— По-моему, ты и так здорово устроился здесь, Гераська! Смотри, как бы не слететь раньше времени. Я мог бы уже тебе в этом помочь, да по-дружески пожалел. Потому воруй осмотрительно.
— Все ведь воруют, Сафрон, — чуть не обиделся Герасим. — А на что ты намекаешь? Неужто мог бы меня заложить?
— Не заложить, а вывести на чистую воду, — усмехнулся Сафрон и постарался поменять разговор, спросив игриво: — А бабу себе уже нашёл?
— А как же! — осклабился мужик. — Здесь они не то, что наши! Здесь они во всем угождают мужику и никогда не перечат, как наши. Я доволен! И никакая не жена и всегда можно поменять её. Вера только не наша. Да это и не так важно. Мы ладим и с разными верами, хи-хи!
— Это так, друг Гераська. Значит, ты доволен жизнью?
— А чего ж не быть довольным? Денежки текут помаленьку, жалование тоже, на всё остальное трачу совсем мало. Так что года за два-три можно скопить достаточно, чтобы убраться отсюда, пока голову не сложил в этой духоте и жаре! Это одно меня угнетает, да ещё помолиться, отмолить грехи свои тут нет возможности. Ни церкви нашей, ни попа, который отпустил бы мои грехи! — и Герасим тяжко вздохнул и наспех перекрестился.
Сафрон, не получив от Хетчера никаких чётких указаний по управлению факторией, очень трудно доходил до всего. Через месяц вышел в итоге с небольшим долгом, который в Сурате ему простили, прислав записку весьма таинственного содержания. У Сафрона даже голова заболела, когда он разбирал трудные слова и домысливал содержание, пока не осознал всего.
Чиновник, вероятно опираясь на Хетчера, прозрачно и туманно намекал на скорейшую присылку очередного взноса куда-то. Куда и кому — Сафрон и не понял, а лишь смутно догадывался, вспоминая разговоры и намёки ещё в Сурате. Это его сильно озадачило. Без обычного воровства и обмана крестьян, у него никогда не сможет появиться столько денег для мзды начальству.
Он даже пожаловался своей женщине, а та ничего не смогла ответить, лишь таращила глаза, и страх метался в её черных больших глазах. Он обратился к Данилу. Тот внимательно выслушал, вздохнул.
— Я так и знал, что у тебя здесь ничего не выйдет, Сафрон, — он сокрушённо вздыхал, морщил лоб и скрёб бороду. — Я готов тебе помочь, но и ты что-то должен для этого делать, друг! Без этого тебе тут не удержаться. Что тогда будет с тобой? Ты и фунта не можешь позволить себе, а с тебя требуют пять ежемесячно! Подумай и о себе хоть немного, дурья башка!
В подавленном состоянии, злясь и нервничая, Сафрон должен был признать, что Данил совершенно прав, и тут же надо менять свои отношения. И на следующий же день стал довольно интенсивно обвешивать крестьян, обсчитывать и вскоре собрал необходимую сумму, ничего не выкроив себе. Все работники втихую посмеивались над ним, вручая свои доли, но Сафрон с этого времени как-то ожесточился и стал давить на сборщиков товара сильнее, чем у Хетчера. Даже Данил как-то заметил хмуро:
— Ты что, Сафрон, так озверел? Со своих сдирать шкуру вздумал? Смотри, а то получишь выговор и увольнение. Тут уже собираются накатать на тебя жалобу начальству в Сурат.
— Пусть катают! — зло ответил Сафрон. — Сами вынудили меня к этому, так нечего бочку на меня катить. Будет хуже, коль я сам на вас всех бочку накачу. Не забывай, что у меня в Сурате мохнатая рука, а сам я не богатею, как все вы. Да иди ты к черту! — разозлился он и ушёл, не став слушать друга.
Отослал хорошую мзду, оставив себе всего три монетки золотом. Вскоре ожидал прибытия кассира с новой партией денег для закупки товаров. Готовил обоз с готовым товаром уже заваленным в складах. С обозом поехал сам, как и положено, взяв с собой Данила. Тот долго уговаривал друга, надеясь повидать остальных казаков, поделиться впечатлениями и надеждами, особенно с Акимом.
В Сурате дела Сафрона оказались вполне сносными и всё благодаря большому вкладу за последний месяц. Он даже встретился с Хетчером, который возглавил отдел по погрузке товаров на суда.
— Я не могу отказать себе в удовольствии угостить тебя знатным обедом, Сафониус, — он блаженно улыбался, заметно порозовел и приоделся. — Благодаря тебе нам удалось то, к чему я так стремился. Пошли, я угощаю, и ты будешь доволен, мой друг. Скоро ты сможешь отправиться в свою Европу. Хотя мне не очень охота туда возвращаться. Намерен ещё несколько лет подождать, — и он довольно смеялся, чем немного разозлил Сафрона. Вида, однако, он показать не посмел, а весело улыбался, прищурив глаза.
Немного успокоенный, Сафрон вернулся на факторию. Данил с радостным лицом благодарил друга за оказанное удовольствие посетить друзей и Сурат.
— Говорят, ты премию получил, Сафрон! — вопросительно глядел он на друга.
— О да! — весело воскликнул Сафрон. — Целых пять монет! Целое состояние!
Данил с удивлением поднял на него глаза.
