, хотя и выматывают тоже.
Исключение монотонности не исключает необходимости спокойных игр, спокойного времяпрепровождения, отдыха, потребности или необходимости иногда полежать, посидеть на руках в обнимку с кем-то. Просто во всем нужна мера.
Важно не что, а как и кто будет играть, общаться, заниматься с ребенком.
Делать это может любой. Кому-то, правда, будет просто научиться, а кому-то сложно. Но научиться может каждый. По-разному, акцентируя внимание на разных аспектах, используя разные инструменты общения, идя разными путями, но к достижению одной и той же цели.
У меня здесь все вперемешку. Но практически каждый аутист, да и не только аутист, проходит все эти этапы, уровни. Правда, не всегда это осознано как самим ребенком, так и его окружением, а иногда и специалистами, работающими с ним.
Аутичным людям свойственен очень высокий уровень контроля. Иногда их система контроля не выдерживает и замыкается или дает сбой, и тогда вылетают пробки. А когда пробки вылетают, тогда уже нет ничего. Контролировать нечего.
Не надо перенапрягать систему, в том числе и нервную, но и освещать квартиру одним светильником тоже не надо.
Я часто провоцирую, иногда достаточно жестко. Но делаю я это только тогда, когда уверена в своих силах. Иначе не стоит даже начинать, так как будет только хуже.
На провокациях можно вытащить естественные реакции. Ребенок сам этого не заметил и сделал, проскочил. Как бобовое зернышко. А назад, в аутизм, я уже стараюсь не пускать, максимальное время удерживая его настоящего и естественного. Так как я хочу не маску перекрасить, а лицо показать, да еще и убедить, что это лицо хорошее.
Высокая чувствительность у аутистов развивается как гиперкомпенсация. В ущерб развитию всего остального.
Существуют разные пути получения информации. Проглотил и терпеливо переварил, несмотря на то что это яд, или выплюнул, ил и отложил в сторону как неопознанный объект. Аутичному человеку наиболее свойственен первый вариант — то есть проглотить и переварить, вне зависимости от пользы или вреда. И в большинстве случаев информация, от которой в норме человек ограждает себя, у аутистов оседает на дне сознания тяжким грузом и мешает полноценному развитию.
21.07.2008
Чтобы ехать на велосипеде, необходимо постоянно удерживать равновесие и крутить педали. Чтобы въехать в гору, необходимо собрать все свои силы, но зато потом можно будет с ветерком съехать с горы и расслабиться. Хотя и в этот момент необходимо быть бдительным, чтобы никуда не врезаться.
Если к компьютеру долго не подходить, то на каком-то этапе на экране появляется заставка. Это может быть какая-то строчка, постоянно возвращающаяся, спокойная, умиротворяющая, гипнотизирующая, или пузырики, бабочки, меняющиеся фигуры, строящийся лабиринт и прочее. Может и вовсе быть просто темный, погасший на время неиспользования монитор. Но стоит только пошевелить мышкой или нажать клавишу на клавиатуре, как компьютер оживает, и вместо заставки появляется рабочий стол.
Много ли можно увидеть через окно автомобиля, да и не только автомобиля, если его давно не мыли, если оно все в грязи? А если в снежную или дождливую погоду не пользоваться «дворниками», легко ли будет двигаться?
Так и с аутизмом: чтобы двигаться вперед, не зависать, чтобы видеть, — необходимо постоянно удерживать равновесие и концентрировать внимание, необходимо постоянно оживлять его, убирая все лишнее и мешающее полноценному движению и развитию ребенка.
Гипервентиляция кожи и всего тела — это то, что необходимо любому аутичному ребенку, так как большинство детей из-за своей закрытости к внешнему, в том числе и к ощущениям, испытывают огромный дефицит в них.
Чтобы сквозь преграду почувствовать и ощутить, узнать о существовании ощущений и восполнить их дефицит, необходимо получать их в усиленном виде. Почувствовав и узнав ощущения, ребенок уже в намного меньшей степени выстраивает защиты по отношению к ним. И постепенно можно уменьшать свое давление, так как ребенок будет чувствовать и ощущать себя уже без приложения силы.
23.07.2008
Аутисту, как и любому маленькому ребенку, нравится быть включенным, быть снаружи намного больше, чем внутри. Ему нравится быть в центре. Он быстро устает, его это выматывает, он много чего боится, но ему это нравится. Просто ему сложно. И надо его поддержать, помочь ему научиться быть здесь, а не там.
Аутизм — это изначально нарушенный способ адаптации. Адаптация, которая в норме направлена на внешнее, у ребенка, ставшего аутистом, направлена внутрь. И дальше уже ребенок развивается, исходя из этого. Но всегда есть возможность вернуться и пройти этот путь заново, несмотря на соблазн остаться в уже знакомом и привычном, но неконструктивном поле аутичного ребенка.
Чем больше на ребенке одежек, как в прямом, так и в переносном смысле, тем сложнее ему что-то понять, почувствовать, ощутить, увидеть, услышать, сделать и т. д. Аутичная защита ребенка, как лишняя одежда, — дополнительная преграда для восприятия. В любом восприятии задействована масса органов чувств, и доступ к ним должен быть максимально открыт.
Многие аутичные страхи — воды, животных, громких звуков и т. д. — это лишь внешняя привязка, реальным же является страх включения.
То есть ребенок боится, например, громких звуков, потому что они его включают, и в этот момент он видит и слышит намного больше, чем в аутичном коконе, и от неожиданности — пугается. Этот звук выдергивает его из аутичного, привычного и безопасного состояния. И так как обращаться с этим состоянием он пока не умеет и никто его не учит, поскольку в большинстве случаев ни он, ни другие не понимают истинных причин испуга, то потом ребенок часто привязывает страх не к включенности как таковой, а к громкому звуку, который был всего лишь «включателем». Таким образом, страх громкого звука, воды, собак и пр., как правило, поверхностен. Это внешнее проявление страха быть снаружи.
Так же и с телесными ощущениями. Телесные ощущения — неожиданные, резкие, яркие, четкие — это включение, к которому аутичный ребенок не готов, от которого защитился аутизмом и которое необходимо тренировать. Он уже привык быть выключенным, привык не чувствовать и нашел безопасное для себя состояние и положение. Равновесие, при котором нельзя шевелиться и шевелить.
11.08.2008
Из «онежского»:
— Писать! — истерично говорит Вова, тряся меня за руку и глядя куда-то в сторону.
В данный момент, как и в большинстве случаев, истеричные нотки в его голосе ничего общего с истерикой не имеют, это просто привычка, способ говорить. Но эта его манера является частой причиной придирок к нему окружающих и неправильной трактовки его состояния и поведения, а соответственно и реакций на них, которые в ответ провоцируют Вову уже на настоящую истерику.
— Что писать? — спрашиваю я.
— Писать хочу! — так же истерично отвечает Вова.
— Говори правильно, так разговаривают только трехлетние дети, — спокойным голосом, глядя на Вову, говорю я, полностью уверенная в своих действиях, — и не надо меня трясти. — Тему поведения трехлетних детей мы с ним до этого разговора уже обсуждали, поэтому он знает, что я вкладываю в эту формулировку.
— А как правильно? — спрашивает он.
— Я пошел в туалет, — предлагаю я ему один из вариантов.
— Я пошел в туалет! — повторяет Вова все так же истерично и глядя, например, на стол.
— Это ты кому говоришь? Столу? — продолжаю приставать я.
— Нет, нет! Это я тебе говорю! — истерично кричит он и опять трясет меня за плечо.
— Если ты со мной говоришь, то смотри, пожалуйста, на меня, — не оставляю я свою тему.
— Я пошел в туалет. — Держится за меня и пристально смотрит в глаза, хоть и не додерживает до конца, но уже хорошо.
— Молодец, а теперь все то же самое, но не надо меня держать, — говорю я с улыбкой.
— Екатерина Евгеньевна, я пошел в туалет, — наконец-то справившись со всеми условиями одновременно и добавив от себя «Екатерину Евгеньевну», говорит он.
— Иди, конечно, — говорю я, и довольный Вова мчится к домику на краю базы.
Можно было, конечно, сразу же сказать: «Иди», но тогда у него никогда не будет ни потребности в нормальной речи, ни мотивации к ней, ни понимания ее необходимости по жизни, ни привычки говорить развернуто. Так как всегда есть переводчики или «и так понятно». Всем все понятно.
Другой вариант развития того же диалога…
— Писать хочу! — говорит Вова.
— Понятно, — отвечаю я.
— Екатерина Евгеньевна, я писать хочу! — опять говорит Вова и начинает трясти меня, ожидая от меня команды «Иди». Это частая проблема аутичных детей. Тотальная неуверенность в себе. Он не уверен даже в том, что может в туалет сходить без специального разрешения. Где находится туалет, он, конечно же, знает и ходит туда сам.
— Я тебя поняла, Вова, — опять отвечаю я, стараясь не выражать ни словами, ни жестами, ни мимикой свое согласие. Моя задача в данном случае — дать возможность ему самому принять решение и пойти, куда он хочет.
— Екатерина Евгеньевна, можно мне в туалет?! — снова пробует он.
— Нет, — тут же реагирую я.
— Нет, Екатерина Евгеньевна?! Я же писать хочу! — кричит Вова.
— Я уже поняла, Вова. Но что же я могу сделать? Я же не могу писать за тебя.
— Можно мне писать? — уже начиная переминаться, опять пытается Вова получить утвердительный ответ и принять его как команду к действию.
— Не знаю, Вова. Делай что хочешь, — продолжаю я снимать с себя ответственность за принятие такого решения. Так как, на мой взгляд, лучше пусть описается, но сам, чем я приму за него решение.
Еще немного попереминавшись с ноги на ногу, Вова начинает осторожно двигаться к двери, с опаской поглядывая на меня: вдруг не разрешу выйти? Такой страх у него есть постоянно, и дело не во мне конкретно, иначе у него не было бы таких сложностей с принятием решений.
— Я писать пошел! — говорит Вова и, осторожно пятясь, выходит на крыльцо, в то время как я старательно смотрю в другую сторону, что довольно сложно, так как мне безумно интересно посмотреть на него сейчас. Выйдя на крыльцо, что было для него самым трудным, так как это был непосредственно момент принятия решения, и поняв, что никто его не останавливает, не ругает, не зовет обратно, он уже вприпрыжку мчится к туалету.
И так мы беседовали на самые разные темы. С каждым следующим разом на диалоги уходило все меньше времени, проходили они спокойнее и, естественно, немного менялись. Потом было достаточно сказать ему: «Говори правильно», — и он сразу же сам «включал» взгляд, интонацию, построение фразы и пр. Позже хватало уже просто взгляда, и он уже понимал, что именно не так, и исправлялся. Ну и, понятное дело, с каждым разом необходимость его поправлять становилась все меньше, и к концу смены в 90 % случаев он сам говорил правильно сразу же.
Еще один пример диалога, которых в день было великое множество.
— Это! — Вова довольно смотрит на сок и показывает на него, ни к кому конкретно не обращаясь.
Я делаю вид, что ничего не слышу или не понимаю, что он говорит, кому и чего хочет.
— Екатерина Евгеньевна! — кричит Вова.
— Что?! — копируя его интонацию, кричу я ему в ответ.
— Екатерина Евгеньевна, можно мне это?! — смотрит на сок.
— Что «это»? — изумленно спрашиваю я.
— Сок! — говорит Вова.
— Что «сок»? — продолжаю я изумляться.
— Можно мне сок? — подходит ко мне и начинает дергать за руку, заглядывая в глаза.
— Нет, — говорю я и вздыхаю, — неправильно.
Так как мы неоднократно обсуждали эту «правильность-неправильность», то я допускаю такую формулировку.
— А как правильно? Екатерина Евгеньевна, можно мне сок?! — пробует он снова.
— Нет, Вова, все равно неправильно, — говорю я и демонстративно вздыхаю.
— А как правильно?! Екатерина Евгеньевна, можно мне сок?! — вновь повторяет он и уже начинает заводиться.
— Что «можно мне сок»? Можно мне сок вылить? Съесть? Выкинуть? — Со стороны может показаться, что это несколько цинично и бесчеловечно, однако прогресс не приходит так запросто, к сожалению.
— Нет, — тут же реагирует он.
— А что?
— Можно мне сок пить? — говорит он соку.
— Можно я налью себе сок? — исправляю я Вову и пока не обращаю внимания на то, кому он говорит.
— Екатерина Евгеньевна, можно себе я сок налью? — следующая попытка.
— Можно я налью себе сок? — опять исправляю я.
— Екатерина Евгеньевна, можно я налью себе сок? — говорит Вова, теребя мою руку, уже полностью растворившись в соке.
— Ты кому это говоришь? Соку? — начинаю я следующую тему и про себя думаю — бедный ребенок, всего лишь хотел попить сок, а превратилось вот во что, и так постоянно. Ужас. Иногда чувствую себя извергом.
— Нет! Тебе!
— Если мне, то говори со мной, а не с соком, пожалуйста.
…ну и т. д. по предыдущему образцу.
Часто у родителей возникает резонный вопрос: «А зачем требовать таких сложных формулировок, ведь можно остановиться и на „можно мне сок?“». Да, безусловно, можно, и когда я знаю, что ребенку доступен сложный язык, знаю, что ребенок Легко его употребит при необходимости, я так не усложняю. В ситуации же плохой речи — это просто тренировка говорить длинно и максимально полно. Это выработка привычки пользоваться сложной речью.
Вова любит носить перед глазами какой-нибудь прямой предмет. Так же как некоторые дети могут часами завороженно смотреть на крутящиеся колеса, трясти веревочку, вертеть предмет перед глазам и, раскачиваться и пр. Но на данный момент для Вовы потребность носить предмет перед глазами — это привычка, уже не выполняющая никакой охранительной функции. Поэтому одной из задач для меня на эту смену в Онежском лагере было снизить или свести к нулю эту привычку. Для этого подходят разные способы: останавливать, отвлекать, взывать к разуму — можно использовать все варианты в зависимости от ситуации и не решать проблему одним однажды выбранным путем. Не превращать решение проблемы в такой же стереотип, как и сама проблема.
В середине смены мне было достаточно просто говорить «Убери руки от лица» каждый раз, как я это видела. Но это надо было делать постоянно, и потому в какой-то момент я придумала что-то вроде наказания, чтобы у него появилась своя мотивация к устранению этой привычки (в его случае это даже не стереотип, а банальная привычка). Сначала я его просто отправляла на его кровать, и он там сидел: «Раз ты не умеешь обходиться без этой ерунды», — но это, прямо скажем, была не самая удачная идея, так как он не очень понимал сути этого сидения и боялся, колотясь в истерике, что так и будет сидеть всегда. Хотя определенную пользу и это принесло, но сработало просто на страхе наказания. Поэтому этот вариант я довольно быстро отмела. Заметив, что он часто читает какую-нибудь простую книжку, читает бездумно — слова, а не текст — и с кучей ошибок, которые он истерично не давал исправлять, я решила совместить приятное с полезным и убить сразу нескольких зайцев. Каждый раз, когда я его замечала с палкой (карандашом, травинкой, пальцем) перед глазами, мы шли читать книжку. Я отвлекалась от других занятий, садилась рядом с ним, и начиналось. Читали мы практически так же, как и вели вышеприведенные диалоги, и иногда местами я докапывалась до сути и добивалась правильности чтения.
А к концу смены я уже и не видела ни разу никаких палок-пальцев. Он стал намного внимательнее читать. И это было ему интересно. После каждого четверостишия, на прочтение которого у нас уходило поначалу очень много времени, я читала его же, что Вове очень нравилось. И все были в итоге довольны.
Вова в числе прочего зациклен на прогнозах погоды и дома смотрит все передачи, посвященные погоде. Это вроде полезное увлечение, и поэтому поощряется и поддерживается родителями, но вот тут на первое место выходит степень увлеченности и ее проявление. Вова буквально воспринимает любую информацию, услышанную в передаче, и начинает ожидать худшего. Например, бури, грозы, урагана. Он искренне переживает из-за этого, изводя себя и окружающих.
В таких случаях необходимо исключать такое увлечение, такую зацикленность. Во всяком случае, до тех пор, пока сам Вова не научится адекватно реагировать на получаемую информацию или же его окружение не научится помогать ему адекватно, без ущерба для психики, перерабатывать эту информацию.
Психика — важнее образованности.
— Зачем ты не пошла в поход с нами? — спрашивает у меня Вова. Он путает «зачем» и «почему».
— Неправильно, — реагирую я уже не в первый раз, совершенно сознательно не давая ему правильный ответ.
Надо останавливать и дожидаться его самостоятельного ответа каждый раз. Как правило, он начинает думать и исправляется. Лучше не жалеть на это времени сейчас, или потом можно потерять еще больше. Если не знает или не отвечает, то я его снова стимулирую на ответ: «Как ты думаешь? Подумай».
— Почему? — интересуется он, так как из наших бесконечных разговоров помнит, что это где-то рядом.
— ? — У меня ярко выраженное вопросительное выражение лица. — Что почему? — и дальше наше общение строится по образцу всех предыдущих диалогов.
В результате Вова приходит к формулировке:
— Екатерина Евгеньевна, а ты почему не ходила в поход с нами? — и говорит он это спокойно, глядя на меня или мне в глаза, стоя от меня на почтительном расстоянии, а не теребя меня за руку.
У меня часто складывается впечатление, что зацикленности Вовы — календари, прогноз погоды, необходимость всегда быть первым, быть как «все», все делать только по-настоящему и только как взрослые, — это не настоящие увлечения, не настоящие зацикленности. Есть в них некоторая надуманность. Такое ощущение, что он играет в «зацикленность», что это фишки, которые он придумал однажды, а семья неосознанно поддержала их. И теперь он заставляет себя играть по этим правилам, далеко не всегда искренне того желая. Такое же ощущение у меня и от «страхов» Вовы. Они какие-то придуманные, наигранные.
Уж слишком легко он от них отказывался. Приведу только два примера.
Первые несколько дней в лагере я не очень пристаю к детям, давая им возможность адаптироваться. Но на определенном этапе я начинаю постоянно вклиниваться в их жизнь. Так и с Вовой. Он практически никогда ничем не занят, потому что он «взрослый». Он не качается на качелях, не ездит с горки, не играет в песочнице, не занимается зарядкой со всеми, не рисует и не собирает конструктор. Он только ходит из стороны в сторону и мается бездельем.
— Вова, почему ты не качаешься на качелях? — спрашиваю я.
— Потому что я взрослый, это только дети катаются, — незамедлительно последовал ответ, — я не буду в лагере кататься на качелях.
При этом очевидно, что он бы с удовольствием покачался на них.
— Вова, — говорю я ему, так как мне уже надоело его бесцельное шатание по базе, — выбирай, что ты будешь делать: качаться на качелях, играть в песочнице со всеми детьми или кататься с горки?
— Нет, я не буду. Я взрослый. Я только настоящее делаю.
— А качаться — это не настоящее?
— Нет. Это только дети качаются.
— А что такое настоящее? — интересуюсь я.
— Это дома строить, — тут же отвечает Вова.
— Понятно. А все-таки придется выбрать, чем ты будешь заниматься. Выбирай, — говорю я и вновь предлагаю ему варианты, — или я сама выберу.
— Нет. Я взрослый, — безапелляционно бросает Вова.
— Я тоже взрослая, и сейчас мы идем на качели, — принимаю я решение за него и беру его за руку, начиная движение в сторону качелей.
— Нет! — упирается Вова и пытается вырваться. Но я уже приняла решение и не собираюсь отступать, реально оценивая свои возможности.
— Идем, идем, — говорю я, толкая его к цели. Через некоторое время, несмотря на его сопротивление и бурю негодования, мы таки доходим до качелей, и я его усаживаю на них, так как сам он садиться отказывается. Потом я его раскачала и отпустила. После этого ему в голову больше не приходило отказываться от такого развлечения, любимого практически всеми детьми. И этот вопрос больше не поднимался.
Таким же путем я шла и со многими другими надуманными им самим запретами, стереотипами, и в том числе страхами, которые также в 90 % случаев придуманы кем-то или им самим и поддерживаемы окружающими. В большинстве случаев его реакция возникает не потому, что ему по-настоящему страшно, а потому, что так надо.
Например, где-то, кто-то, когда-то сказал, что буря — это страшно и опасно и ее надо бояться, эта тема была поддержана, развита, и теперь он боится, вернее, делает то, что, как ему кажется, надо делать. Уж очень легко он соглашается не бояться.