— Неужели так мало? Вот скряги проклятые! Сами бросают в карманы сотнями, а простым людям оставляют крохи! Или ты такой человек, что все знают, что ты и этим будешь доволен.
— Может, и так, да мне это без разницы, Данилка! — Сафрон довольный улыбался. Он спешил побыстрее оказаться в своём домике, где должна его ждать его черноокая и страстная женщина.
Прошло довольно много времени. Здесь годы для казаков выглядели странно и непонятно, потому им почти не составило труда всё перепутать и даже забыть. Особенно при том, что теперь у них были деньги, и все возможности без особых осложнений отправиться с караваном судов в Европу. Иногда эти мысли всё же возвращались к ним, когда они пересчитывали свои накопления.
Вскоре Сафрону донесли, что крестьяне сильно возмущены его поборами и обманом, что приносило им большие убытки, а англичанам хорошие денежки.
И однажды большая толпа туземцев, вооружённых сельским хозяйственным оружием, подступила к воротам фактории, держа на вилах голову одного из агентов фактории, особенно жестоко поступавшего с ними.
— Быстрее хватайте оружие, болваны! — орал Сафрон, размахивая саблей. — Ворота не открывать! Смотрите за оградой! Вдруг кто перевалит через неё!
— Сафрон, стрелять, коль прорвутся? — спросил Данил, бледный и запыхавшийся после бега.
— Стрелять! — коротко ответил тот и приблизился к воротам, с пистолетом за кушаком широченных шаровар. Ворота уже покачивались под напором толпы и трещали. Шесть агентов с перепуганными лицами приготовились подороже продавать свои жизни, когда издали послышались свист, крики и наблюдатель с вышки закричал, срывающимся голосом:
— Конница раджи скачет к нам! Как это понимать?
Не успели англичане сообразить или принять меры отпора, как кони врезались в толпу крестьян. Раздавая удары во все стороны дубинками и саблями, воины носились среди людей. Вопли, проклятья и смертные крики слились с грохотом копыт, храпом и стонами раненых.
— Открывай ворота! — приказал Сафрон. Он вспрыгнул на коня и вместе со всеми принял участие в избиении крестьян. Те разбегались в разные стороны, не заботясь о раненых и убитых. Последних было человек пять. Собаки в азарте рвали убегавшим ноги, лаяли и бесновались при виде крови.
Начальник отряда приблизился к Сафрону, отсалютовал саблей и проговорил на отвратительном английском:
— Раджа получать весть бунт, сахиб! Нас посылать помощь! Ваш спасать!
Сафрон сердечно поблагодарил начальника, пригласил зайти освежиться и вручить награду. Для этого он шепнул Данилу собрать с агентов по золотому.
— Вы очень кстати подоспели, — улыбался Сафрон, радушно приглашая за стол. — Передайте радже мои самые искренние благодарности с пожеланием долголетия и счастливого царствования во славу Аллаха!
Сафрон приложил руку к сердцу, получил ответ, и небольшой пир продолжался до заката, когда воины ускакали восвояси, ведомые начальником, весьма навеселе от выпитого виски.
Этот бунт крестьян, промелькнувший так быстро, что даже осознать не было времени, сильно подействовал на Сафрона. Он полночи не спал, ворочался на жаркой постели, да и потом несколько дней почти ничего не делал, переживая и раздумывая.
Когда собрался обоз в Сурат, он отправился с ним и испросил позволение у Хетчера посетить его по личному делу.
— Что случилось, Сафониус! Слышал, что у вас случился бунт крестьян. Раджа уже отписал мне похвальное письмо о тебе. Молодец. Но у тебя вид не тот. Что случилось?
— Хочу получить расчёт, сэр, — коротко проговорил Сафрон. — Плохо себя я чувствую. Болеть тут начинаю.
— Гм! — удивился Хетчер, посмотрел пытливо на Сафрона. — А на самом деле?
— Мне тут плохо, сэр. Чувствую, что скоро окончательно слягу, сэр.
— Знакомо, — проговорил с грустью англичанин. — Многие тут не выдерживают, я понимаю тебя. Хорошо, приходи через два-три дня. Я посмотрю, что смогу для тебя сделать. А расчёт ты получишь потом.
— Я могу пожить здесь, сэр? — спросил Сафрон очень скромно и даже робко.
— Сколько угодно, Сафониус! Твой домик будет свободен, если занят сейчас.
Сафрон поблагодарил и вышел, чувствуя облегчение и покой.
Потом он часами бродил по городу. Долго наблюдал фокусы факиров и гуру — святых людей. Дивился им и никак не мог понять, как это простые люди так много умеют?
Особенно его забавляли игры с кобрами, когда мастер под звуки флейты заставлял змей подчиняться себе и при этом нисколько не боялся. Или делал вид, что не боится. И вообще, он был зачарован необычностью индийских улиц, где столько можно увидеть страшного и непонятного.
Долго смотрел в порту на суда компании, что грузились пряностями, лесом и тюками, где должны находиться ценности, о которых он имел смутное представление. Но представлял, как эти суда легко могут подвергнуться нападениям пиратов всяких народов. И европейские пираты наверняка нисколько не уступают индийским и арабским в своей жажде добычи и крови.
И множество мыслей теснилось в его возбуждённой голове, готовые вылиться в необдуманный поступок, чего он больше всего боялся. Даже некоторая зависть к своим друзьям однажды настигла его, и он на некоторое время перестал думать о всякой чепухе, как сказал бы Хетчер.