Ночью, когда все дети уже спали, резко испортилась погода, начался дождь и завыл ветер за окном. Зная реакцию Вовы на такую погоду, я лежу в кровати и жду, когда он проснется. Через некоторое время так и произошло.
— Ой, там буря! Это страшно! — начинает заводиться Вова, и я, уже во всеоружии, подхожу к нему.
— Вова, ты видишь, чтобы кто-то еще боялся?
— Нет, — по-прежнему с дрожью в голосе говорит он.
— Кто-нибудь еще плачет? — спрашиваю я.
— Нет, — говорит он, оглядевшись по сторонам.
— Все спят, и никто не боится, потому что здесь нет ничего страшного. Спи! — Все, инцидент исчерпан. Этих слов было вполне достаточно. Вова ложится и засыпает до утра, несмотря на продолжающуюся грозу и завывания ветра. А я возвращаюсь к себе и также спокойно засыпаю.
Если бы это был реальный страх, то минутного разговора было бы недостаточно, и мне бы пришлось провести с ним еще полночи.
На протяжении всей смены, которая длилась три недели, я и мои помощники одну за другой снимали эти наслойки, которые держал и его в постоянном напряжении и так мешали ему быть собой. Мешали ему быть свободным.
И результаты этой работы стали очень заметными по последним нескольким дням в лагере. Периодически он становился тихим, ласковым ребенком, таким, каким я его никогда не видела за два года знакомства. Жмущимся ко взрослым, очень хотящим, чтобы с ним поговорили перед сном и старающимся все рассказать, правильно сформулировать хорошим таким голосом, настоящим таким. В эти моменты становилось чуточку грустно, по-хорошему грустно, когда вдруг появлялся хороший маленький, теплый ребенок, и по-плохому грустно из-за осознания реальных потребностей Вовы, которые по разным причинам не удовлетворяются по жизни.
— Сегодня я опять буду готовить ужин! — истерично говорит Вова.
— Нет, — тут же реагирую я на интонацию.
— Нет, буду!
Как только я слышу эту истеричную нотку, как сразу же реагирую запретом. Мне не жалко разрешить ему участвовать в приготовлении ужина, но я не хочу ажиотажа и стереотипности с его стороны в этом процессе.
— Нет, ужин ты готовить не будешь, придумай-ка себе другое занятие. Все время заниматься одним и тем же не надо, а ужин ты уже готовил вчера.
В тех ситуациях, когда он спокойно говорит или спрашивает, будет ли и сегодня готовить ужин, — можно согласиться с его желанием.
Вообще с ним иногда полезно поговорить о том, что можно делать, чем можно заниматься, во что и с кем можно играть. В таких разговорах важно не отвечать за него, а добиваться ответов, какими бы они ни были. Можно их записывать и составлять список, каждый раз добавляя в него что-то новое и адекватное, и отслеживать, чтобы он и вправду занимался тем, что он сам или с чьей-то помощью придумал.
Вова, как и многие аутичные дети, постоянно находится в напряжении. Но у него в отличие от большинства это напряжение на поверхности, оно не спрятано где-то в глубине, а проявляется уже на уровне тела. У него постоянно очень высокий тонус, он не умеет быть расслабленным, как физически, так и психологически. Поэтому ему необходимы постоянная разрядка и расслабление, в том числе и телесное, мышечное. Для этого подойдет и специальный массаж, и любые телесные игры, позволяющие расслабиться.
— Что делать с тем, что он постоянно просит есть? — вспомнила я вопрос, который часто задает мама Вовы, наблюдая за ним во время обеда.
— Еда для Вовы — это, помимо прочего, и форма занятости. Чем больше он занят, тем меньше у него потребность постоянно есть. Еда для него — это гарантированный процесс, занятость. Чем дольше и больше он ест, тем дольше он занят. А фраза «Я голодный» возникает у него в основном от скуки и от неумения себя занять.
Хотя есть и другой момент — искренняя уверенность, что для того, чтобы стать взрослым, настоящим строителем, надо много есть. И тогда достаточно просто объяснить ему, что для того, чтобы стать строителем, только есть недостаточно. Более того, это меньше всего способствует достижению цели. А для начала, если он хочет стать строителем, надо научиться общаться, говорить правильно, хорошо играть сначала в детские, а потом уже во взрослые игры и пр.
Важно понимать истинные причины поведения ребенка, только тогда можно быстро изменить что-то.
Часто стереотипы аутичных детей ошибочно воспринимаются как проявление индивидуальности и потому не корректируются, а, напротив, поощряются и закрепляются, Тем самым усиливается аутичная симптоматика в целом. Важно научиться не путать действительную индивидуальность и аутичные фишки.
С ребенком должно быть интересно!
Очень редко, к сожалению, вижу родителей, которые с удовольствием проводят время со своими детьми, испытывают неподдельную радость от свободного общения и совместного времяпрепровождения.
Все еще лежат в своих постелях, а у Киры с Вовой утренняя пробежка. Рома свешивается со своей кровати и наблюдает за происходящим.
— Рома, побежишь с нами? — спрашивает Кира.
— Побежишь, — эхолалично повторяет Рома, не особенно вдумываясь в смысл Кириного предложения.
— Ну, слезай, одевайся, — говорит она ему.
Слезает.
— Не хочешь одеваться, — жалобно говорит Рома.
— Ну, одевайся, — говорит Кира, не расслышав его слов.
— Не хочешь писать, ну не надо, — пробует он по-другому сформулировать свое желание остаться дома.
— Ну и не надо, раз не хочешь, — говорит Кира, которая еще не поняла Роминых попыток объясниться. — Надевай кроссовки.
— Не хочешь кроссовки надевать! — заводится Рома.
— Не хочешь?
— Хочешь, — тут же эхолалит Рома.
— Ну так надевай.
— Не хочешь писать, — вновь пытается Рома отказаться от пробежки, прибегая к единственному доступному для него объяснению Кириных попыток одеть его.
— Что? — опять не расслышала она.
— Хочешь, — тут же реагирует смешавшийся Рома.
— Уже хочешь, ну сейчас сходишь.
— Не хочешь на улицу гулять, — находит он еще одно объяснение неожиданному подъему.
— Не хочешь гулять? — уточняет Кира.
— Хочешь.
— Ну, сейчас пойдешь.
Вышел, сходил в туалет. По мере разговора он все больше и больше заводится, так с самого начала пытался объяснить, как мог, что он никуда идти не хочет и бежать никуда не хочет. Да и не понял он, что такое абстрактное «побежишь с нами».
Надо понять, что хочет сказать ребенок, и помочь ему объясниться. Иначе он путается, нервничает и злится. Появляются агрессия и негативизм из-за непонимания ситуации самим ребенком, из-за того, что взрослый не понимает попытки ребенка объяснить, из-за неумения объясниться, из-за того, что в результате он делает то, чего совершенно не хочет.
— А что ты хочешь?
— Стоять (стоит).
В этот момент я не выдерживаю и выхожу на улицу на помощь Роме.
— Рома, пойдешь домой? — спрашиваю я его. Неуверенно поглядывая на Киру, он бежит в дом. Я его обнимаю и спрашиваю:
— Что будешь делать?
— Не будешь! — испуганно кричит он.
— Рома, что ты хочешь делать? — вновь спрашиваю я, заходя в комнату.
— Не хочешь.
— Рома?
— Спать! — наконец-то отвечает он.
— Ну вот и славно. Забирайся на кровать, если спать. И довольный Рома остался дома, в кровати, из которой он на самом деле и не собирался никуда вылезать.
Не всегда то, что говорит аутичный ребенок, особенно склонный к эхолалиям, стоит воспринимать буквально. Лучше пять раз задать вопрос и получить истинный ответ, чем принимать за его настоящее желание мгновенно возникшую эхолалию.
— А сооосисок неееет, неееету сосисок… — затягивает Рома, лежа в кровати.
Через некоторое время он опять аутично тянет:
— А сооосисок неееет….
— Нет, Рома, сосисок нет. Есть каша, — вклиниваюсь я.
— Нет сосисок, — вновь повторяет Рома.
— Нет, — подтверждаю я. — Есть каша, — опять повторяю я это неприятное известие.
— Каша есть, — повторяет за мной Рома.
На этом эхолалия временно заканчивается, так как Рома совершенно не был готов к тому, что я начну вклиниваться в нее. Если его не трогать, то одну и ту же фразу, пришедшую ему в голову, он может повторять, возвращаясь к ней периодически, и час, и два.
Через некоторое время он опять затягивает:
— А сооосисок неееет….
— А что есть? — снова вклиниваюсь я, теперь уже с вопросом.
Молчит.
— Каша, — говорю я так, чтобы Рома меня слышал.
Через некоторое время он вновь начинает:
— А сооосисок неееет…
— А что есть? — в очередной раз спрашиваю я.
— Каша, — уже сам отвечает Рома и вновь замолкает.
Даже эхолалии можно использовать для развития. Просто надо постоянно помнить об этом и вклиниваться в них.
Часто вместо того, чтобы сказать ребенку «Нет, нельзя» или «Да, надо», его начинают уговаривать, тем самым оставляя ему возможность думать, что существуют какие-то другие варианты, другие решения. Естественно, ребенок давит на эти «другие варианты» и «другие решения». И, как правило, выигрывает в этой игре.
14.08.2008
Чем больше слов-паразитов, междометий, лишней информации вокруг основной просьбы, адресованной ребенку, тем сложнее ему услышать, понять, выделить в ней главное и адекватно на нее среагировать.
Первое, что делает Ян, входя к нам в домик, — бьет всех, кто появляется в поле его зрения. Но бьет не по-настоящему, не агрессивно, хоть иногда и больно. Обычная реакция жителей домика на это:
— Ян, ты что?! Совсем, что ли?! Сейчас я тоже как дам тебе!
Но он этого не понимает до конца и продолжает. Если игнорировать эти удары, то он усилит их частоту и будет приставать до тех пор, пока не получит хоть какой-то реакции.
Бить для него — самый простой способ привлечения внимания, с одной стороны, и практически сиюминутная возможность получить какие-то ощущения в ответ — с другой. Поэтому, говоря ему: «Ты что?! Прекрати сейчас же!» и пр., — мы транслируем буквально следующее: «Ты что?! Прекрати сейчас же, не надо общаться, не надо проявлять инициативу! Не надо привлекать к себе внимание! Это очень плохо! Лучше всего сиди тихо и будь безынициативным и пассивным аутистом».
В действительности же наиболее адекватной реакцией в таком случае является перенаправление его инициативы и активности в конструктивное русло. Можно начать играть в догонялки, в мяч. Можно покачать за руки и за ноги, растянуть его в разные стороны, подраться подушками и поиграть в другие активные игры, дающие ему возможность общаться, а также ощущать себя и других на телесном уровне.
15.08.2008
На усвоение каждого из этапов развития аутичному ребенку требуется больше времени. На прохождение одного из них могут уходить годы, особенно если ребенок проходит их самостоятельно, без помощи и поддержки окружающих, в первую очередь семьи.
Когда прохождение какого-либо этапа не соответствует возрасту, он протекает намного тяжелее и для ребенка, и для окружающих. Внешне ребенок выглядит большим, а потому окружающим заметно несоответствие возраста и поведения, что кажется большинству странным и неадекватным, хоть и не является таковым. Просто «ребенок» именно сейчас дорос до перехода на следующий уровень. Чем дольше тянется каждый из этапов, тем тяжелее ребенку и семье пройти его до конца и перейти к следующему.
— Будешь пугать… — аутично, ни к кому не обращаясь, затягивает Рома, периодически заводя глаза в угол и вытягивая перед ними пальцы.
— Кого? — спрашиваю я.
— Не будешь!
— Рома, кого пугать будешь?
— Не хочешь!
— Хочешь, — настаиваю я на своем вопросе, — кого пугать?
— Не знаешь, не говори! — уже начинает заводиться он.
— Говори-говори. Рома, кого пугать будешь?
— Не скажешь…
— Да скажи уж… кого пугать-то будешь?
— Не смог ответить, — пытается Рома любыми способами уйти от необходимости отвечать.
Через пять минут уговоров…
— Игоря! — И видно, что придумал он этот ответ только что. Но ведь придумал же! А это самое главное.
— Молодец, Рома! Хорошо ответил!
Если вот так вот вклиниваться в эхолалии постоянно, оживлять их и превращать в диалог, не давая повиснуть в пустоте, то и ребенку, и его собеседнику станет намного проще поддерживать диалог. Кроме того, если делать это регулярно, то у ребенка исчезнет необходимость в эхолалиях, потому как он уже будет уверенно владеть другими, более конструктивными способами взаимодействия, в которых он и сам заинтересован.
18.08.2008
— Но ему же комфортно в этом состоянии, в этом-то и вся проблема, — всплыла у меня фраза из разговора с одним психологом, не занимающимся проблемой аутизма вплотную.
— Ребенку в этом состоянии некомфортно, вопреки расхожему мнению. То есть комфортно, но ровно в той степени, в какой комфортно человеку с вывихом руки, например. Человеку, у которого нет возможности этот вывих вправить, и он нашел удобное положение, в котором минимально чувствуется боль, и всячески оберегает руку. Но я более чем уверена, что со вправленным вывихом ему бы жилось куда веселее. Задача специалистов и родителей — стать «психотравматологами» для ребенка.
Эффект снежного кома может быть как в негативном, так и в позитивном.
Так, например, наша тревожность, наложенная на тревожность ребенка, усиливается его тревожностью, и тем самым дальше усиливает тревожность ребенка и далее, доходя до абсурда, — это негативный вариант.
Позитивный — мы начинаем заниматься собой и ребенком. Сначала со скрипом, но продолжаем, несмотря ни на что. Чем дольше заниматься, тем проще получать результат и тем легче находиться в процессе его получения. Тем меньше усилий надо прикладывать для этого обеим сторонам. И в дальнейшем эти результаты, возможность такого процесса отразится и на многом другом в развитии ребенка.
22.08.2008
Часто наблюдаю у родителей аутичных детей «дистанционное» общение с ребенком. Приведу самый яркий пример.
На первичный прием пришла мама со своей четырехлетней дочкой, у которой на фоне достаточно тяжелого органического заболевания проявляются и аутичные черты. Девочка очень сложная, говорящая одно-два слова, не играющая, без самообслуживания и т. д. На каком-то этапе нашей беседы мама говорит:
— Я вот придумала свою методику в общении с Маришкой. Хотите, я вам покажу?
— Давайте, — говорю я.
Она отходит от Марины, которая в это время, полностью погруженная в себя, манипулирует погремушками, на другой конец зала, берет в руку колокольчик и начинает громко-громко кричать:
— Маринка! Маринка! — в то же время хлопает в ладоши и всячески привлекает внимание Марины, которая сидит, помимо всего прочего, к ней спиной. — Маринка! — не останавливается мама.
И на каком-то этапе она, Маринка, даже повела ухом в сторону ее голоса.
— Вот, — говорит довольная и запыхавшаяся мама, возвращаясь к нам, — видите, она в последнее время стала обращать на меня внимание, самую капельку. Как вы считаете, это хороший метод? — спрашивает она у меня.
Первый же вопрос, который у меня возник:
— А вы пробовали делать то же самое, но рядом с ней?
— Нет, а вы думаете, так лучше?
— Ну вот, смотрите, — говорю я и сажусь на пол напротив Маришки, — вот так, когда она вас видит, когда она вас чувствует, ей же будет намного проще и интереснее. Вы будете ей заметны.
Я беру Маришку за обе ручки и начинаю быстро-быстро, ритмично трясти их, то опуская вниз, то поднимая наверх, массируя и вытягивая каждый пальчик. Марина тут же среагировала, посмотрела на меня и заулыбалась.
— Хм… — удивляется мама, которая и сама не ожидала, что Марина так среагирует.
— Нужно больше общаться ней на максимально близком расстоянии, понимаете? — говорю я. — Нужно ее больше тискать, играть с ней, возиться, бегать, прыгать, делать что-то с ней вместе, а не издалека. Хоть пол мыть, хоть пылесосить и картошку резать — без отрыва от домашнего производства.
Мама начинает потихоньку сползать к нам на пол, хоть ей это и сложно, так как она достаточно грузная и с больным позвоночником, и пробует проделать то же самое.
А вечером она позвонила, возбужденно-радостная, и рассказала:
— Я сегодня весь оставшийся день делала, как вы сказали. На сколько сил хватило. И она впервые за полтора года сказала мне «мама»!
24.08.2008
Аутист развивается всегда. Разница заключается лишь в том, с какой скоростью и в каком направлении.
— Зато они свободны… — достаточно частый взгляд на аутизм.
— Ну да, свободны… Только вот вся свобода ограничивается размером воздушного шарика, «клетки аутизма», внутри которой находится ребенок. Хорошенькая свобода, ничего не скажешь…
Человек не в состоянии меняться так же быстро, как техника, — это, возможно, одна из причин прогрессирующего в последние годы среди человечества в целом аутизма.
Человек не приспособился к свободе, которая появилась с ростом технического прогресса. Он лишился необходимости жить, двигаться, ощущать, развиваться — все делает техника. Утратил способность как брать, так и давать, способность к полноценному, живому, эмоциональному общению — она заменяется его суррогатом. Человек постоянно живет в перегруженном информационном поле, защитой от которого становится частичный уход, фоновое восприятие жизни и неусваиваемость информации. Он утратил способность быть включенным — очень много соблазнов довериться автоматике, которая не требует эмоционального вовлечения, а кроме того, невозможно переработать всю информацию, и, следовательно, человек либо отказывается от ее усвоения, либо усваивает поверхностно, не включаясь. И многое-многое другое.
Все это, вместе взятое, не может не влиять на детей.
25.08.2008
Разница между так называемым Аспергеровским аутизмом и Каннеровским заключается только лишь в том, что «Аспергеры» могут объяснить и рационализировать свои особенности — это их защита. «Каннеры» же как пластилин — они мягкие и пластичные, какими бы сложными ни были. А «Аспергеры» — они твердые и ригидные, как пластик.
Но внутри — внутри они одинаковые, и проблемы у них одинаковые, и причины возникших проблем одинаковые. Разный только лишь способ адаптации к ним.
29.08.2008
Не всегда, но часто матери тех детей, которые в будущем могут проявить выраженную аутичную симптоматику, тревожно-напряженные, пассивные и депрессивные. И если мать не в состоянии изменить свое состояние, то будущее ребенка зависит только от него самого. А точнее, от его стрессоустойчивости.
Дети со средней и высокой стрессоустойчивостью умеют выделять хорошее настроение матери и в этот момент получать позитив и удовольствие от взаимного общения, а в остальные моменты жизни не париться и относительно спокойно развиваться и идти вперед.
Дети с низкой или пониженной стрессоустойчивостью лишь заражаются от этого состояния, «уходят в аут» и пребывают в депрессии постоянно, что в раннем детском возрасте ведет к выраженному аутизму. Аутизация — это для них один из немногих способов вызывать у матери какие-то реакции и попытки что-то сделать, как-то изменить и оживить окружающее ребенка пространство, а следовательно, и свое состояние. Кроме того, аутизация в данном случае — это способ защититься от материнской депрессии.
Постоянно сталкиваясь с депрессией, ребенок, даже если он активный и инициативный, но с низкой стрессоустойчивостью, начинает гасить свою энергию. От этого он впадает в депрессию еще более сильную и выраженную, чем та, на которую он наскочил.
Эффективность «Онеги» заключается, с одной стороны, в стимулирующей среде, где вокруг постоянно что-то происходит и из которой невозможно выйти. С другой стороны, в том, что, находясь на «Онеге», постоянно сталкиваешься с необходимостью слушать и слышать, подстраиваться и учитывать, а также многое другое. И эти требования распространяются на всех живущих в лагере: на аутичных детей и их родителей, на детей и подростков без аутизма, на сотрудников и волонтеров. Именно за счет этой общности и достигается результат.
30.08.2008
— Будь поэмоциональнее! — Раньше я часто слышала в свой адрес эти слова, да и сейчас бывает, хотя и значительно реже.
Очень сложно быть эмоциональным, постоянно ощущая давление, некий психологический пресс. Сложно быть снаружи, показывать свои эмоции. Я закрываюсь, оставляя все эмоции внутри. Эмоциональная я тогда, когда мне комфортно, когда я свободна от давления как внутреннего, собственного, так и внешнего, которое усиливается внутренним и наоборот.
Так и аутичным детям и их родителям часто приписывают безэмоциональность. Но внешнее отсутствие эмоций не равно отсутствию эмоций как таковых. Другое дело, что необходимо учить и учиться быть открытыми, независимыми от постороннего давления и свободными от собственного внутреннего давления.
08.09.2008
Если идти только по четко очерченной, однажды придуманной и опробованной схеме, никогда не стать профессионалом высочайшего уровня. Нужно обладать легкостью, свободой мысли и действия, уметь пробовать и экспериментировать — только тогда результаты будут действительно хорошими.
После лагеря посоветовала маме Вовы:
— Многие его аутичные приколки, в том числе увлечения календарями и прогнозом погоды, надо попросту пресекать, а взамен постоянно предлагать что-то новое, заинтересовывать его. Ведь на данный момент эти увлечения не проявление аутизма у Вовы, а сильный тормоз в его развитии. Они не выполняют никакой охранительной функции, разве что являются привычной формой занятости для него. Это фишки, которые он однажды придумал, а вы неосознанно поддержали. И теперь он заставляет себя играть в них, иногда сам того не желая. Играет по привычке и от незанятости, от неумения придумать и занять себя чем-то новым самостоятельно.
— Но я не могу исключить календари и прогноз погоды, так как ему это нравится и они играют огромную роль в нашей жизни.
— Не можете исключить, так как это сохранение аутичных стереотипов и проявлений аутизма играет огромную роль в вашей жизни? Ну тогда я предлагаю сделать все-таки выбор, и если он в пользу сохранения аутичных фишек, то следует перестать тратить свое и чужое время, силы и деньги на терапию и на борьбу с аутизмом, не путать лишний раз ребенка — потому что эта работа на 90 % вхолостую без поддержки семьи.
— Мне кажется, что он наговорится/наиграется в «это» и сам перестанет, перерастет. Разве нет? — Это частый взгляд на аутичные зацикленности в играх и разговорах как среди родителей, так и среди специалистов.
— Возможно, и так, но наигрываться аутичный ребенок может очень долго, иногда годами — в ущерб всему остальному развитию. И чем дольше он будет наигрываться, тем сложнее потом ему будет начать играть во что-то другое. Кроме того, в это время информации из внешнего мира в него будет просачиваться минимум.
Получается, что вместо того, чтобы широко открыть дверь, мы оставляем ему только щель в расчете на то, что через нее можно получить такое же количество информации извне, которое все получают через открытую нараспашку дверь.
— Но ведь все великие были немного безумными! — еще одно частое высказывание в адрес аутичных людей, в том числе и от родителей, которые чаще говорят об этом с элементом гордости.
— Ну так вперед! Растите великого, безумного аутиста. Только зачем тогда бороться с его аутизмом? Зачем преодолевать его?
Хлопанье дверями, верчение колес или пальцев перед глазами, выстраивание линий, пазлы, рисование в воздухе букв или линий метрополитена, хлопанье в ладоши и мычание, а также многое другое — при определенном исполнении эти действия вызывают гипнотическое действие, помогают ребенку погрузиться в себя и отключиться. Следовательно, дети, использующие такие методы, не выключены, как принято считать, иначе им не приходилось бы прибегать к дополнительным способам выключения. А если так, то выключение происходит как реакция на что-то, что вызывает желание выключиться. Это желание может быть спровоцировано как невыносимостью эмоций, так и скукой, непониманием, нежеланием и многим другим.
Задача — понять истинную причину желания выключиться, а затем воздействовать непосредственно на нее, а не на ее проявления.
Можно дать взятку, можно пожаловаться в РОНО, и ребенок будет продолжать посещать выбранный родителями детский сад или школу. Но это будет ради галочки. Это подходит в том случае, если нужно, чтобы стояла жирная галка: «мой ребенок, как и все, ходит в школу в соответствии с паспортным возрастом». Если нужно, чтобы ребенок усваивал программу и учился, то тут взятками, угрозами и жалобами не поможешь. Если основная задача — максимально адаптировать ребенка, то необходимо научиться не гнаться за статусом, а ориентироваться на реальные возможности ребенка. Необходимо искать людей, которым будет доступно и интересно обучение и развитие конкретного ребенка с конкретными особенностями. С которым у них будет своеобразный резонанс.
09.09.2008
Аутизм, как рак, — это жесткая психосоматика.
Описанные примеры самоизлечения от рака, даже на последней стадии, как правило, в своей основе несут глобальные изменения в жизни человека — психологические, эмоциональные, духовные, смену окружения, отношения к жизни и проблемам и т. д.
Во всех остальных случаях лечение раковых больных, так же как и лечение аутизма, — это очень тяжелый, длительный, дорогостоящий и, к сожалению, часто малорезультативный труд.
— Что такое свобода?
— Это когда человек в состоянии желать и самостоятельно управлять своими желаниями, действиями, поступками, мыслями.
Собаки, дельфины, лошади и пр. сами по себе ничего аутисту не дадут. Важно то, под какой аккомпанемент они подаются.
То же самое можно сказать и о людях. Просто поместить ребенка в потенциально полезное поле или общение и рассчитывать, что оно поможет, — наивно. Для достижения результатов необходимо учитывать множество факторов: и то, что происходит внутри общения, и то, что происходит снаружи, и то, что происходит до общения, после него и непосредственно в момент общения, необходимо постоянно оказывать поддержку.
Детеныш напрямую зависит от матери — это закон природы.
Поэтому до тех пор, пока мать не приведет себя в порядок в достаточной степени, ребенок будет страдать.
10.09.2008
Свобода в любом случае имеет границы, но количество и качество этих границ имеют огромное значение для жизни и развития человека.
На данный момент считаю, что наиболее эффективный путь в работе с аутичными детьми — это совместная работа с родителями. Именно родители имеют максимальное количество возможностей для адаптации своего ребенка, но часто просто не понимают, как это делать. Не понимают, на что необходимо обратить внимание, а что следует временно опустить.
Задача совместной детско-родительской терапии — создание конструктивной развивающей и поддерживающей модели взаимодействия между родителем и ребенком с учетом существующих у него особенностей. И в конечном счете возможность применить эти навыки в быту самостоятельно, без поддержки терапевта.
14.09.2008
— Он у нас такой самодостаточный, совсем не требует внимания, — рассказывает мама про своего годовалого сына, у которого подозревает аутизм.
Мы продолжаем беседу, и через некоторое время эта фраза поясняется:
— Он может и два часа стоять у кроватки с одеялом во рту и качаться, и три часа…
На какое-то время я теряю дар речи…
— Хорошенькая самодостаточность!.. А если его отвлекать, если занимать чем-то?
— Ну, я пять минут отвлекаю, и тогда он не качается, играет со мной. А потом я ухожу, и он опять начинает качаться….
— Вывод напрашивается сам собой: значит, надо занимать и развлекать его столько времени, чтобы ему некогда было качаться.
Частой реакцией ребенка на введение регулярных терапевтических занятий является агрессия, о чем я всегда предупреждаю родителей при первой же нашей встрече.
Агрессия — это собственная активность ребенка и инициативность, которая постоянно стимулируется на наших занятиях. Активность, пока не нашедшая конструктивного выхода и поддержки. И задача партнера — конструктивно реагировать на нее, развивать и трансформировать, а не подавлять. Агрессией, хоть она и неприятна для окружающих, непонятна и кажется немотивированной, аутичный ребенок словно выбивает «пробку», подавляющую его активность и включенность. В этом случае агрессия является показателем динамики. И очень важно правильно реагировать на нее.
15.09.2008
Абстрактное или метафорическое описание, сравнения, загадки часто вызывают массу проблем у ребенка. Для того чтобы донести до него их смысл, необходимо прорисовывать и проигрывать в максимально различных вариациях каждый отдельный элемент до тех пор, пока каждый элемент не будет понятен ребенку, и только после этого переходить к следующему пункту. И делать так до тех пор, пока ребенок не поймет логику восприятия абстрактного. После этого проблема исчезнет.
Есть специалисты из разных областей, у которых хорошо получается работать с аутистами. Но они не работают с аутизмом. То есть ребенок на этих занятиях приобретает навыки, становится более умеющим, обученным, но не менее аутичным.
Ребенок может начать лучше говорить, писать, читать, считать, плясать, рисовать, играть в шахматы или на фортепиано, но никакого отношения к уменьшению аутизма эти навыки не имеют. Аутизм и количество навыков — это разные вещи. Ребенок будет просто хорошо умеющим что-то делать аутистом. При этом не факт, что он сможет свободно пользоваться имеющимися навыками в социуме.
16.09.2008
У большинства аутичных детей есть внутриличностный запрет на проявление эмоций. На удержание эмоций тратится вся энергия, и по этой причине копится напряжение. Когда происходит выброс напряжения, разрядка на физическом и, главное, на эмоциональном уровне, — энергия освобождается, и некоторое время ребенок в состоянии быть активным, включенным и развивается. По мере накопления напряжения эти возможности все снижаются, и так до следующего выброса.
Далеко не всегда негативная или подавленная энергия имеет выход. Иногда, накапливаясь, она не выплескивается, давая разрядку, а остается и становится привычным уровнем подавленности. И чем дольше человек не умеет или не имеет возможности разрядиться, тем сложнее ему это сделать, тем больше времени потребуется для того, чтобы выплеснуть накопленное напряжение, и тем более разрушительными могут быть последствия.
17.09.2008
При индивидуальной работе с ребенком им приобретаются какие-то навыки, а затем в группе идет отработка этих навыков в микросоциуме, в первую очередь с себе подобными. С постепенным переносом и отработкой этих навыков во все более сложных для ребенка ситуациях и группах.
Включенность у аутиста — как фонарик-жужжалка. Пока нажимаешь на него — он светит. Перестаешь нажимать, и он постепенно угасает.
При аутизме важна в первую очередь терапия. Обучение при аутизме — вторично.
Чтобы дать ребенку возможность получать навыки, не прибегая к помощи логопеда, дефектолога, педагога, надо решать проблему аутизма, а не проблему отсутствующих навыков у ребенка-аутиста, которая является вторичной по отношению к проблемам аутизма. Ребенок-аутист — не тупой, а нервный.
Обучить аутиста навыкам, обучить говорить, читать, писать, считать, играть можно.
Научить аутиста быть не аутистом, быть свободным — нельзя. Можно только дать ему возможность выйти из аутизма, ощутить и почувствовать свободу и уверенность в себе и других.
18.09.2008
Чем менее аутичным становится ребенок, тем больше особых способностей он теряет, тем более поленезависимым он становится, тем менее зависим он от матери. Он уже не отзеркаливает и не усиливает эмоции и чувства другого, а имеет свои — независимые. Тем больше экстрасенсорных способностей он теряет, потому что эти навыки, за редким исключением, уступают место развитию социальных навыков.
19.09.2008
— Простите, но то, что вы сейчас говорите, вы говорите про меня, а я же не аутист! — сказала мне одна мама на консультации.
— Не сравнивайте время, в котором росли вы, и время в которое вынужден жить ваш ребенок. Когда вы росли, не было столько отвлекающих факторов. Ребенку с теми же данными, с такими же предпосылками, которые могут привести к выраженной, затрудняющей адаптацию и социализацию аутизации, было намного проще влиться в жизнь. С одной стороны, на государственном уровне существовала поддерживающая структура, которая кому-то мешала, а детям с аутичными чертами, напротив, помогала. С другой стороны, не было такой свободы, такого количества выборов, не было информационных перегрузок. Дети успевали усваивать получаемую информацию. Не было гонки за развитием.
Часто бывает, что мнение об одном и том же ребенке у разных специалистов радикально различается. Например, в одном месте могут говорить, что ребенок очень общительный и разговорчивый, в другом — наоборот. Почему это происходит?
Ребенок устает и может быть общительным или там, или тут. А хорошо бы ему удерживать этот уровень везде в равной степени. Следовательно, надо постараться создать такие условия, при которых это будет возможно.
Другой вариант, например, в детском саду: ребенка «консервируют», поскольку там невозможно его все время активизировать и по объективным причинам — надо соблюдать безопасность и график детского учреждения; и по субъективным — так как проблема аутизма воспринимается воспитателями совершенно иначе. Если исходить из этой позиции, то в консервной банке ребенок и должен чувствовать себя «условно нормально», а вне ее — соответственно нет. Вне консервной банки, без специальных консервантов продукт быстро портится.
Третий вариант — у специалистов, возможно, разные критерии оценки способностей ребенка. Возможно, в понятие «общительный» и «разговорчивый» мы вкладываем совершенно разное наполнение. Возможно, он везде ведет себя одинаково, но мы по-разному оцениваем это поведение.
Ну и, кроме того, существует и человеческий фактор, и ребенок действительно может вести себя совершенно по-разному с разными людьми.
— Алеша ходил на занятия ИЗО вместе со своими обычными сверстниками, — рассказывает мама, — но не справлялся с заданием и был выведен на индивидуальные занятия.
Все дело в том, что когда педагог дает задание, например: «Дети, рисуем птичку», — Алеша в отличие от остальных не в состоянии ее нарисовать, ему на ней не сконцентрироваться. Для него существует слишком много отвлекающих факторов, как внешних, так и внутренних, которые для обычного ребенка не являются существенными, а для аутичного значимы. Кто-то пошевелился, за дверью послышались шаги, кто-то что-то спросил, кому-то сделали замечание, кого-то похвалили и т. п., если говорить о внешних отвлекающих факторах. Страх оценки, боязнь не успеть вовремя или быть наказанным, желание быть лучше всех и сделать все идеально, чтобы не к чему было придраться, и прочее — факторы внутренние. Это не значит, что такого ребенка надо отстранить от занятий. Это значит, что эти его особенности надо учитывать, и тогда можно добиться огромных успехов как в развитии, так и в социализации.
— Работаешь с начинающим художником, потом его картину покупает какой-нибудь сумасшедший коллекционер, и он уже считает себя звездой, переставая развиваться.
Даже если ученик способный, то, отучившись, например, три года из десяти лет обучения, он все равно не станет профессионалом. И путь его может пойти дальше как угодно.
Сказанное относится и к семьям, которые по прошествии некоторого времени прерывают терапию, получив минимальные изменения и думая, что этого вполне достаточно. Это можно отнести и к начинающим специалистам, которые, проработав непродолжительное время, считают себя профессионалами, способными работать самостоятельно, и допускают серьезные промахи, сохраняя уверенность в своей правоте, пытаясь убедить в ней окружающих и отказываясь от поддержки.
Часто на фоне положительной динамики у ребенка актуализируются разнообразные страхи. Они становятся видимыми как для окружающих, так и для самого ребенка, который половину страхов до этого не испытывал, — они были задавлены аутизмом, не ощущались, не дифференцировались им.
Очень важно в этот момент не испугаться изменений в поведении, связанных с возрастанием открытой, проявленной тревожности, помочь ребенку справиться, адекватно переработать страхи и вынести для себя положительный опыт борьбы со стрессом.
21.09.2008
Аутизм на фоне педагогической запущенности и педагогическая запущенность на фоне аутизма — это совершенно разные вещи. И соответственно требуют совершенно разной расстановки акцентов в терапии.
Ребенок не ест определенные продукты или ест только определенные продукты — это частая проблема, с которой сталкиваются родители. Понятно, когда эта непереносимость органическая, но когда она исключительно психологическая, то поддержание ее — это закрепление симптомов аутизма. До тех пор, пока мы играем по этим правилам, будет так. Это удобнее, проще, привычнее, спокойнее, понятнее, объяснимее.
Любой человек может что-то не есть и что-то не любить. Важна степень выраженности проблематики, а не ее наличие.
«Я поняла, что когда не придаю значения проблемам питания у сына, то он сметает все. Но если я помню о его избирательности, то его практически невозможно накормить».
«Мы сегодня вернулись с детьми после занятий, и я была такая замотанная, что как-то выпустила из головы, что Роман не ест гречку в принципе, а уж тем более вилкой, и положила ее всем троим детям. И отвлеклась на что-то. А когда повернулась, то тарелки у всех троих были пусты. Что удивительно, и у Романа тоже!», «Вообще-то я недавно поняла, что на самом деле он может есть все, что угодно», — это высказывания родителей, имеющих колоссальные проблемы с питанием своих аутичных детей.
Ну и из собственного опыта: в лагере дети, которые живут там без родителей, на третий-четвертый день начинают есть практически все или же значительно расширяют свой рацион. Все дело в том, что там нет возможности подстраиваться под привычки каждого ребенка, и в результате они вынуждены подстраиваться сами.
Сегодня зашла со своей давней подругой в кафе с расслабляющей атмосферой, музыкой, ароматом. И интересно, что меня такая атмосфера совершенно выключает из реальности, а ее, наоборот, включает. При этом она мегаактивная, а я — мегапассивная. Вот она разница: аутичного, пассивного человека расслабляющая атмосфера выключает, а активного, в некоторой степени гиперактивного, наоборот, — включает.
22.09.2008
Голова аутичного человека практически все время занята, не свободна от мыслей. Заранее продумываются все шаги, все варианты развития событий, общения, и не остается места спонтанности, естественности и свободе. От постоянного прокручивания мыслей накапливается и усталость, а реальные действия часто не совершаются.
Аутичный человек не оставляет места реальности, он большую часть времени живет в воображении, воображаемых встречах, диалогах, реакциях, эмоциях и т. д. При этом воображаемое с реальностью совпадает редко, так как слишком уж все продумано. Или же реальность полностью заменяется воображаемым.
23.09.2008
Поощрение стереотипом для аутиста — это то же самое, что бутылка водки для алкоголика или доза героина для наркомана.
В последнее время Илья жестко зациклен на Чебурашке. Дома уже куча игрушечных Чебурашек, книжки, диски, постельное белье с его изображением и прочее. Илья рисует Чебурашку, пишет о нем и т. д. В играх с трудом удается избежать присутствия Чебурашки. А в освободившееся время он тут же возвращается к нему.
— Наташа придет и принесет яйцо «Чебурашка», — говорит Илья в ожидании ее прихода. Он не ждет занятий, не ждет человека и связанных с ними ощущений, — он ждет игрушку.
После занятия педагог каждый раз дарит ему шоколадное яйцо с героями мультфильма про Чебурашку в качестве поощрения за хорошую работу. Тем самым фиксирует его не на занятиях, не на себе, не на результате, а на игрушке, которую он получит в конце занятия. При этом снижается результативность занятий, снижается степень включенности и эмоциональной вовлеченности, так как подспудно ребенок ждет окончания занятия и заветной игрушки. Он не усваивает и половины материала, так как включен не в него, а в его окончание и в ожидание. А усвоение материала на фоне ожидания — это двойная нагрузка для ребенка.
Поощрение стереотипом — это заведомое обесценивание и своей работы, и работы ребенка, сознательное поощрение «ухода» ребенка.
Качественная работа с аутичным ребенком, основанная только на интуиции, энергетически очень сильно выматывает.
Качественная работа с аутичным ребенком, основанная на глубинном понимании сути проблемы, — это во многом механизм, поэтому нагрузка на психику при такой работе в разы снижается. В результате остаются силы и на что-то еще помимо аутизма.
Чем более несвободный, неживой, зарегулированный, «правильный» человек, тем сложнее с ним общаться, тем более ребенку, тем более аутичному.
24.09.2008
Ни о чем не думать тоже надо уметь. Не думать или пребывать в мире фантазий — это разные вещи. Не думать — отдых, фантазии — нагрузка. Фантазии или фантазийные переживания — это включенность во внутреннее.
Невозможно заполнить сосуд, который уже заполнен. Его надо сначала освободить.
Поэтому часто в работе я сначала разрушаю неконструктивное поведение и только потом начинаю строить что-то.
26.09.2008
Рома до двух лет был очень развит и значительно опережал в развитии своих сестер-близняшек. «Он не пошел, а сразу побежал. Он не начинал говорить, а сразу заговорил и к двум годам знал уже очень много чего, например, марки всех машин», — рассказывает бабушка. Но он захлебнулся в развитии, не справился с ним. В четыре с половиной года, когда мы с ним познакомились, он говорил уже очень мало, у него было много эхолалий и стереотипий, присутствовали также и аутостимуляции. У него появился и по сей день есть очень большой страх ошибиться. Он очень боится критики, и поэтому чаше всего вовсе отказывается от чего бы то ни было, уходя в мир аутизма. Ему надо или все, как это было до трех лет, или ничего — как стало потом. Поэтому одна из задач терапии с ним — учить его брать и усваивать понемногу, постепенно. Важно дать ему почувствовать, что это нормально. Еще одна задача — снизить страх ошибки и негативной оценки.
Стереотип как зависимость.
Перестать курить и перестать вертеть руками перед лицом — это во многом сходные процессы, так как и то и другое — привычка, иногда не несущая уже никакой функции, не имеющая никакой подоплеки, кроме физической, двигательной зависимости. Чтобы избавиться от нее, ее нужно забыть. А чтобы забыть, надо пользоваться ею как можно реже. Сначала необходимо контролировать себя, сознательно ограничивая. А потом уже сформируется другая привычка, привычка — не курить, не вертеть руками перед лицом.
Удивительное ощущение — свободная голова и выключенность из внутреннего, отсутствие постоянного прокручивания мыслей, планов, реакций, возможностей, жизни заранее. Намного большая раскрепощенность. Это не столько включенность во внешнее, сколько выключенность из внутреннего. Это, пожалуй, было мной давно забыто. Даже сейчас, когда я пишу это, чувствую себя немного иначе. Я не погружаюсь в эти записи так, как это бывало раньше. Оказывается, и думать можно, оставаясь включенным во внешнее, хоть иногда и приходится прикладывать к этому усилия, например, глубоко дышать, тем самым вентилируя и голову тоже.
Включенность в себя, расслабленность и выключенность — внешне хоть и очень похожие состояния, но на самом деле разные.
Включенность в себя — это погруженность в себя, мешающая восприятию реальности, создающая заслон для нее. Это постоянный процесс мыслемешания, напряженность, работа сознания. Это постоянный контроль. Это не отдых, как многим кажется со стороны. И именно включенность в себя свойственна аутичным людям — как взрослым, так и детям.
Расслабленность — это отдых, беззаботность, спокойствие, не мешающие общению, мыслям. Можно общаться, думать, делать, но быть включенным и в то же время расслабленным.
Выключенность — это отсутствие мыслей. Это пустота. Это в большинстве своем тоже отдых.
Одна из задач при работе с аутичными людьми — привить навык включенности в окружающее. Научить переключаться с одного состояния на другое, расслабляться и разряжаться, не зависая в себе.
Включение в себя у аутичного ребенка — это, как правило, не осознанный отказ от внешнего, а бессознательный уход в наиболее безопасное для него состояние.
В начале терапии, направленной на изменения уровня этой включенности ребенка, возникает неосознанная включенность во внешнее. То есть она уже появилась, но пока еще минимальная, с трудом дифференцируемая. Ребенку еще сложно ее понимать и удерживать, он быстро устает и возвращается в привычное — «в себя». Через некоторое время включенность уже начинает осознаваться и дифференцироваться, но дается с трудом, притягивая к себе знакомую погруженность в себя. Позже, при постоянной тренировке, появляется навык удержания себя в осознанно включенном во внешнее состоянии, хоть это по-прежнему нелегко дается. А со временем такие осознанные включение и удержание заменяются уже неосознанным включением во внешнее, от которого, правда, все равно устаешь. Ну и в конце концов включение превращается в неосознанное и спокойное, не требующее специальных усилий состояние. Во включение, которое легко переносится и становится привычным для ребенка.
Думаю, что большинство семей рано или поздно приходит ко всему, о чем здесь написано, самостоятельно. Но важно, когда это происходит. Когда у ребенка двух-трехлетний стаж погруженности в аутизм или когда он составляет уже лет двадцать-тридцать. Тут каждый год на счету.
В два-три года в большинстве случаев можно быстро улучшить состояние ребенка, если понятно, что именно, кому, как и в каком объеме необходимо делать.
В двадцать-тридцать, даже если уже понятно, что именно надо делать, изменить ситуацию во много раз сложнее.
28.09.2008
На занятиях мы не решаем проблему, мы помогаем ее увидеть, понять, принять, осознать и дать возможность семье решить ее самостоятельно.
На первых этапах работы с собственным напряжением часто приходится осознанно расслаблять себя, прикладывая усилия к этому каждый раз, когда оно появляется. Если регулярно заниматься расслаблением, то на каком-то этапе из осознанного, специально отслеживаемого оно превращается в неосознанное. Просто все чаще начинаешь себя ловить на мысли, что совершенно спокойно и расслабленно себя чувствуешь. Это и есть неосознанное расслабление, к которому надо стремиться.
Аутизм, на мой взгляд, — это надуманное заболевание. До тех пор, пока в него верят и считаются с ним, он есть. До тех пор пока смиряются с его неизлечимостью и отсутствием перспектив, он есть. Когда верят во что-то другое, есть что-то другое. Так как исходя из того, во что мы верим, мы и чувствуем и ведем себя: или поддерживаем аутичную часть личности и развиваем ее, или поддерживаем здоровую часть и развиваем ее, или не делаем ничего положившись на судьбу.
На первичном приеме мама спрашивает:
— А в чем заключаются ваши занятия, что вы там делаете?
— Мы играем. У нас нет никакой системы или планов. Мы играем в то, что получается. В этом хаотичном, спонтанно возникающем процессе получаем новый опыт и отрабатываем навыки взаимодействия, общения, реагирования и поведения, навыки выхода из незапланированных ситуаций. Все это происходит при поддержке психологов, которые помогают ребенку в сложных для него ситуациях найти наиболее конструктивный и положительный способ выхода из них.
Часто мне задают и такой вопрос:
— А по каким методикам вы работаете? У вас есть какие-то наработки, схема?
— Схема работы, конечно, есть. Но все дело в том, что она не внешняя, а внутренняя. Потому и сложно объяснить, что в ней к чему. Она построена на понимании проблемы аутизма изнутри и на ощущениях, возникающих в каждый конкретный момент взаимодействия с ребенком. Со временем я постараюсь расписать ее.
Важно отслеживать состояние ребенка и составлять расписание занятий, исходя из его реальных возможностей. Иногда надо что-то добавлять, иногда — убирать. Расписание должно быть гибким, а занятия — приносить пользу, а не вред.
С моими собственными внутренними изменениями, с повышением уверенности в себе и в том, что я делаю, во мне появилась жесткость в решениях, и в терапии в том числе, которой раньше я себе позволить не могла.
Все чаще я стала отказываться от занятий с детьми, даже если они продуктивные, в тех случаях, когда не чувствую поддержки в терапии со стороны семьи. Или когда, несмотря на вербальную поддержку, мы с семьей идем совершенно разными курсами влечении и понимании аутизма. Мне достаточно тяжело принимать такие решения и грустно расставаться с детьми, но тем не менее все чаще я прибегаю к ним.
Возможно, я просто устала бороться с ветряными мельницами и больше не могу или не хочу тратить силы на то, чтобы не падать вниз, в то время когда можно тратить силы на то, чтобы идти наверх. Я не хочу и не могу больше никого никуда тащить, вытаскивать, заставлять. Те, кто идет со мной, пусть идут, но уговаривать идти вслед за мной и моими изменениями у меня больше нет ни сил, ни желания.
Еще несколько лет назад я бы ни за что не могла себе позволить такое. Я бы занималась, продолжала бы выкладываться полностью, я бы уставала и билась головой о стену, даже понимая, что это работа вхолостую, просто потому, что мне «неудобно отказать», неудобно обидеть ребенка и родителей, неудобно сказать то, что я думаю, вслух.
29.09.2008
Одна из задач в терапии с аутичным ребенком — научить его структурироваться не за счет внешнего — расписаний, часов, планов и пр., которыми их любят снабжать, — а за счет внутреннего. За счет собственных ресурсов, собственной уверенности и умения справляться с любой возникшей ситуацией, даже если она отличается от планируемой. За счет доверия к себе и другим, за счет собственной активности и инициативности и возможности ими пользоваться в случае необходимости.
Совмещая при работе с аутичным ребенком два противоположных подхода — консервативный и провокационный, — мы, по сути, не делаем ничего. Топчемся на одном месте. Одновременно говорим «иди сюда» и «стой на месте». Это все равно что пить одновременно закрепляющее и слабительное.
Необходимо выбрать какой-то один путь и не мучить ребенка и себя.
Заниматься и работать — это разное. В том числе и заниматься с психологом — это не всегда терапия, иногда это просто занятость, развитие. В этом случае занятие с психологом можно приравнять к посещению развивающего кружка. Кто-то ходит на английский и рисование, а кто-то к психологу — это примерно одного порядка занятость. Прекрасно понимаю, что есть ситуации, в которых и мои занятия — это просто занятость, а не терапия.
Укрепление нервной системы аутичного ребенка и устойчивости эмоционально-волевой сферы похоже на рост дерева.
Дерево надо сначала посадить, потом его нужно поливать, ухаживать за ним. Через некоторое время ему понадобятся распорки или растяжки, помогающие еще не окрепшему стволу не прогибаться, а потом уже он будет и сам в достаточной степени устойчив.
Так и с нервной системой, и с эмоциональной устойчивостью ребенка — сначала необходима будет специальная помощь, а потом, со временем, когда система будет уже достаточно крепкой, необходимость в ней отпадет.
30.09.2008
О каких-то вещах нужно просто напоминать детям постоянно, потому что зачастую они и сами не замечают, как съезжают или зависают, но при этом легко принимают нашу помощь, тут же возвращаясь в нормальное состояние.
И у Ильи, и у Стасика есть несколько интонаций в речи. Среди них как абсолютно нормальные и живые, так и аутичные. Когда Илья говорит аутично, он слегка тянет слова и произносит их немного в нос, а Стасик пищит. Но и тому, и другому достаточно просто напоминать: «Говори нормально» — и они практически сразу же отключаются от аутичного зависания, которое отражается и на многом другом, мешая ребенку полноценно развиваться.
Вова носит перед глазами предмет, а Рома вертит руки перед глазами. Но и тому, и другому тоже достаточно простого напоминания, чтобы они перестали.
Не завидовать чужому прошлому, не завидовать чужому будущему, а жить своим настоящим и, по возможности, получать от этого удовольствие.
Меньше думать о том, как было, или о том, как будет или может быть. Это ненужная зацикленность, лишающая настоящего.
Рождение ребенка — стресс не только для самого ребенка, но и для семьи. Поэтому, возможно, для людей, имеющих предпосылки к аутизму, это событие является одним из запускающих развитие аутизма механизмом.
Беременность, рождение, уход, развитие, воспитание оказались слишком большой нагрузкой как для матери, так и для отца. Возможно, до этого стресса родители были относительно адаптированы, но оказались недостаточно стрессоустойчивы. И в дальнейшем это, естественно, бессознательно, транслируется ребенку и часто приводит к его выраженной аутизации, которая потом уже может усиливаться и от внешних травмирующих факторов.
В данном случае просто искреннего желания иметь ребенка недостаточно. И просто искренне любить ребенка иногда тоже недостаточно.
Необходимо тратить силы не только на восстановление, адаптацию и реабилитацию ребенка, но и на себя. Тогда, возможно, часть существующих проблем уйдет незаметно.
— Почему же тогда первый, второй, другие дети не аутисты, если родители те же самые? — часто возникает у родителей вопрос.
— Возможно, дело в том, что рождение первого ребенка, который стал аутистом, — это стресс для семьи, а ко второму, не аутисту, она уже достаточно натренирована, и родители воспринимают все намного проще и спокойнее. Возможно, рождение первого ребенка, не аутиста, это еще посильная психологическая нагрузка, с которой в состоянии справиться родители, а рождение второго, ставшего аутистом, — уже непосильная нагрузка. Возможно, в промежутке между рождением детей произошло что-то, что подломило психическое и психологическое благополучие семьи, возможно… Возможно еще много других вариантов. Кроме того, конечно, немаловажную роль играют внутренние предпосылки к развитию аутизма у самого ребенка и внешние внесемейные обстоятельства.
Проблема, которую я наблюдала уже не раз, — подавление активности и самостоятельности аутичного ребенка старшими, а иногда и младшими, более активными и сообразительными братьями и сестрами с небольшой разницей в возрасте. Как правило, это любящие, заботливые, искренние дети, но этой заботой и опекой они лишают аутичного брата или сёстру возможности получать собственный опыт, полностью заменяя его собой.
01.10.2008
Очень часто особенности аутичных детей пытаются искоренять или сглаживать, путем жесткой дрессировки: «Стой!», «Иди!», «Плюнь!», «Дай!», «Нельзя!», «Сядь!», полностью исключая эмоциональный компонент в общении и взаимодействии с ребенком. Все время хочется сказать на это:
— Дрессировать ребенка не надо — он не собачка.
— Мы все делали, как вы сказали.
— Да. Но есть одна тонкость. Просто формальное выполнение рекомендации типа гулять на площадке, отдать в садик и на развивающие занятия — этого, как правило, недостаточно. В этом всем нужно еще и живо участвовать, помогая ребенку влиться в контекст существующих отношений.
Во многих семьях можно отметить так называемое дидактическое общение, общение ради обучения. Это общение, в котором очень много формального и поверхностного, много внешней правильности, дидактики и развития на фоне неправильного и неглубокого понимания происходящего внутри ребенка, на фоне малого количества живого общения. Это прямой путь в «умный аутизм», в «обученный аутизм». Это попытка затмить поведенческие и психологические особенности ребенка интеллектуальным развитием. Это ориентация только на внешнее проявление проблемы.
02.10.2008
Очень много стало двух-трехлетних малышей, которые производят впечатление детей с синдромом дефицита внимания. Но совершенно очевидно, что практически любой из них легко может превратиться в аутиста.
— Быть посредником в общении с детьми? — переспрашивает меня Мишина мама. — А я так и делаю.
— Как?
— Я говорю: Миша, иди с мальчиком поиграй. Он идет, но очень быстро уходит от него или не доходит, потому что не понимает, что нужно делать. Или потому, что у него не получается что-то.
— Но это же не посредничество. Это инструктаж, управление. Для аутичного ребенка инструктаж и управление не являются помощью в решении его реальных проблем.
Увеличение доли включенности ребенка в окружающее — достаточно большая нагрузка для него. Особенно первое время. Он начинает намного больше видеть, слышать, чувствовать, а следовательно, намного больше уставать. Усталость проявляется в переутомлении или перевозбуждении, и тогда резко портится поведение ребенка. Он начинает безобразно вести себя, капризничать, драться, перестает слушаться, иногда начинает всего бояться и сам же вторично устает от себя такого, от себя изменившегося. При этом в большинстве случаев на фоне ухудшившегося поведения ребенок начинает явно прогрессировать в речевом, психическом, эмоциональном и социальном развитии.
Очень важно не спутать положительную динамику с действительным ухудшением и правильно отреагировать на изменения, поддерживая ребенка и понимая, что ему и самому тяжело.
Динамика и ее удержание при аутизме — как скалолазание. Снизу колышек вытащили, закрепили выше и залезли. Но если этот колышек вытащить из-под обеих ног, то человек свалится вниз. С каждым шагом высота становится все больше, и вниз смотреть все страшнее. И падать будет все больнее и больнее, обиднее и обиднее. Потому что придется проходить весь путь заново.
На каждом следующем уровне необходима опора, помогающая на нем удерживаться, дающая возможность отдохнуть, чтобы идти дальше.
Держу в руках шарик, и вдруг Маша начинает петь какую-то песенку и внимательно смотрит на руку с шариком.
— Это она просит, чтобы ей шарик надули, — сразу же поясняет мама.
— Спасибо, понятно. И тем не менее старайтесь не выступать постоянно в роли переводчика своего ребенка, — говорю я в ответ.
— А иначе она устроит истерику. Ей же надо, чтобы сразу же все было, как она хочет. И еще она очень расстраивается, когда ее не понимают.
— Я не всегда и не все понимаю из того, что и почему она говорит или делает, ну так и другие тоже. А на занятиях у нее как раз есть возможность в максимально комфортной и безопасной атмосфере тренироваться, в том числе и адекватно относиться к непониманию. В другом месте вы бы уже давно ушли, например, с площадки, так и не дав ей возможности до конца получить и переработать опыт переживания чего-то, с чем она не согласна, который так же необходим ей, как любой другой.
— Мне с трудом даются занятия с ним, — говорит мама Артема (и многие другие родители), — они меня выматывают. Я от них очень сильно устаю.
— Вероятно, это происходит потому, что вы пытаетесь его развивать. А не надо развивать. То есть надо, но не интеллект. Прежде чем развивать интеллектуальные и бытовые навыки, необходимо развить навык включенности. И устаете, и руки опускаются от того, что вы сразу пытаетесь выполнять непосильную задачу, которую, естественно, не решаете.
Это как отмывать со стекла грязь, которая находится на обратной стороне. Усилий тратится масса, а результата ноль, и появляется усталость, раздражение, теряется уверенность в правильности своих действий.
— Записала на видео «машина, би-би», он посмотрел, встал к зеркалу и повторил. А за мной не повторяет, — рассказывает Пашина мама.
— У видео нет чувств, эмоций, переживаний — это плюс. Но повторение с видео — это развитие механической, не своей, не живой речи. Не спонтанной и естественной. За такую речь ребенок не несет никакой ответственности. И это минус.
Обучаясь говорить через механическое приспособление, менее аутичным ребенок не станет. Устойчивость, толерантность к чужим чувствам и эмоциям, которые являются главной помехой в овладении речью, у него не появятся. Появится всего лишь навык говорения, и не факт, что он сможет им пользоваться как инструментом для общения.
Подбрасывание предметов, рисование в воздухе, хлопанье дверями, раскачивание, кружение, один и тот же вопрос, задаваемый по сто раз, мычание, смех и пр. — это снятие напряжения, которое может возникнуть как от положительных эмоций, так и от отрицательных или от их недостатка.
Кроме того, это еще и стимуляция — искусственно созданное ребенком мышечное напряжение, при помощи которого он себя чувствует и ощущает, хотя бы в некоторых местах, это замена ощущениям и попытка восполнить недостаток в них. Когда на консультациях я объясняю этот момент, всегда очень хочется предложить родителям попробовать осуществить любое из этих действий самим, самозабвенно, полностью включаясь в процесс, чтобы понять и почувствовать, что получает от этого ребенок.
Однако это неконструктивные, аутичные способы стимуляции, придуманные самим ребенком. Задача — перенаправить их в конструктивное, в позитивное русло. Помочь ребенку расслабиться, разрядиться или дать себя ощутить на мышечном уровне какими-то другими способами. Следовательно, можно и нужно заменять их физической, двигательной, интеллектуальной или социальной активностью, не дожидаясь инициативы от ребенка, а предлагая ему возможные варианты достижения необходимого уровня ощущений другими способами.
Раз ребенок что-то стимулирует, значит, ему чего-то не хватает. Поэтому относиться к аутостимуляции просто как к одному из проявлений аутичного поведения, принимая ребенка таким, какой он есть, и оставляя его наедине с собой, — это неуважение к его реальным потребностям, которые он как умеет проявляет и которые сам пока удовлетворить по-другому не в состоянии.
Обычный ребенок устал и подходит к маме, начинает ласкаться и обниматься, получая необходимые ощущения. Аутичный ребенок в такой момент начинает, например, открывать и закрывать двери, потому что не умеет подходить и просить о помощи. Но это не значит, что она ему не нужна.
03.10.2008
Аутизм в целом и стереотипы в частности — это как кольцо на пальце или часы, которые носили в течение двух, пяти, десяти лет, а потом сняли. Какое будет ощущение без них? Их будет не хватать, они будут продолжать чувствоваться и пр. Но если кольцо так и не появится на своем прежнем месте, то через какое-то время к его отсутствию привыкаешь, а потом и вовсе перестаешь чувствовать его. Так и со стереотипами. Осталось лишь исключить их.
Чтобы кости после перелома правильно срослись, руку фиксируют и максимально обездвиживают. Чтобы аутичный стереотип исчез, необходимо ограничить возможность его «неправильного» проявления.
Задержка речи при гиперактивности связана с тем, что ребенок просто не успевает за своей активностью. Не успевает говорить, не успевает развивать и усложнять речь.
Задержка речи при аутизме связана с тем, что ребенок не в состоянии говорить из-за повышенного уровня тревоги и давления. Ему не справиться с внешним и внутренним давлением, и все силы уходят на противостояние ему или на подчинение, и тогда это практически полное отсутствие речи.
Да, безусловно, у многих аутичных детей присутствует задержка психоречевого или интеллектуального развития. Но в большинстве случаев она вторична и может полностью или частично исчезнуть при выходе из аутизма, особенно если это происходит в раннем возрасте, когда еще легко нагнать упущенное.
Поверхностность, поверхностное общение, взаимодействие и понимание — бич аутизма.
Гиперактивные дети общаются так, что их начинают избегать и у них возникают проблемы с общением и социализацией. А аутисты сами избегают всех из-за неумения, страха, повышенной чувствительности и мнительности — проблема с общением та же. И те, и другие не умеют общаться и имеют проблемы с общением, но приходят к этому разными путями.
— Необходимо включиться в ребенка на 200 процентов. — Говорю я родителям на консультации, — и тогда вы увидите огромную разницу в его поведении уже через месяц.
— Да, конечно, — как правило, отвечают родители. — Но вы же понимаете, что это невозможно. Что иногда нужно заниматься бытовыми делами, кроме того, есть и другие члены семьи. Невозможно полностью посвятить себя только одному ребенку…
Включиться в ребенка — не значит все время держать его за руку и отслеживать каждый его шаг, не давая ему никакой свободы. Но все время видеть его, знать, что с ним, правильно понимать его и его реакции и давать адекватную развивающую ответную реакцию, инициировать его активность и поддерживать любые его инициативы — это тоже требует включения, и это можно осуществлять и при наличии других членов семьи, бытовых нужд и ежедневной работы до позднего вечера.
Включение в ребенка в течение хотя бы трех недель доступно, и это я знаю на собственном онежском опыте, где ко всему прикладывается еще и отсутствие городского комфорта (нет воды из-под крана, туалета, душа, нет столовой, нет мультфильмов для ребенка и Интернета для взрослых, нет отдельной комнаты для себя и игровой для ребенка и пр.), и постоянное присутствие в доме вместо одного аутичного ребенка шестерых, трое из которых имеют ярко выраженные аутичные черты, а на территории базы их еще в пять раз больше — концентрированный аутизм. И тоже приходится готовить, мыть посуду, ходить за водой на колодец и заниматься прочими бытовыми делами — все это на фоне постоянной включенности в «своих» детей и их развитие, которая приводит к стойкой положительной динамике. И этому в состоянии научиться каждый.
Меня к этому вынудила ситуация жизни, в которую я попала волей судеб. У меня был выбор либо противостоять аутизму и всему научиться, понять, осознать, либо поддаться аутизму, ничему не учась, считая это своей судьбой, а изменение ситуации невозможным по каким-то причинам или недоступным для меня лично.
Так же и у любого человека есть выбор.
— А вот скажите, нужно ли отвлекать его от катания машинок? — спрашивает мама Артема (как и многие другие мамы). Артем может подолгу катать машинки завороженно глядя на крутящиеся колеса.
— На мой взгляд, да — надо, хоть и не всегда. Или не всегда надо делать это сразу. Это касается тех случаев, когда вы чувствуете, что не в состоянии справиться с напряжением, которое возникло у ребенка, сразу же или другими способами.
— Просто многие специалисты, с которыми мы занимаемся, придерживаются другой точки зрения и говорят, что таким образом он отдыхает и надо дать ему такую возможность. Иногда он катает машинку и двадцать, и сорок минут подряд.
Стимуляции, а такое катание — это именно аутостимуляция, не расслабляют и не разряжают ребенка, это не отдых для него. Стимуляция — тоже нагрузка, попытка подавить возникающее напряжение, а не избавиться от него. Аутичное катание машинки для ребенка — это то же, что для нас, например, нервное качание ногой или постукивание пальцами по столу, расхаживание по комнате взад-вперед или катание хлебных шариков — менее нервными мы от этого не становимся, но немного подавляем свою тревогу. А аутичный ребенок просто пока не знает других способов снизить напряжение, кроме как задавить его, или не умеет ими пользоваться. Следовательно, наша задача — показать их ему и научить ими пользоваться. На удержание возникающего напряжения внутри уходит очень много энергии. Той самой энергии, которой ребенку в результате не хватает на развитие внешней концентрации и социализации. Вся энергия, которой у аутичного ребенка немало, тратится не на то.
Гиперактивному ребенку, как и аутичному, проще всего воспринимать информацию «на ощупь», пробуя ее и усваивая в ограниченных дозах. Ему необходимо постоянное мышечное подкрепление и предварительное включение.
04.10.2008
— Если благодаря препаратам он может воспринимать информацию и приобретать навыки, то я считаю, что это продуктивный метод и им надо пользоваться.
— А что будет, если убрать препарат? Сможет ли ребенок предъявлять эти знания, умения и навыки? Вряд ли. Поэтому основное — не знания, а тренировка психики, чтобы эти знания самостоятельно поддерживать и предъявлять их за счет собственных ресурсов.
Аутичный ребенок — как медуза, как пластилин. Именно пластилин, а не глина, например. Потому что, застывая, он становится устойчивее, а не более хрупким, как глина.
09.10.2008
В отличие от принятой точки зрения, что аутисту необходимы планы и расписания, так как они поддерживают постоянство и уверенность ребенка в завтрашнем дне, я считаю, что таких внешних способов поддержания постоянства не нужно. Наоборот, аутичному ребенку надо как можно больше непостоянства по жизни, так как оно тренирует его нервно-психическую устойчивость к внешним и внутренним изменениям. Постоянство нужно ребенку в душе, как в своей, так и в душе близких ему людей, не в том плане, что внутри все ровно и ранжировано, а в том, что есть внутренняя уверенность: что бы ни случилось, все хорошо или будет хорошо.
Подчиняя жизнь ребенка планам, мы, по сути, сажаем его в инвалидную коляску, без которой он в состоянии обходиться, если будет постоянно тренироваться, разрабатывать свои слабые стороны. Будет падать, спотыкаться, но подниматься и идти дальше с учетом полученного опыта, который при необходимости ему помогут позитивно перерабатывать.
Всегда следует разбираться, конструктивна или нет тревога, которую мы испытываем.
Когда я впервые летела на самолете, то довольно долго сидела и напряженно думала, изучая инструкцию для пассажиров, сколько шансов у меня будет спастись, если он упадет, — это было совершенно неконструктивно, так как эти мысли ничего не меняли, лишь ухудшали мое настроение и состояние. Когда я это поняла, мне стало намного проще расслабиться, поскольку решение лететь было уже принято, я уже летела и мои мысли не могли изменить ситуацию. Поэтому дальше я летела, уже не возвращаясь к мыслям о вероятности спасения. Как будет, так и будет, и это хорошо. А в следующий раз, наворачивая круги над аэродромом на самолете, которому в течение сорока минут не давали разрешения на посадку (да так и не дали), я спала и в ус не дула, а приземлившись в другой аэропорту, в другом городе и, более того, в другой стране, получила массу удовольствия от такого приключения, а не нервотрепку и огорчения.
10.10.2008
На первичном приеме, пока мы разговаривали с родителями, Миша бегал по залу и играл во все, что попадалось ему на глаза. Минут через сорок он начал швырять игрушки и вести себя, как покажется некоторым, неадекватно и агрессивно.
— Ну-ка прекрати сейчас же! — прикрикивает папа.
— Ну вот, видите? Он все время себя так ведет! Что с этим делать? — обращается ко мне с вопросом встревоженная мама.
— А вы не думаете, что это может быть банальной усталостью? Вы во сколько сегодня проснулись? Сколько ехали к нам? И сколько времени он тут один играл, в то время пока мы беседуем? И заметьте, что играл совершенно адекватно и самостоятельно, — делюсь я своими предположениями и наблюдениями.
— Да, возможно, — говорит мама.
— Мишенька, иди-ка сюда, — зовет его папа, а когда тот пришел, то посадил его на руки и обнял, а через некоторое время он уже снова стал «нормальным». Не «агрессивным» и не «неадекватным».
Отсюда очень важные выводы:
Реагировать надо не на внешнее проявление, например, неадекватное поведение, а на внутреннюю причину.
Любую «неадекватность» в поведении ребенка легко можно предупредить, особенно если знать о склонности ребенка к таким «неадекватным» реакциям.
11.10.2008
О проблеме не надо думать. Ее надо или решать или же не забивать себе голову мыслями о ней. Лучше совершать ошибки по ходу ее решения, чем вообще не шевелиться и не совершать ошибок, оставаясь с нерешенной проблемой, лишь с размышлениями о ней. Надо просто спокойнее относиться к своим промахам, понимая, что до поры до времени они неизбежны.
12.10.2008
Многое из написанного здесь так и останется для читателей, может, и интересным, и полезным, но абстрактным до тех пор, пока не будет опробовано, прочувствовано, пока не будет пропущено через себя.
13.10.2008
Под перевозбуждением, которое в большинстве случаев внешне выглядит как ухудшение поведения, неадекватность или неуправляемость, как правило, лежит переутомление. И реагировать необходимо на переутомление, которое явилось причиной возникновения такого поведения. Не ругать, а дать ребенку возможность отдохнуть и успокоиться, помочь ему в этом.
Ругая ребенка в этот момент, мы фактически говорим ему: «Не смей уставать! Это очень плохо! Не смей показывать, что ты устал!» — и таким образом увеличиваем пропасть друг между другом своим непониманием.
Важно научиться останавливаться раньше, чем усталость ребенка превратится в переутомление или перевозбуждение. Или делать перерывы, давая возможность отдохнуть себе, ребенку и окружающим. А может, и вовсе прекратить заниматься той деятельностью, с которой ребенок пока что не справляется. И главное, надо научиться видеть, выделять усталость до того, как она превратится в переутомление или перевозбуждение.
Потому что если мы не замечаем появившееся возбуждение или не придаем ему значения, не даем ребенку отдыха, то он теряет все приобретенные до этого навыки. Теряет, так как заканчиваются силы не только на освоение нового, но и на удержание старого. Или же при сохранении вновь приобретенных навыков появляются какие-нибудь внешние побочные эффекты, например, заикание, астма и пр.
Иногда за повышенной активностью, общительностью, разговорчивостью, коммуникабельностью, социальностью скрывается все та же повышенная тревожность, которая таким образом хотя бы частично сбрасывается или становится незаметной и для самого человека, и для окружающих.
Сам человек воспринимает свои действия не как проявление тревоги, а, например, как любознательность.
В объективно стрессовой ситуации он кидается к людям с неоправданными вопросами, считая это проявлением любопытства и общительности, а не тревоги и стремления избавиться от нее. Реальная проблема не замечается, не признается и не уважается, и тогда, как правило, она вылезает в чем-то другом, например в соматике, в астме, в проблемах с дыханием, с усвоением и перевариванием пищи, в кожных болезнях и многом другом.
14.10.2008
Иногда отмечаю у членов аутичных семей искусственные формы общения. Возникает такое ощущение, что люди общаются не так, как хочется, а так, как им кажется правильным, как было когда-то придумано или где-то подсмотрено. Зачастую такой способ общения уже кажется человеку своим и потому ему очень сложно это увидеть. Часто и сам человек уже не знает, как же ему на самом деле хочется общаться и где его настоящее, естественное состояние.
Во многих семьях общение с ребенком приобретает формы дидактического, неживого. Такое общение часто появляется из-за попытки скрыть аутизм за навыками, доказав себе, что у ребенка есть способности. При этом живого общения или нет, или же количество дидактического общения сильно превышает количество живого. В результате имеем «неживого», «холодного» ребенка. Потому что только дидактикой, обучением проблему аутизма не решить. Более того, дидактическое развитие и обучение — это не главное при решении проблемы аутизма.
На программу «напряжение» у человека аутичного автоматически включается программа «отвержение», «отключение», «включение в себя».
У неаутичного — «отвержение», «агрессия».
У специалиста — целенаправленная работа на снятие напряжения.
15.10.2008
Напряжение часто превращается в депрессию, в слезы, срывы или же переходит в латентное напряжение, постоянно существующее в человеке и уже не идентифицируемое им. Некоторые из окружающих могут видеть, ощущать и чувствовать это напряжение, но им, как правило, не верят, так как исходят из других критериев, других представлений о том, что такое сильное напряжение.
Очень многое аутисты не делают не потому, что не могут или не умеют, а потому, что есть кто-то, кто делает это за них. Кто-то более нетерпеливый или нервный.
Они в состоянии сделать сами, но бежать впереди и делать, когда делает уже кто-то другой, не будут. Они могут и умеют многое, но не могут и не умеют соперничать с чужой тревогой и нетерпеливостью.
Я не стремлюсь делать терапию красивой. Моя задача — добиться включенности и результата. Я могу действовать и через позитивное переживание, и через негативное. И через активность, и через пассивность. И яркостью, и незаметностью. И за счет структуры, и за счет хаоса. Просто нужно уметь пользоваться всем этим в нужный момент, в нужном качестве и в нужном количестве.
В течение первого месяца, как минимум, надо стараться не делиться ни с кем тем, что происходит на занятиях. Только: да — нравится и нет — не нравится. Чем больше делиться с другими, тем меньше остается себе и своим изменениям. Это уже будет не свое собственное мнение о результатах, а общественное.
Чтобы было время разложить по полочкам то новое, что дается на занятиях, не затмевая ничем другим, нужно время.
20.10.2008
Постоянные мысли о будущем лишают настоящего.
Логопед — развитие речи и речевого аппарата.
Дефектолог — развитие внешней составляющей интеллекта, знаний, умений и навыков.
Психолог — внутреннее развитие личности, эмоций, чувств, поведения, общения, осознания и их внешних проявлений, таких как интеллект, знания, умения, навыки, речь.
Физическая нагрузка и физическая разрядка — это категорически разные вещи. Аутичному ребенку нужна не столько нагрузка, сколько именно разрядка.
Многим ошибочно кажется, что простого присоединения и принятия достаточно для эффективного развития аутичного ребенка. Безусловно, если к ребенку присоединяться и принимать его, то он расцветает, только вот аутистом быть не перестает. Он превратится из недовольного аутиста в довольного, что, конечно, немаловажно, но недостаточно.
Можно вместе с ребенком, приняв его и присоединившись, говорить о календарях, давать ему веревочки или палочки, которые его так привлекают, и он будет этому очень рад. Но уменьшит ли это его аутизм? Поможет ли решить его проблемы?
Дело не в том, ломать стереотип или нет, забирать у ребенка, например, палочку, которую он все время носит перед глазами, или нет, а в том, как это делать. Важно делать это вовремя, когда это доступно ребенку и родителю (другому взрослому) или хотя бы кому-то одному из них. Формальное соблюдение ритуала ломки стереотипа, как правило, ничем хорошим не заканчивается. Обычно я говорю родителям:
— Если у вас есть возможность дать адекватную замену этому стереотипу, то можно начинать его ломку. Если замены нет, не стоит и пробовать, так как вероятнее всего вы потерпите поражение, и это оставит и у вас, и у ребенка исключительно негативные воспоминания и обострит стереотип. Заменой же могут быть новые навыки ребенка, которыми он умеет пользоваться, которые может чередовать, которыми сможет заполнить пустоту, образовавшуюся после отмены стереотипа. При этом мы должны быть уверены в себе и своих силах решить проблему. Даже если ребенку тяжело, а ему и правда тяжело без стереотипа, особенно первое время, это не значит, что его не надо убирать. Алкоголику тоже тяжело без алкоголя, а наркоману без наркотика.
При этом стоит помнить, что любой стереотип имеет под собой внутреннюю причину, без устранения которой борьба с ним поверхностна и малоэффективна. А после устранения он превращается просто в привычку, отказаться от которой намного проще.
22.10.2008
Чтобы действительно выйти из депрессии, а не просто вытеснить ее, ее надо проработать, пережить, прочувствовать, признать и поверить ей. Простое подавление или замещение депрессии не дает полного излечения, и при каждом удобном случае она будет вновь проявляться. Ее не надо бояться, от нее не надо убегать — ее надо пережить, проработать и выработать иммунитет к ней. Но переживать ее надо под надзором специалистов, родственников или других заинтересованных лиц.
Как с ветрянкой — переболев ею, мы в большинстве случаев защищаем себя от нее в будущем.
Если с гиперактивным ребенком работать на физическом и эмоциональном возбуждении, то такой ребенок выключается. С ним, в противоположность аутичному ребенку, наоборот, необходимо максимально сглаживать и затормаживать активность, мешающую концентрации и развитию. При этом остается и общее, например, необходимо также подключаться к его игре, немного меняя ее тональность. Но дирижером в ней, как и в работе с аутичными детьми, все равно остается ребенок. Внешняя ограничивающая структура отсутствует, а все общение и взаимодействие с ребенком строится также на хаосе и из хаоса. Так ребенок тренируется самостоятельно управлять собой, своей активностью, своими желаниями и возможностями.
Гипервозбудимого, гиперподвижного аутиста я все равно буду намеренно возбуждать, провоцировать, активизировать, инициировать. Я буду его включать таким образом, поскольку его собственное возбуждение, как правило, не включенное.
23.10.2008
Аркадий упал, ударился, плачет. Я попробовала его успокоить и так и эдак, — не действует. Потом предложила забыть, не обращать внимания — не действует. И тут я спрашиваю, абсолютно спонтанно:
— Аркаша, ты что хочешь делать — плакать или играть?
Он так опешил от этого вопроса, что тут же успокоился, хотя и не планировал так быстро этого делать, и продолжил играть с нами.
Иногда такие неожиданные и парадоксальные реакции меняют ход событий, и сейчас, анализируя, я понимаю, что достаточно часто пользуюсь ими в работе.
Даже такие мелочи, как наблюдение, имеют огромное значение. Необходимо научиться мягкому, не давящему наблюдению: не нависать, не напрягаться, не контролировать все и вся, не находиться над ребенком и над ситуацией, а скорее отслеживать и анализировать, оставаясь на равных.
24.10.2008
Аутичный ребенок может быть подвижным, мегаподвижным, хаотичным, деструктивным или неконструктивным, но не гиперактивным.
Гиперактивных аутистов не бывает, аутисты бывают только гипервозбудимые или гиперподвижные. С любым, даже самым подвижным аутистом, довольно долгое время можно работать только на возбуждении. С гиперактивным же ребенком, в противоположность аутичному, довольно долгое время можно работать только на торможении.
Гиперактивный ребенок выпадает из реальности и теряет нить на возбуждении, а аутичный — на торможении.
Но важно не путать: активный, гиперактивный и подвижный. Даже если ребенок очень подвижный, это еще не значит, что у него гиперактивность как диагноз.
Не говорит и не пользуется речью — это разное. Проблема аутичного ребенка в большинстве случаев — это неиспользование речи при возможности говорить и при достаточно большом пассивном словарном запасе.
25.10.2008
Не просто так в дореволюционной России дети поступали в школу лет в десять, а до этого обучались самостоятельно с учителями, гувернантками, нянями, имея возможность укрепить свою нервную систему в гораздо большей степени, чем сейчас, когда они идут в школу в шесть-семь лет. Поэтому не вижу вреда в том, что ребенок, любой ребенок, необязательно аутичный, программу начальной школы осваивает дома в комфортных условиях. Школьная социализация, ради которой многие стремятся как можно раньше попасть туда, — это не та социализация, из-за которой стоит крушить стены. А эти три-четыре года лучше использовать для укрепления психики, а не наоборот, социализируясь в более мягких кружковых формах обучения по интересам.
Зачем нужна собственная терапия родителям? Решать проблемы — первое. Тренироваться быть другими — второе. Иметь эмоциональную поддержку и подпитку — третье. И то, и другое, и третье — необходимо.
Кому-то надо добавить скорости, резкости и четкости в общении с ребенком. А кому-то, наоборот, надо снизить обороты. Здесь, как и во всем, нет единого рецепта поведения.
— Способны ли аутисты страдать?
Вопрос, к которому я все время возвращаюсь, так сильно он меня зацепил.
Они потому и уходят в аутизм, что страдания, которые им причиняет практически все, становятся невыносимыми для них. Они не научились сопротивляться страданиям, они научились или вбирать их в себя, или уходить от них. Но, уходя от них, они уходят и ото всего остального. Аутизм — это защитная оболочка от страданий.
26.10.2008
— Ищите воспитателей в детских садах и педагогов в школах, которые готовы работать с вашими детьми, готовы их принимать, интегрировать и социализировать, — так говорю я практически на каждой консультации. — Не обязательно, чтобы ребенок каждый день с утра до вечера находился в детском саду. На первое время достаточно и двух-четырех часов неделю, а в остальное время необходимо активно заниматься с ребенком на стороне.
И практически всегда слышу один и тот же ответ:
— Ну где же их взять? Кто же захочет брать на себя такую нагрузку? Они вообще не заинтересованы в лишних проблемах. И наши дети никому, кроме нас, не нужны.
И тем не менее бывает по-разному. Хорошие, заинтересованные, ничего не требующие за это педагоги тоже есть, просто их надо поискать.
Максим — очень непростой мальчик, но его маме удалось устроить его в обычную среднюю группу детского сада, куда она ходит вместе с ним, чтобы не нагружать воспитательницу.
— Почему вы не ходите на музыку? Зачем уходите так рано из группы? Так спрашивает у меня воспитательница, — рассказывает мама Максима. — Ну я не хочу, чтобы он мешал остальным детям заниматься, отвечаю я.
К слову сказать, Максим и в самом деле мешает заниматься, особенно в последнее время. Он сейчас, как умеет, стремится во всем поучаствовать, вырывает у детей карандаши и тетрадки и пытается сам что-то почирикать там. Ломает им игры, вмешивается в занятия и не сидит на месте.
— Ничего-ничего, пусть тренируются не отвлекаться, — ответила воспитательница, — им это еще пригодится.
А Костя учится в третьем классе обычной общеобразовательной школы, хотя и явно не тянет ее по уровню, но сейчас речь не об этом.
— В этом году я созрела к тому, чтобы перевести его в специализированную школу, — рассказывает Костина мама, — и решила подойти к нашей учительнице посоветоваться. Она категорически против.
— Вы что? Да там его посадят на последнюю парту и забудут о его существовании! Там никто не умеет работать с аутистами! Даже и не думайте о переводе! — Вот что ответила учительница.
Так что бывает все-таки по-разному.
Довольно часто, отдав ребенка в садик, школу, вуз и пр., родители забирают его с терапии, заменяя проблемы общения достижениями в образовательной системе. Практически все при этом отмечают значительное ухудшение психологического состояния и поведения ребенка, ухудшение качества общения на этом фоне. Все отмечают возросшее напряжение у ребенка, связанное с получением нового социального опыта, но при этом лишают его возможности сбрасывать это напряжение. Так почему же все делают одну и ту же ошибку? Нагрузка у ребенка возрастает, а поддержка падает. Почему так?
27.10.2008
Любое обучение намного менее эффективно после психотерапии. Также как и любая терапия намного более эффективна в тех случаях, когда по окончании сессии не подавляется обучением. Это же касается и занятий с логопедом и дефектологом. Исключение составляют те случаи, когда обучение вплетено в терапевтический процесс. В противном случае и результаты терапии, и результаты обучения идут насмарку. Следует составлять расписание таким образом, чтобы обучающие занятия были или до терапии, или же после большого перерыва, необходимого для переработки и усвоения результатов терапии. Продолжительность перерыва — минимум три часа.
28.10.2008
Смотрите на мир с улыбкой, и мир улыбнется вам.
Часто при выходе из аутизма внутреннее давление, которое существует у любого аутичного или тревожного человека, трансформируется во внешнее давление в отношении других людей. На самом деле это неконструктивное проявление увеличившейся активности, уверенности, сил, воли, которые до того были в подавленном состоянии и циркулировали внутри ребенка. Это активность, с которой ребенок пока что не умеет обращаться: силы уже есть, а конструктивно пользоваться ими ребенок еще не умеет.
Тяжело и окружающим, и самому ребенку. Но это этап, без которого чаще всего не обойтись. Единственное, что можно сделать, — запастись терпением, отнестись с пониманием и грамотно реагировать на это давление, стараясь перенаправить его в конструктивное русло.
Ни в коем случае не стоит давить в ответ. Как на агрессию нежелательно реагировать агрессией, так и на давление нежелательно реагировать ответным давлением.
Выходит в первую очередь то, что сдерживалось. Для кого-то это агрессия, для кого-то давление, для кого-то слезы, для кого-то активность-подвижность, для кого-то смех, для кого-то тревога и страхи, а возможно, и все перечисленное, только по очереди. А сдерживается аутичным ребенком очень и очень многое.
Веревочный тренинг, пейнтбол, ориентирование на местности, азартные игры, спорт, массаж, сауна, бассейн с трамплином, танцы, и в том числе спортивные, телесная терапия и терапия вообще, энергетически заряженная музыка, а также многое другое — это полезно и необходимо не только аутичному ребенку, но и любому из членов его семьи. Это тренирует включенность, активность, устойчивость и заряжает энергией.
Глупо искать виноватых и обвинять кого-то в том, что произошло с ребенком, с семьей, — необходимо постараться изменить отношение к произошедшему.
Важно понять, что этапность существует как в общем развитии ребенка, так и в дополнительном развитии и образовании. Застревая на каком-либо из этапов, мы это развитие тормозим. Ребенок меняется, надо менять и способ общения с ним. Та позиция, которая на сто процентов верна на одном этапе, на другом может быть уже не нужна и более того, способна тормозить или искажать развитие.
Если в начале года сформировано определенное расписание для ребенка, вовсе не значит, что надо будет следовать ему в течение всего учебного года. В какой-то момент ребенку нужны групповые занятия, в какой-то — индивидуальные. В какой-то момент ему нужна группа, где он будет самым сложным, а в какой-то, наоборот, группа, где он будет самым продвинутым. В какой-то момент нужна интегративная группа, а в какой-то — принимающая. В какой-то момент специализированный садик, а в какой-то — логопедический.
В какой-то момент полезнее занятия с этим психологом, логопедом, дефектологом, а в какой-то — с другими специалистами. Это нормально, и этих изменений и переходов не надо бояться, так как все это путь развития.
29.10.2008
После любого сильного рывка или «марафона» ребенку необходимо некоторое время, чтобы переработать полученную информацию в изоляции, в режиме молчания. Это дает ему возможность идти дальше. А если после «марафона» сразу же бросаться к чему-то следующему, эффект от него будет сведен к нулю. Впрочем, это касается любой терапии — нельзя после сеанса у психолога-психотерапевта сразу же заниматься чем-то другим, не оставив времени на переработку и усвоение информации, пищи. Это выброшенные деньги и время. Также не рекомендуется делиться пол ученным опытом, не успев его переработать. Иначе есть большой риск потеряться в чужих мыслях, не оставив ничего себе, уничтожив результат, каким бы он ни был.
Следует заранее составлять свое расписание и расписание ребенка таким образом, чтобы учитывать этот важный пункт.
Необходимо помнить, что «марафон» довольно тяжело дается как ребенку, так и семье. На третий-пятый день такого интенсива все участники процесса устают, и частым следствием усталости является внешнее ухудшение или усиление симптоматики, возврат к старому. Однако через некоторое время открывается «второе дыхание», и это позволяет двигаться дальше. Как в спорте.
Частым эффектом «марафонов» является так называемый эффект пружины, которая, отскочив после недельного давления, позволяет ребенку переместиться на следующий уровень.
Бывает аутизм первичный, бывает аутизм вторичный, а бывает аутизм сочетанный. Первичный аутизм: аутичные проблемы — единственное, что мешает ребенку полноценно развиваться, общаться, жить. Вторичный аутизм: аутичные черты проявляются на фоне какого-то другого нарушения. Проблему вторичного аутизма решить легче всего. Сочетанный аутизм: аутизм не является следствием другой проблемы, например, глухоты, а выступаете ней на равных. Он независим от сопутствующих проблем ребенка и не исчезает при их исчезновении без соответствующих коррекционных занятий, хотя и значительно снижается.
Трубочка, внизу шарик — представьте, что необходимо этот шарик выдуть наверх. Если мы устаем дуть и останавливаемся, то шарик опять спускается вниз. Но если выдуть его, то обратно он может вернуться, только если его туда положат снова. Пока мы не разовьем легкие, не наберемся сил, терпения и устойчивости, чтобы додуть до победного конца, мы так и будем начинать с самого начала. Или не начинать с начала, а постоянно дуть, без отдыха, но не с той силой, которая необходима для победы. И уставать будем постоянно. То есть результат зависит не от количества времени, потраченного на выдувание, а от качества.
Так и с аутизмом, который иногда и есть такой вот шарик.
30.10.2008
Часто я работаю молча ил и почти молча, так как моей целью не является развитие вербального уровня. До него еще дорасти надо. А для этого необходимо сначала овладеть невербальным уровнем общения, развитием которого я и занимаюсь первое и довольно длительное время.
Еще я использую минимум слов потому, что ребенку и так тяжело быть включенным, а речь, ее восприятие и переработка требуют от ребенка дополнительных усилий. И тогда ему становится сложнее концентрировать себя. Когда навык включения будет для него достаточно прост, то можно подключать и речь. Когда ребенок будет в состоянии удерживать и речь, и включение, можно добавлять и еще что-то следующее. И так далее. Во многом это дело тренировки.
Одна из основных проблем, мешающих аутичным детям развиваться, — подавленная активность, которая подавляется ребенком вслед за давлением затапливающей его тревоги. Грубо говоря, аутисты сами вырабатывают «нейролептик», защищающий их от невыносимой тревоги и не дающий им развиваться. В таком случае нейролептикки, которые часто выписываются аутичным детям, лишь усиливают их основную проблему — они еще сильнее подавляют уже подавленную самим ребенком активность.
Почему все так боятся диагноза «аутизм»? Почему это считается клеймом на всю жизнь? Почему считается, что если ребенок вышел из этого состояния, то это, значит, и не было аутизмом? Мне лично не понятно. Почему из моторной алалии можно выйти, а из аутизма нельзя? Аутизм не заразен. Он не сильно отличается от невроза навязчивости или страха темноты, но тем не менее они не считаются клеймом. Считается, что это временные проблемы, которые можно преодолеть. И с аутизмом то же самое.
01.11.2008
Интересно, это детей таких больше стало или мы смотреть на проблему аутизма по-другому стали, или мы научились быстро переключать их с аутичной симптоматики на уровень привычки?
Все чаще приходящие к нам на занятия студенты или специалисты, посмотрев на детей и на занятия, спрашивают:
— Ну и где же здесь аутисты?
Все чаще аутизм в моих глазах превращается в привычку вести себя таким образом, неумение самостоятельно без грамотной поддержки справиться с ней, но не более того. Аутизма нет — есть привычка быть аутистом.
Хотя, вероятно, существуют где-то и настоящие аутисты. Такие, которых один на десять тысяч. И с ними, возможно, работать надо совсем по-другому.
Если, например, при аллергии соблюдать необходимую диету, то высыпаний и покраснений на коже не будет.
С аутичным поведением то же самое, только диета при аутизме не пищевая, а психологическая. И если эту диету соблюдать, то все будет в порядке и со временем к опасным ситуациям выработается иммунитет и не будет необходимости в строгом ее соблюдении.
02.11.2008
В очередной раз задумалась о химическом отравлении организма и аутизме.
Это фактор, который усугубляет и без того существующие проблемы, но все-таки не является причиной аутизма, на мой взгляд. И действительно, если очищать организм, то ему не надо будет тратить силы на борьбу с отравлением, только на борьбу с аутизмом, например. Улучшение, безусловно, будет. Более того, я уверена, что в нынешнее время такая чистка не помешает любому среднестатистическому гражданину. Но в химическое отравление как причину возникновения или развития аутизма я не верю.
Рост количества детей с аутизмом — это всего лишь закономерный и, к сожалению, плачевный результат развития и прогресса человечества. Результат технического развития в ущерб естественному, настоящему, натуральному. Идет масса замен, как в духовном, ментальном, так и в материальном, например, в питании, в общении, в играх.
Если раньше взрослый сидел рядом с ребенком и, называя ему каждую картинку в книжке, мяукал, кукарекал, хрюкал, то сейчас абсолютно искренне и исключительно из благих намерений ребенку дают хорошую, качественную, яркую интерактивную книжку или игрушку, которая будет сама мяукать или лаять, если нажать нужную кнопку. Игрушку, которой он может пользоваться без участия взрослого, предоставляя обучение самому себе. И дело не только и не столько в том, что надо исключить подобные игрушки из жизни ребенка, но еще и в том, что надо дать им адекватную замену, не оставляя ребенка в пустоте, предоставленным самому себе.
Это попытка сэкономить на всем, на чем только можно, глобальное сберегание энергии и времени, только не понятно, с какой целью, так как большинству их девать некуда. Большинство не умеет пользоваться появившейся свободой, поэтому усиливается давление, которое мешает развитию, и на это давление в первую очередь реагируют самые слабые, те, кто не в состоянии сопротивляться… или, наоборот, сильные…
Кроме того, немаловажную роль в развитии аутизма играет перегруженность информационного поля. Отовсюду что-то звучит, трещит, вертится, крутится, мелькает, меняется и т. д. Если раньше ребенку с предпосылками к аутизму было достаточно только научиться концентрировать внимание в относительно спокойном поле, то сейчас надо научиться не только концентрироваться, но еще и не отвлекаться на постоянно происходящее вокруг движение. С этим справляются далеко не все, отсюда и катастрофический рост аутизма во всем мире. И в первую очередь именно в развитых странах.
Химическое отравление на этом фоне является всего лишь одним из многих факторов, усугубляющих проблемы в психическом и физическом развитии современных детей, в том числе и аутичных. Это следствие, но ни в коей мере не причина. Потому как кому-то ведь и в голову не придет есть продукты, например, содержащие консерванты и прочую гадость, а кому-то в голову не придет не есть такие продукты, но это не гарантирует отсутствие аутизма.
Аутизации способствует все в современном мире. Сейчас можно ничего не делать, живя на полуфабрикатах, — пищевых, технических, ментальных, духовных. Только вряд ли это способствует гармоничному развитию личности. Жизнь на скорую руку, в спешке, отдельно друг от друга.
Кто-то ориентируется на рекламу и общество потребителей, а кто-то на себя и на здравый смысл. Но делаем выбор мы сами. И это касается всего, не только питания, обслуживания, но и навязываемого общения.
Мысами выбираем, какими будем. Мы — единственные, кто ответственен за этот выбор.
Глобальная, общемировая неестественность. И уж кто принял эти правила игры против воли, не соглашаясь с ними в душе, но играя по ним, те и проигрывают больше всего. Потому что в них нет целостности. Надо или быть в игре, доверять игре, быть игрой. Или не играть вовсе. Можно делать все то, что мы сами себе разрешаем, конечно, в пределах разумного; решаем мы. Даже в тех случаях, когда что-то происходит против воли, не в общемировом плане, а на бытовом уровне, — мы же с этим сами соглашаемся. Когда идет серьезное рассогласование между тем, каким я хочу быть, и тем, каким принято быть в обществе или обществом, и когда выбор делается не в свою пользу. Когда доверие себе и своим желаниям затмевается пропагандой кем-то придуманной правильности, нормальности, современности, эталонности. Когда из страха не соответствовать, из-за боязни, не всегда осознанной, быть осужденным кем-то отказываются от себя в пользу общества. Тогда и появляется масса проблем, многие из которых отражаются и на детях в том числе.
Заметила сложности, возникающие у родителей в определении и дифференциации состояния и поведения ребенка. Очень часто наблюдаю подмены, на основе которых строится общение, восприятие, воспитание и взаимодействие с ребенком. Так, оживление и живость, искренняя радость часто определяются родителями как возбуждение и перевозбуждение. Соответственно искренние чувства запрещаются и пресекаются. Тем самым в ребенке неосознанно взращивается запрет на искренность и проявление истинных, чистых эмоций. Радоваться нельзя. Или, как минимум, радоваться заметно для окружающих нельзя, так как это неправильно истолковывается. Отсюда и остальные запреты, для возникновения которых уже достаточно ресурсов самого ребенка, даже вмешиваться никому не надо.
Важно при этом понимать, что, запрещая ребенку радоваться, родители считают, что не дают ему перевозбуждаться, так как ошибочно определяют его состояние, ориентируясь только на поверхностные проявления в поведении ребенка.
То же касается и проявления многих других эмоций, неправильного их определен и я и, следовательно, ошибочной реакции на них. Так, усталость часто трактуется как аутизация, отстаивание своих желаний — как непонятная агрессия, аутизация — как спокойствие и пр.
У многих, у кого-то сразу, а у кого-то на определенном этапе, возникает сопротивление терапии, которое проявляется в агрессии по отношению к терапевту или по отношению к родственникам, которые не принимают участия в терапии, или в агрессии к ребенку.
Попросту говоря, в какой-то момент у родителя (родителей) появляется страх изменений ил и страх ответственности за изменения и их удержание. В этих случаях самое первое, что приходит в голову, — вернуться назад, в исходную, знакомую точку, обесценив достигнутые результаты или их возможность, отказавшись от помощи, найдя для этого массу причин, объяснений или оправданий.
Необходимость думать, анализировать, искать варианты внедрения нового продукта или действия значительно увеличивает долю включения в процесс жизни, выдергивает из внутреннего мира. Это включение отражается на всех сторонах жизни и, естественно, меняет ребенка. С ним начинают по-другому общаться, так как и сами меняются, и степень включенности в ребенка тоже значительно вырастает.
В том Случае, когда таким семейным «включателем» является введение диеты или биомедицинского лечения, то, помимо возросшего уровня включенности всей семьи, влекущей автоматические изменения, происходит еще и очищение организма, что также упрощает жизнь аутичному ребенку.
Но причинно-следственные связи в изменениях на фоне такого лечения я усматриваю несколько иные, чем принято видеть. Изменения происходят не столько из-за лечения и диеты, что тоже не повредит, сколько из-за изменения образа жизни, образа мыслей, способа взаимодействия с ребенком, хотя формально это и опосредовано введением лечения. Таким образом, диета становится всего лишь эффективным средством изменения семейной системы.
Тоже самое можно сказать и о многих других известных методиках, воздействие которых в первую очередь направлено на внешние изменения и которые основаны на соблюдении разнообразных правил. Соблюдение правил структурирует семью и тем самым постепенно меняет ее систему изнутри, что в конечном итоге и приводит к изменениям у ребенка, при которых внешние способы коррекции оказываются вспомогательными для воздействия на внутреннюю систему. Если правила соблюдаются лишь формально и это не влечет за собой внутренних изменений семьи, результатов может и не быть.
Безглютеиновая, безказеиновая диета при аутизме эффективна тогда, когда она является терапевтическим инструментом, агентом изменений всей семьи. Если же она просто формально приложена к ребенку и его проблеме, то ничего, кроме кишечных проблем, она не решает, хоть иногда и приводит к повышению уровня включенности ребенка за счет освобождения ресурсов.
03.11.2008
Основная проблема аутистов заключается в подавленных по разнообразным причинам воле и самости. Соответственной работа должна быть направлена на снижение уровня давления, как внутреннего, так и внешнего, как психологического, так и соматического.
Повышенное внутричерепное давление, недостаток кислорода, шейный отдел. Кислородное голодание и голодание вообще. На уровне соматическом, физиологическом, физическом и психологическом. На уровне эмоций, чувств, ощущений и так далее. А дальше одно за другое цепляется. Но как закручивается, так и раскручивается, цепляясь одно за другое.
Любую нагрузку — и умственную, и физическую, и психическую — нужно грамотно распределять. И такое же грамотное распределение необходимо внутри каждой из этих категорий: не следует сваливать все в кучу, но и слишком разделять тоже нельзя.
Аутичный ребенок не фильтрует воспринимаемое и пытается брать все. Но быстро перестает справляться с тем, что получает, выстраивает сильнейшие аутичные защиты и практически перестает воспринимать вообще что бы то ни было.
04.11.2008
При грамотном подходе ощутимые результаты и изменения в поведении ребенка видны уже на второй-третьей неделе терапевтического вмешательства. Правда, часто эти результаты приписываются чему угодно, только не терапии.
Неуверенность, тревога, контроль, давление, напряжение — качества, свойственные большинству членов аутичных семей и вытекающие одно из другого.
Я бы назвала этот тип семей «тревожно-давящими», причем таковыми являются преимущественно матери. Давление при этом — следствие повышенной тревоги. У кого-то эти черты явные, у кого-то скрытые. Они появляются по разным причинам и по-разному проявляются, существуют в разном соотношении друг к другу. Но они есть и являются одной из основных проблем, с которой надо работать семье независимо от развития и терапевтической работы с ребенком.
В качестве одного из дополнительных и простых в исполнении способов снятия психологического и мышечного напряжения как у детей, так и у родителей можно использовать гимнастику лица. Гимнастику можно делать и перед зеркалом, и перед ребенком, и играя в «зеркало» вместе с ребенком, и просто дома, на работе, в дороге.
Можно использовать ее как игру, а можно как специально организованное занятие — это уж кому как больше понравится.
Агрессия, как и смех, часто является зашитой от чего-то пугающего.
Важно понять ее функциональное значение в каждый конкретный момент. Если агрессия спровоцирована страхом, тревогой, то в первую очередь необходимо убедить ребенка в безопасности ситуации или ликвидировать источник страха. Не стоит в такой ситуации поучать ребенка и читать ему нотации о нормах поведения в обществе.
05.11.2008
Поощрение — да, я могу допустить поощрение эмоцией или общением. Но допустить материальное поощрение, такое как еда, покупка, игрушка и пр., в воспитании и работе с аутичным, да и не только аутичным ребенком я не могу.
— У Андрюши последние две недели дома просто ужасное поведение, — говорит мне его мама. При этом на занятиях я отмечаю отчетливую положительную динамику. Первые две встречи мне пришлось потратить на понимание того, как правильнее работать с ним, так как стало ясно, что аутичный подход ему не всегда годится, да и основная его проблема заключается в гиперактивном поведении. Первые занятия с ним были сплошным безумием, сейчас это золотой ребенок — слышащий, думающий, дискутирующий, несмотря на существующие речевые проблемы.
Почему же дома он так плох? Возможно, существует огромная разница в способе общения с ним дома и на занятиях, и именно этот разрыв дает такую острую поведенческую реакцию? Не знаю, это всего лишь предположение.
06.11.2008
— Я эту неделю старалась дома играть со Степой так, как мы играли на занятии, — рассказывает мне Степина мама во время очередной нашей встречи. — Но это же невозможно делать постоянно! И потом, он же как наркоман — ему же чем больше даешь, тем больше надо. А я же не могу проводить с ним так много времени!
— Вот в этом-то и кроется загвоздка, что, не пройдя этапа, когда «ему все время надо», дальше не двинуться. Во всяком случае, относительно быстро не двинуться.
— Нужно играть не с Ваней, не Ваней, а в Ваню, — реагирую я на попытку студентов, пришедших к нам на занятие, играть с ним в правильные, структурированные игры. — Прежде чем овладевать другими предметами, понятиями, играми, ему надо понять, почувствовать, ощутить — что же такое «Ваня».
07.11.2008
Наиболее частые варианты первичного реагирования ребенка на попытки вмешательства в его аутизм:
1) Ребенок боится всего, боится любого вмешательства и старается уйти от него.
Артур: классический, «книжный» аутичный ребенок. Он все видит и все замечает в один момент, хоть это не всегда видно. Он всего боится и, прячась от страхов, уходит в себя. Он может одновременно наблюдать за происходящим в правом и в левом углу и в то же время видеть, что происходит у него за спиной. Он легко переключается с одного на другое, но из-за повышенной тревоги никак не пользуется этим навыком. Он внешне недоверчив, но поверить любому человеку для него ничего не стоит. Для того чтобы завоевать его доверие, достаточно просто не бояться его, понимать его, принимать его и помогать ему. Его первая реакция на что бы то ни было — отказ. Он боится всего нового и неизвестного, но если не бояться этих его реакций и, несмотря ни на что, знакомить его с новым, то он тут же добавляет это в свой арсенал и с удовольствием использует в дальнейшем. Он напрямую зависит от атмосферы и от внутреннего состояния наиболее близкого «здесь и сейчас» человека, и это необходимо учитывать при общении с ним. На напряжение он реагирует еще большим напряжением, на доверие — еще большим доверием и т. д. Его очень легко спугнуть, но при этом он остается мягким и открыто эмоциональным. Его основная проблема, и она явная и ничем не прикрытая, — это непереносимая тревога.
2) Ребенок поддается или подавляется, становится как пластилин.
Дима: пассивный наблюдатель. Он все время здесь, все время с нами, но ему катастрофически не хватает собственной активности. Такого ребенка надо все время заводить, все время активизировать, и это легко удается. Он выдержит столько, на сколько хватит фантазии и сколько выдержит тот, кто его активизирует. Он рад любым манипуляциям с собой. Он рад любой новой деятельности, хотя и предпочитает старую, хорошо знакомую. Но при любой активности и активизации очень важен внутренний компонент, важно то, с каким настроем и настроением мы с ним общаемся. Он легко почувствует фальшь и тут же среагирует на нее «уходом» из общения.
3) Ребенок напрягается, как на физическом, так и на психологическом уровнях.
Вова: его основная проблема, мешающая ему продуктивно развиваться и идти вперед, — напряжение. Он все замечает и все видит, но не всегда реагирует на это, так как ему мешает напряжение. Он напряжен всегда.
Он говорит сквозь сжатые зубы или губы, а ходит и даже бегает, не отрывая ног от земли. Он постоянно в тонусе. Он не может расслабиться. Он тоже отрицает все новое, но реагирует на это не открытой тревогой, а напряжением. Очень много внимания в работе с ним уделяется расслаблению и разрядке, как физической, так и психологической. Гимнастике лица и мускулатуры. С ним мы можем надувать щеки, кричать, кривляться и дурачиться, чтобы выпустить напряжение, с ним мы будем бегать, высоко поднимая колени, постоянно меняя маршруты, чтобы не стереотипизировать их. С ним мы будем учиться фантазировать и придумывать массу ответов на один и тот же вопрос (типа: «придумать пятьдесят способов использования кирпича»), и чем более нереальными они будут, тем в данном случае лучше. Основная работа с ним построена на расслабляющей и раскрепощающей активности, на постоянных изменениях и внедрении нового и, самое главное, разного. Чем меньше шаблонности в общении с ним, тем больше свободы в нем. Чем больше свободы в его партнере, тем проще и его провоцировать на собственную свободу. Он легко использует чужие примеры поведения, но ему не хватает уверенности в том, что он «право имеет».
4) Ребенок упирается, активно сопротивляется, игнорирует, отрицает или отвергает.
Степа: он как будто одновременно и с нами, и нет. Такое ощущение, что он все время где-то застревает. Он очень буквален. Он совершенно не гибкий. Следить за двумя людьми или двумя процессами одновременно ему очень сложно. Ему тяжело переключаться, поэтому его я буду все время запутывать, предъявляя ему много стимулов одновременно, и затем помогать ему распутываться. Он все время внутри. Чтобы добиться видимых включенных эмоций от него, особенно положительных, надо очень постараться, но и это вполне доступно. В противоположность большинству детей он не подавляется, а давит сам.
Давит и себя, и других. Первое и довольно длительное ощущение от него, что окружающие ему не нужны, он в них не заинтересован, а его поведение — это во многом позиция. Но и здесь, если копнуть поглубже, если научиться удерживать себя на нем и его на себе, оказывается, что очень даже нужны и очень даже интересны. С ним, как с тем шариком, о котором я писала выше, который надо додуть до победного конца, с ним главное — прорваться, а после этого можно уже и отдохнуть. С ним все время надо быть на скорости, иначе он начинает буксовать в тех местах, которые на скорости можно проскочить и двигаться дальше. С ним нужно постоянно находиться в тонусе, не отпуская его, или он тут же отключается и с удовольствием занимается какими-то своими делами. С ним нельзя ни на секунду расслабляться и выпускать его из активного внимания или хотя бы из своего поля зрения, особенно первое и довольно длительное время, если хотеть активного включения и участия с его стороны. Удерживая его активную включенность, сам находишься все время на грани, все время на острие. С ним очень сложно просто расслабиться, просто разрядиться, хотя иногда проходят и эти номера. Даже внутри расслабления и разрядки ожидаешь подвоха. Таких детей в моей практике меньшинство, и с такими детьми сложнее всего работать.
Выше описаны наиболее чистые варианты, без примесей, но таких — меньшинство. В большинстве своем они смешанные, а все описанное представлено в них равной степени или преобладает одно над другим, но нет таких крайностей, а соответственно и при работе с ними сочетаются разные подходы. Более того, в ходе работы с ребенком его реакции меняются, перетекая одна в другую.
Часто родители при общении с ребенком, особенно в наиболее сложных для него ситуациях, все время пытаются убедить его, уговорить, предложить, то есть прибегают к наиболее травматичному и сложному для ребенка способу выхода из ситуации. А надо просто говорить, просто спрашивать. В такие моменты ему нужны просто факты, просто уверенность и доверие, а не здравый смысл и упор на принятие самостоятельного решения.
Прививать самостоятельность надо в первую очередь на простом. Когда мы начинаем со сложного, где ребенок, как правило, терпит поражение, мы прививаем ему антисамостоятельность в решениях и неуверенность в собственных возможностях.
— Я не хочу уходить, — говорит ребенок, выходя с занятия.
И тут его начинают расспрашивать, уговаривать, убеждать в необходимости это сделать.
— А что ты будешь делать? Мне без тебя уходить? Ты здесь один останешься? А пойдем я тебе сок куплю. Как это не пойдешь?
Надо стараться переложить ответственность за принятие решения на ребенка, не уговаривать его и не ползать перед ним на коленях.
— Как хочешь. Можешь оставаться, а я ухожу. Если хочешь идти со мной, то давай одевайся. — Только при этом важно не играть в эти слова. Важно говорить и думать именно их. Как правило, ребенок это чувствует и начинает собираться.
— Я отдыхаю от детей только тогда, когда их совсем нет рядом. Если они есть, то я постоянно включена в них, постоянно контролирую все, — говорит мама Ромы, Тани и Марины. — Я расслабляюсь только тогда, когда дети спят.
— А все остальное время вы, получается, напряжены? И в таком состоянии общаетесь с ними, постоянно транслируя напряжение. А надо бы научиться получать удовольствие и в их присутствии, уметь расслабляться и с детьми тоже. Если это пока недоступно для вас, иногда лучше вообще забыть об их существовании, чем постоянно заряжать их напряжением, которое потом у каждого из них вылезает, хотя и по-разному.
Постарайтесь рассуждать не в категориях «виновата» и «из-за меня», а «есть так, и надо постараться изменить это».
В крайнем случае это может быть ошибкой, особенностью характера, повлиявшей на ребенка, ну уж никак не виной. Вина — это когда намеренно. Вряд ли найдется хоть один человек, который намеренно, все понимая и умея чувствовать себя по-другому, вести себя по-другому, общаться по-другому, сделает хуже любимому ребенку.
Но, зная это, понимая свою роль, можно пробовать менять и меняться.
Для того чтобы быть полезным аутичному человеку, чтобы быть в состоянии его развивать, надо лишь иметь желание разобраться и терпение это делать.
Одни непосредственно лечат, а другие помогают. У одних цель лечить, а у других — помогать. Какие-то занятия лечебные, а какие-то досуговые — это разница, и ее надо научиться видеть. И то и другое нужно и важно, но одно другому не равносильно и ставит перед собой разные цели и задачи, имеет разные средства.
08.11.2008
И сейчас я еще нередко допускаю ошибки в работе с родителями, а реже — с детьми, но тем не менее все же хочется верить, что все чаще я их не допускаю.
Расслабляться надо правильно. На обучение расслаблению необходимо отводить не одно и не два занятия.
Работа с каждым ребенком требует координированных действий всех специалистов, с которыми он занимается, чтобы не получалось, что каждый дует в свою дудку. Чтобы один специалист, сам того не зная, не свел на нет достижения другого.
Координировать работу могут либо сами специалисты, что достаточно сложно осуществить в тех случаях, когда они даже не знакомы друг с другом, либо, что проще, — родители.
09.11.2008
На неконструктивное давление или тревогу со стороны семьи и родителей дети реагируют также неконструктивно: аутисты — мегаторможением, гиперактивные — мегавозбуждением. В данном случае я имею в виду гиперактивность не неврологическую, а психологическую.
Одно из объяснений необходимости периода молчания с аутистами — это неправильное владение языком. Надо понимать, что неиспользование языка для аутиста равно неправильному его использованию. И тогда сначала надо забыть неправильное, а потом уже учиться правильному.
10.11.2008
— Я не была такой, — говорит мама. — Я не была такой контролирующей и такой тревожной, пока с ребенком проблем не случилось.
— А может, и наоборот. Может, это у ребенка проблем не было, пока вы такой не стали по какой-то другой причине. А дальше уже цепная реакция. И тут уже не важно, ребенок на вас среагировал или вы на него. Но, взаимно реагируя ухудшением на ухудшение друг у друга, вы сначала незаметно, а потом уже и заметно для всех усугубляли общую ситуацию. Вы оба.
Однако такая цепочка возможна как в ту, так и в обратную сторону. Можно взаимно улучшаться. И точно так же, сначала изменения незаметны, а потом будут все заметнее и заметнее. Но в этом случае начинать уже по-любому придется вам, так как вы намного сильнее и стабильнее ребенка. И вам понятно, что надо делать и зачем.
Часто встречаются ситуации, когда ребенок уже достаточно сильно изменился и ему доступен качественно иной уровень развития, а родители уже настолько привыкли к нему такому, каким он был, что не замечают изменений и не идут следом за ними.
Они общаются с уже выросшими детьми, как с маленькими. Очень мягко и очень осторожно. Излишне мягко и осторожно. Очень опекающе. Боятся ребенка, вернее, его особенностей и возможных реакций. Боятся не справиться с реакциями. И таким образом вторично затормаживают его развитие.
12.11.2008
Родители либо излишне погружены в ребенка, либо излишне погружены в себя, не видя и не чувствуя ребенка. Эта особенность присуща практически всем родителям, с которыми я знакома. Отсутствие среднего состояния в общении с ребенком, а часто и в целом по жизни. Или все, или ничего. Но эта особенность на глазах уходит при совместной направленной на ее исчезновение работе.
У меня иногда такое ощущение, что аутизм — это некий культ. Раскрученный бренд. Аутичное состояние не пытаются корректировать, а стараются его культивировать. Типа: «Да! Они вот такие не простые! Загадочные».
Культ освобождает от ответственности, от необходимости что-то делать, куда-то вмешиваться, что-то менять. Это касается и специалистов, и родителей.
Напряжение, тревога — активная или пассивная, открытая или скрытая. Давление, которое также может быть внутренним или внешним, активным или пассивным, направленным на себя или на других. В первую очередь это типично для матерей, но в целом и для всей семьи. И как вершина в ней — ребенок. Понятно, что и отцы, как правило, не случайны в таких семьях. Ребенок — это лишь вершина семейного айсберга. А самое интересное всегда под водой. Даже спилив вершину айсберга, мы от него не избавляемся, более того, он становится еще опаснее, так как становится незаметным.
13.11.2008
Две недели назад начали заниматься с Артемом и его мамой и достигли определенных результатов. На третьей неделе по семейным обстоятельствам занятие они пропустили, а по их возвращении мы опять начали все с нуля. Артем опять визжит, опять катает машинки, опять не видит детей в группе, опять не смотрит и не слушает. Очень обидно сталкиваться с этим, и тем не менее так выглядит наша работа с большинством семей. Зачем тогда заниматься? — постоянно возникает у меня вопрос. Зачем выматывать себя и ребенка? Зачем тратить время специалиста? Это все равно что начинать курс, например, медикаментозного лечения, уже видеть результат, бросать по каким-то причинам, а через какое-то время опять начинать снова, и снова, и снова. В чем же глубинный смысл такого лечения?
Наверное, от бессилия у меня такие вопросы всплывают периодически…
Отсутствие принятия, осознания и дифференциации себя, своих состояний и ощущений, причинно-следственных связей свойственно как детям, так и многим родителям. Просто у детей это обычно проявлено в утрированной форме. И, как правило, перечисленный набор переходит к детям от матерей. А от отцов, которые в большинстве случаев аутично подавлены материнской тревогой, детям передается аутичность. Особенности матерей, наложенные на особенности отцов и стрессы в раннем возрасте, и создают картину клинического аутизма у ребенка. Вышеперечисленное часто является катализатором, хотя и не всегда аналогичный набор приводит к аутизму у ребенка. Но если понимать и принимать такую позицию, если работать над собой будет хотя бы один из членов семьи, помимо ребенка, то эта работа автоматически скажется как на его состоянии, так и на всех остальных членах семьи, которые будут вынуждены изменить систему привычных внутрисемейных отношений в связи с появлением изменившегося члена семьи.
14.11.2008
Искаженное социальное развитие — отставание в социальном развитии.
У аутистов, как правило, искажение вторично на фоне отставания, которое является следствием аутичной защиты. Убрать его достаточно легко, а дальше идет отставание, которое исчезает только через постоянно обновляющийся социальный опыт и психотренинг.
Искажение часто идет как компенсация отставанию, только вот вряд ли эта компенсация конструктивная.
— Но я же знаю, что он умеет это делать.
— Он умеет у вас дома. А здесь он еще не умеет.
18.11.2008
Можно сколько угодно дискутировать на тему, в каком саду, в какой школе ребенку лучше. В коррекционном или в обычном, в обычном или в коррекционном. В одном больше занятий, в другом — больше жизни. Сложно сделать выбор. В большинстве случаев ответ будет зависеть не от направления сада или школы, а от их педагогического состава. От людей, которые там работают. И выбирая между коррекционным садом с не ахти каким составом и обычным садом с аналогичным составом, лучше выбрать обычный, в котором есть дети, способные оказать огромную помощь в развитии ребенка.
Аутизм возникает тогда, когда в семье возникает депрессия. И исчезает тогда, когда в семье исчезает депрессия. Но остается привычка и остается отставание. И чем длительнее период депрессии, тем сильнее привычка и больше отставание.
19.11.2008
Медленно и незаметно выходить из аутизма можно только с очень маленьким ребенком. Во всех остальных случаях быстрые изменения могут происходить только на пределе возможностей и при условии, что эти изменения будут касаться всех членов семьи.
20.11.2008
Наиболее часто встречающаяся ошибка в работе с проблемными детьми, в том числе и с аутистами, заключается в попытке научить ребенка поверх его проблемы, в обход проблемы.
У многих возникает ощущение, что обученностью можно скрыть проблему, «замазать» аутизм интеллектом и навыками. Не убирать проблему, а научить проблему. Обученная проблема. Обученный аутизм. Обучение поверх аутизма.
Обучать, развивать поверх аутизма — это все равно что асфальтировать прогнившие коммуникации без ремонта и приведения их в надлежащий вид. Положить на них новый, красивый асфальт, который скроет неотремонтированные внутренности.
Маленьких детей, родители которых только что столкнулись с аутизмом, лучше брать лишь на индивидуальные занятия совместно с родителями. Если же добавлять групповые занятия, то более старшим детям. Так как обычно родители, только столкнувшиеся с проблемой ребенка, пытаются охватить все предлагаемые варианты помощи, часто противоречащие один другому — что снижает эффективность работы в каждом из них во много раз. Объединение же с более старшими детьми и родителями, уже прошедшими через этот бег по специалистам и выбравшими какой-то путь, защищает вновь пришедших от потока пока ненужной информации, потому как для адаптации и проверки эффективности выбранной терапии необходимо минимум два месяца работы без примесей и наслоений.
— Иди на батуте попрыгай.
— Идем пазл сложим.
— Сделай вот так ножкой.
Это то, что я чаще всего слышу на совместных с родителями занятиях, особенно в первые наши встречи. Постоянные указательные предложения, давление и предложение осуществлять задумки родителей без учета желания ребенка.
Всегда можно осуществить задуманное действие без давления, можно завлечь, привлечь и развлечь ребенка, параллельно оживляя любое свое предложение действием. И, оживляя, увеличивать масштаб любого действия ребенка, в том случае, когда он не говорит, да и когда говорит тоже.
— Будем на батуте прыгать? — спрашиваю я ребенка и начинаю прыгать на батуте. Не всегда он подойдет, но у меня и цель пока другая — обратить его внимание на мое действие, спровоцировать его на самостоятельное принятие решения.
То же с пазлом:
— Смотри, какой пазл красивый! Тут и волк есть, и заяц, смотри, какая красота, — говорю я так, чтобы ребенок обратил на меня внимание, и в то же время высыпаю пазл на пол рядом с ребенком, — давай соберем.
И здесь не факт, что мы соберем этот пазл, возможно, только начнем, но выбор сделает ребенок, сам меня заметив.
Чем больше всего понастроено над аутизмом, над проблемой, тем больше времени придется потратить, чтобы это разобрать и докопаться до чистого аутизма, аутизма без примеси обучения. Аутизма, с которым можно что-то делать.
Как при реставрации. Сначала надо убрать то, что за многие годы налепили поверх оригинала, и только потом уже работать, работать с оригиналом.
Как клубок с нитками. Он запутался, и чтобы его свернуть обратно, сначала надо все распутать, а потом уже в клубок сворачивать. И чем более запутанный клубок, тем сложнее и дольше его распутывать.
Поэтому вся первичная работа с аутистом построена на разрушении наслоений. Чем младше ребенок, тем меньше наслоений и проще докопаться до оригинала, с которым можно работать и который можно развивать.
21.11.2008
— Каждому дается по силам, — часто говорят родители, особенно смирившиеся с ситуацией и с аутизмом у ребенка.
— В таком случае, до тех пор, пока у вас есть силы выдерживать его аутизм, — он у него есть. Как только у вас есть силы сопротивляться ему — его у него нет.
Важно определиться, к чему будете прикладывать те силы, которые даны, — к тому, чтобы терпеливо сносить все тяготы и невзгоды, или к тому, чтобы сопротивляться им.
Сегодня с Ромой целый час рисовали. Я высыпала на стол гору карандашей и задала первый вопрос:
— Чем сегодня будем заниматься?
— С Катей, — еле слышно отвечает Рома.
— Чем сегодня будем с Катей заниматься? — снова спрашиваю я, немного скорректировав вопрос.
— С русским, — вновь чуть слышно отвечает Рома.
«С русским» — в это понятие он вкладывает практически любые наши занятия, потому как в итоге они все и впрямь сводятся к языку, к развитию и владению речью. Однако я беру листочек и для наглядности пишу на нем в столбик крупными печатными буквами: «читать», «писать», «говорить», «рисовать», «играть», «смотреть фотографии».
— Что будем делать? — вновь спрашиваю я и показываю ему возможные варианты.
— Рисовать, — делает выбор Рома, и мы приступаем к следующему ходу.
— Чем будешь рисовать? — задаю я следующий вопрос.
— На бумаге, — еле слышно отвечает Рома.
— Нет, Рома. — И я повторяю свой вопрос, расставляя акценты на нужных мне словах. — Я спрашиваю, чем ты будешь рисовать на бумаге?
— Карандаши, — отвечает он, еще некоторое время подумав.
— Целиком говори, пожалуйста, — сразу поправляю я.
— Я буду рисовать карандашом, — отвечает он.
— Что будешь рисовать? — задаю я следующий вопрос.
— Травку, — немного подумав, ответил он.
— Какого цвета?
— Зеленый, — берет карандаш, рисует траву.
— А теперь что?
— Цветочек.
Дальше по той же схеме были нарисованы еще «солнце» и «домик» — стандартный Ромин набор. И тут я решила сменить тактику.
— Отлично! Давай теперь переворачивай страницу. — Рома послушно переворачивает страницу и ждет. — Какой цвет возьмешь? — спрашиваю я.
— Красный.
— Отлично! — и задаю следующий вопрос: — Что ты будешь рисовать красным цветом?
— Бегемота, — отвечает Рома.
— Говори, пожалуйста, целиком, — уже на автомате реагирую я на Ромину манеру говорить, максимально сокращая все, что только возможно.
— Я буду рисовать бегемота, — говорит он с ударением на последнее слово.
— А каким цветом? — не отстаю я.
— Красным.
— А теперь целиком, — вновь напоминаю я.
— Я буду рисовать красным бегемота.
— Отлично, давай рисуй, — говорю я, и Рома приступает к рисованию привычного человекообразного головонога под названием «бегемот». Далее по той же схеме он рисует желтого «медведя», как две капли воды похожего на бегемота. Но так как сейчас моя цель — развитие его инициативы и уверенности в выборе цвета и рисунка, а также развитие речи, а не правильность рисования, я не акцентирую на этом внимания.
— Молодец. А теперь что?
Рома тянется к очередному красному карандашу, выбирая его из всей многоцветной массы.
— Красный, — говорит Рома, неуверенно протягивая мне карандаш.
— Что красный?
— Карандаш.
— Целиком говори, пожалуйста, — опять встреваю я.
— Катя, я взял красный карандаш, — с ударением на последнее слово рапортует он.
— Что ты будешь рисовать красным карандашом?
— Грибок, — подумав, ответил он, с ожиданием взглянув на меня… неизвестно же, как я отреагирую…
— Отлично, только скажи целиком.
— Катя, я буду рисовать красным карандашом грибок.
— И опять с ударением на последнее слово. Заметив мой кивок, он начинает рисовать, и в процессе рисования у карандаша ломается стержень. Рома протягивает его мне.
— Что? — спрашиваю я.
Рома протягивает карандаш еще ближе ко мне и показывает на сломанный стержень.
— Рома, словами, — опять настаиваю я.
— Карандаш.
— Что карандаш?
— Сломался, — еле слышно произносит Рома, не привыкший говорить вслух.
— Что сломался? — продолжаю я.
— Катя, у меня сломался карандаш, — говорит он. Основная его проблема — это не неумение говорить, а отсутствие навыка пользования речью и тренировки говорения. Он обходится минимумом слов по жизни, предпочитая использовать жесты и взгляд. Да его никто и не заставляет особо, поскольку все уже и так привыкли его понимать.
Далее вновь по той же схеме: «вопрос-ответ-предложение», рисуется очередной головоногий «бегемот», потом «трава», «носорог», «слон», и, уже войдя во вкус, поняв, что можно говорить все, что угодно, он довольно быстро стал перечислять всех зверей, какие приходили ему в голову, правда, периодически повторяясь. Так он нарисовал еще одного «бегемота», «енота», очередного «медведя» и «ослика», как две капли воды похожих друг на друга, разве что разных цветов.
— Еще что?
— Таню, — неожиданно вспоминает Рома о существовании сестры.
— Здорово! Давай Таню. — И Рома рисует теперь уже Таню, которую можно отличить от «бегемота» или «енота» только лишь по подписи, снабжающей каждого нарисованного героя.
Далее были нарисованы: «ляля», «медведь» и «ослик».
— А теперь что ты нарисуешь?
— Палкана, — говорит Рома.
— Кого? — переспрашиваю я, не расслышав с первого раза.
— Нет, — тут же теряется Рома, — не скажешь.
— Я не расслышала, Рома, — говорю я и спрашиваю снова: — Кого ты будешь рисовать?
Так как уже довольно много времени мы достаточно четко строили наше общение с Ромой и он был настроен на меня и на рисование, мне таки удалось добиться от него повтора. Ему всегда дается это с трудом, так как обычно «не расслышали» и «переспросили» для него приравнивается к «неправильно», чего он очень боится и замыкается.
— Палкана, — повторяет он через некоторое время.
— Палкана? — вновь переспрашиваю я и иду на практически заведомо провальный шаг: — А Палкан — это кто? — Обычно на такие вопросы он не отвечает, так как они для него достаточно сложные.
— Царь, — как ни странно, получаю я ответ. Вероятно, он уже в достаточной мере влился в этот процесс говорения, вопросов и ответов, необходимости что-то придумывать, что для него это уже не было так сложно, как обычно. И опять же в данном случае для меня совершенно не важно то, что ответ не совсем соответствует истине. Главное — ответ есть.
Рома дорисовал Палкана, я сижу молча и смотрю на него, ожидая его дальнейших действий, а он в ответ очень внимательно смотрит на меня. Не дождавшись моего очередного вопроса, Рома молча протягивает мне карандаш.
— Словами, — тут же реагирую я.
— Катя, я нарисовал Палкана.
— Здорово! — говорю я и вновь замолкаю, внимательно глядя на Рому.
Через некоторое время, поняв, что от меня ничего не дождаться, Рома неуверенно говорит:
— Винни-Пух.
— Что Винни-Пух? — спрашиваю я.
— Катя, я буду рисовать Винни-Пуха, — говорит он, в то время как я продолжаю молчать, ожидая. его Дальнейших действий. Не дождавшись от меня команды, Рома очень неуверенно начинает рисовать, постоянно поглядывая на меня, в ожидании, что я его остановлю.
И так, раз за разом все более самостоятельно, были нарисованы «собачка», еще один «Винни-Пух» и еще один «бегемотик». Затем «волк» и, более того, именно волк, а не человекообразный головоног. Затем — «Дед Мороз», еще раз «ляля», «Пятачок», «разбойник». Снова «бегемот» и «медведь». Затем — длинношеий «жираф» и опять головоногие «медведь» с «бегемотом». И последнее, что мы успели за этот час — «барсук».
Что интересно, из огромной кучи карандашей Рома в первую очередь выбирал все яркие цвета: красный, желтый, оранжевый, зеленый, реже синий. Черный, серый, бежевый, коричневый, фиолетовый в большинстве своем остались не использованными.
То, что мы сегодня сделали, — это очень и очень хороший результат для Ромы, которому извлекать что-то свое, от себя и из себя очень и очень сложно.
23.11.2008
Диета, поляризация, биомедицинское лечение, медикаментозное лечение, АВА, дельфинотерапия, бассейн, остеопат, логопед, дефектолог, психолог, психиатр, биологическая обратная связь, пиявки, собаки, лошади, гомеопат, мануальный терапевт, РМО, ТЕАССН, PECS, БАДы, арттерапия, музыкальная терапия, психоанализ, невролог, невропатолог, нейропсихолог, подсадка эмбрионов, стволовые клетки, УЗИ всего, чего только можно, ЭЭГ, МРТ, Допплер, сканирование головного мозга, бабки, экстрасенсы, хелирование, натуропатия, Доман, Томатис….
Колоть, вливать, впихивать, заставлять, потакать, дрессировать, развивать, консервировать, провоцировать, поощрять, подавлять, возбуждать, а также много-много другого одновременно или с небольшим перерывом. Иногда полностью противоречащее одно другому. Бросая одно и начиная другое. В чем смысл такой терапии?
Пожалуй, основное, с чего необходимо начинать свой путь в реабилитации аутичного ребенка, — выбор пути. Надо научиться думать и выбирать, а не брать все, что дают. Важно выбрать что-то одно или хотя бы двигаться в одном направлении, не прыгая с места на место, в итоге не видя, что же на самом деле дало результат.
24.11.2008
Чем больше мы задумываемся над тем, как же внедрить что-то новое в рацион жизни ребенка, тем больше шансов, что нас постигнет неудача. Чем больше задумываешься, тем меньше уверенности, тем сложнее действовать.
Это как с ходьбой: если не думать, то идешь без запинок. А если думать, как это происходит, то начинаешь сбиваться.
Надо не думать, а просто делать.
25.11.2008
При неравномерном развитии, часто свойственном аутичным детям, почему-то в первую очередь начинают обращать внимание на сильные стороны и развивать их, не тренируя слабые. Это все равно что тренировать здоровый глаз, оставляя на будущее тренировку больного.
Я бы, наоборот, временно не трогала и, более того, «заклеивала» и без того сильные стороны и для начала выровняла ребенка путем усиления слабых сторон развития. А потом уже развивала бы в равной степени во всех направлениях.
Надо постоянно менять деятельность ребенка. Не стереотипизируя ее и постоянно давая ему возможность самому делать выбор.
Во всех играх и занятиях ребенка должна быть своеобразная карусель. Если сегодня складывали пазл, то завтра следует предложить что-то другое, например, рисование. Если сегодня ребенок расставлял тарелки, помогая накрывать на стол, то завтра пусть подметет пол. Если вчера на улице играли в догонялки, то сегодня — катаемся с горки паровозиком или кормим голубей. Если сегодня была футболка с зайчиком, то завтра с машинкой. И т. д.
Возвращаться к одной и той же деятельности надо не раньше, чем через четыре дня, постоянно чередуя разные занятия.
27.11.2008
Часто возникают сложности в работе с семьями детей третьей группы (по О. С. Никольской, Е. Р. Баенской), так называемых «Аспергеров», так как это дети с хорошей речью и очень хорошо развитые интеллектуально. К возрасту обращения за помощью они уже прямо говорят о своем нежелании общаться со сверстниками и, как правило, неосознанно поощряются родителями, что усложняет работу. Нет явных отклонений, которые мешают семье, кроме некоторых странностей в поведении и «нежелания» общаться.
Тем не менее, таким детям в не меньшей степени необходима помощь в социализации и терапия, так как с них в отличие от явных аутистов будут требовать как со здоровых, без учета реально существующих психологических проблем, не понимая внутренних причин их появления, считая их поведение блажью, избалованностью или упрямством.
Не прекращать, не запрещать, не отключать от негативной аутичной деятельности, а переключать, привлекая, заинтересовывая какой-то другой деятельностью. И делать это до тех пор, пока не будет результата, помня о том, что если аутичный ребенок не отреагировал мгновенно, это не значит, что он не отреагирует вовсе. Ему надо несколько больше времени, чтобы заметить и среагировать. А окружающим — немного больше терпения, чтобы дать возможность ребенку самому заметить и среагировать.
— А надо заставлять его смотреть в глаза? — часто спрашивают родители.
— Заставлять? Нет, не надо.
— А мне говорили, что надо именно заставлять.
— Надо не заставлять, а привлекать его внимание, вызывать желание посмотреть. Когда вы заставляете, вы заставляете его соответствовать вашим желаниям, подавляя его собственные, и без того подавленные. Привлекая его внимание, вы развиваете и закрепляете у него умение смотреть и видеть, основанное на его собственных желаниях и инициативе. И одновременно поддерживаете его активность и инициативность в целом.
28.11.2008
Стереотип надо не резко ломать, а сначала включаться в него. И потом уже, на правах равноправного участника стереотипного действия его ломать, перенаправлять.
Егор строит пирамидку из кубиков. Если его не трогать, он может долго так делать, пребывая где-то не с нами. Я подхожу и начинаю строить вместе с ним, громко считаю и со стуком ставлю каждую следующую деталь на другую, привлекая к себе его внимание — это уже совместный процесс. В какой-то момент я говорю:
— А сейчас башня кааааак упадет! — и со всего размаха ее роняю.
Ребенок доволен, и стереотип нарушен. И так мы уже вместе с ним делаем еще несколько раз и спокойно переключаемся на какую-то другую совместную деятельность.
Сегодня на занятии были Егор с мамой и старшим братом Андрюшей. Егор нашел игрушечную ложку, вцепился в нее и, кажется, собрался так и ходить с ней все занятие. Но Андрюша, с которым у них совсем небольшая разница, увидев такую находку, сразу отнял ее и убежал с ней в домик. Егор поспешил за ним и уже начал пытаться отнять «свою» игрушку, но не успел, так как вмешалась мама, которая ему помогла.
— Андрюша, зачем ты забрал у Егора ложку? Он же первый ее нашел.
Несмотря на желание помочь ребенку, ускорить процесс или оградить его от, как вам кажется, неприятных переживаний, оставляйте ему возможность быть самостоятельным и получать свой опыт. Старайтесь вмешиваться хотя бы не сразу, а через некоторое время после того, как он сам попробует решить проблему. Помогайте тогда, когда ребенок не справляется, а не тогда, когда он пытается справиться.
Это же все равно, что постоянно носить на руках ребенка, только начинающего ходить, лишь потому, что у него походка шаткая и он часто падает. Но ведь по-другому он не научится, и походка уверенной не станет, если не тренироваться.
Похожая ситуация была и на совместном занятии со Степой и мамой.
Он строил железную дорогу для паровоза. Сначала он просто катал его по полу, а потом согласился с моим предложением сделать дорогу. Надо сказать, что давалось ему это очень непросто: сложно было сконцентрироваться, сложно попасть кончиком одной детальки в выемку другой, чтобы соединить их. Недолго думая, мама взялась помогать ему, вставляя детальки одна в другую за него.
— Стойте, стойте! — остановила я ее. — Он же старается, он же пытается сам попасть, сам сделать.
— Но я же хочу ему помочь.
— Делая за него, вы ему не помогаете. Как он может научиться делать что-то хорошо, если не будет тренироваться? Вы ему помогаете раньше, чем у него не получилось. Он же сейчас не отказывался строить дорогу, просто он строил ее очень медленно.
— А вот на это у меня не хватает терпения. Хоть я и понимаю, что лучше, чтобы он сам сделал… но это так долго…
30.11.2008
Эмоциональная холодность, закрытость, замкнутость аутичных детей — это своеобразный психологический пресс, который они накачали. Потому что иначе им будет очень больно, а с этой болью они справляться не умеют. Если они впускают ее внутрь себя, она их разрушает, сжигает изнутри.
02.12.2008
Аутичным детям не привит навык внутренней сопротивляемости. У них не развит психологический иммунитет, как правило, потому что его никто не развивал, обходя острые углы, создавая тепличные условия именно по отношению к аутичной симптоматике. При этом остальных, не аутичных, сфер жизни и развития это может и не касаться.
05.12.2008
— А вот я заметила, — рассказывает мама Егора, — что у него появляются страхи от просмотра мультфильма или какой-то рекламы не сразу, а через некоторое время. Он начинает бояться громкого или страшного в них месяца через полтора. Это почему так? Почему сначала он смотрел, и ему было не страшно, а потом он начинает пугаться?
— Возможно, это происходит потому, что сначала длительное время он смотрел мультфильм фоном, без включения и понимания, а только потом начал выделять отдельные моменты в нем. Ему потребовалось полтора месяца на то, чтобы привыкнуть к сюжету настолько, чтобы начать выделять из него что-то. Но можно не создавать подобных фоновых ситуаций, тем более что смысла в них нет. Можно сразу акцентировать внимание ребенка на сюжете и на его ярких, не только страшных, моментах. Чуть более усиливать их, чтобы они стали сразу заметны ему.
Неля совсем не говорит, постоянно слоняется по залу и стучит по всем встречающимся ей поверхностям, все тянет в рот и затем выкидывает, плюется, плохо фиксирует взгляд на окружающем и не умеет занимать себя сама чем-либо, кроме перечисленного.
На индивидуальном занятии мы немного поиграли в активные игры, покатались с горки и на мячиках, покачали ее за руки и за ноги, потянули в разные стороны и пр. Через некоторое время, когда ей на глаза попалась деталька от конструктора и она по привычке потянула ее в рот, я усадила ее играть в конструктор. Сев на пол, я посадила Нелю к себе на колени, взяла ее руки в свои, и мы начали строить башню. Башня постоянно ломалась или сама по себе, или с Нелиной помощью, но, несмотря на это, мы продолжали. Мама подавала нам детальки, а я удерживала Нелю, фиксируя ее на конструкторе. Мы то собирали башню, то разбирали. Первое время ей было сложно не то что строить, ей было сложно сидеть, смотреть, сложно просто подчиняться моим рукам. Ей пятнадцать минут потребовалось только на то, чтобы минимально сфокусироваться. И через какое-то время, я почувствовала, что это уже не только я складываю башню, а мы вместе, что Неля следит за мной и помогает по мере своих возможностей. Заметила это и мама, которая очень удивленно и в то же время озадаченно сказала:
— Хм…
А если бы у нас было три часа, а не пятнадцать минут, то она бы поняла, что нужно с конструктором делать, и автоматизировала бы этот процесс. А если бы десять?
07.12.2008
Моя задача не в том, чтобы не дать ребенку скатиться вниз, а в том, чтобы помочь ему подняться наверх и удержаться там, чтобы иметь возможность идти дальше.
09.12.2008
Кто-то идет по пути создания суперсовременных пандусов, колясок, слуховых аппаратов, линз, замещающих коммуникаций. А кто-то — по пути изобретения и разработки метода, позволяющего ребенку идти самостоятельно, видеть, слышать, общаться. Но одно никак не исключает другого. Все будет востребовано.
11.12.2008
Аутичный ребенок, как правило, доверяет одному и зависим от одного наиболее значимого, привычного и безопасного «здесь и сейчас» человека. Поэтому одна из задач в терапии аутизма — это расширение круга доверия. И на занятиях я все время акцентирую внимание на присутствующих детях и других взрослых, провоцируя общение. Очень помогает работа в слаженном терапевтическом альянсе, где терапевтов много, но они все равные для ребенка. То же можно сказать и применительно к семье и ближайшему кругу друзей и родственников.
14.12.2008
И уже хочется спуститься вниз и уйти обратно в свое любимое, привычное болото, или не болото, а в зыбучие пески, или в открытый космос… А если выбора нет? Если за спиной горящий лес? Так вот, можно считать, что нет выбора, что лес и правда горит, что он уже обжигает пятки. Это позволяет двигаться дальше и не оглядываться — так как идти все равно придется, несмотря на страх, усталость и желание все бросить и вернуться в такой знакомый, привычный и по-своему любимый аутизм.
Здесь вам не равнина,
Здесь климат иной,
Идут лавины одна за одной,
И здесь за камнепадом ревет камнепад.
И можно свернуть, обрыв обогнуть,
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа.
Кто здесь не бывал, кто не рисковал,
Тот сам себя не испытал,
Пусть даже внизу он звезды хватал с небес.
Внизу не встретишь, как ни тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес.
Нет алых роз и траурных лент,
И не похож на монумент
Тот камень, что покой тебе подарил.
Как вечным огнем, сверкает днем
Вершина изумрудным льдом,
Которую ты так и не покорил.
И пусть говорят, да, пусть говорят…
Но нет, никто не гибнет зря!
Так лучше, чем от водки иль от простуд!
Другие придут, сменив уют
На риск и непомерный труд,
Пройдут тобой не пройденный маршрут.
Отвесные стены, а ну не зевай,
Ты здесь на везение не уповай,
В горах не надежны ни камень, ни лед, ни скала.
Надеемся только на крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк
И молимся, чтобы страховка не подвела.
Мы рубим ступени. Ни шагу назад!
И от напряженья колени дрожат,
И сердце готово к вершине бежать из груди.
Весь мир на ладони! Ты счастлив и нем
И только немного завидуешь тем,
Другим, у которых вершина еще впереди