Археолог Ольга Соффер участвовала в раскопках многих стоянок верхнего палеолита в Чехии. По ее мнению, принятая интерпретация рациона кроманьонцев – древних обитателей этих стоянок – неверна. Прежде предполагали, что весь обширный археологический материал (а его датировки дают 30 тысяч лет) указывает на превалирование в их диете мяса мамонтов, которых добывали мужчины-охотники. Соффер изучила скопление костей мамонтов и обнаружила, что люди, возможно, забрали кости и бивни животных, умерших естественной смертью. Кроме того, кости со следами рубки или тепловой обработки принадлежали или очень старым, или очень молодым особям, которые больше подвержены риску умереть от естественных причин или стать добычей хищников и охота на которых связана с наименьшей опасностью. Получается, на протяжении долгого времени в меню кроманьонцев мясо мамонтов не обязательно являлось самым гарантированным блюдом. Но если это были не мамонты, то за счет чего выживали многочисленные сложные общества на продуваемых всеми ветрами равнинах последнего ледникового периода? Кости зайцев и лисиц находят во множестве, это понятно, но, кроме того, микроскопические исследования кострищ выявили остатки крахмалосодержащих растений, семян, плодов и корневищ.
Однако Соффер заметила еще кое-что необычное: на кусках глинистого материала, рассеянных по территории стоянок, иногда видны тонкие параллельные линии. Археолог Джим Адовазио внимательно изучил эти куски и увидел не только параллельные, но и пересекающиеся линии, как сеточка, – очень похоже на плетение волокон. Дальнейшие изыскания выявили отпечатки текстиля, плетеных корзин, сетей, веревок и узлов. А тем, кто не доверяет отпечаткам на глине, можно предоставить найденные в слоях верхнего палеолита остатки льняных волокон: их обнаружили в грузинской пещере Дзудзуана, где необычно сухие условия обеспечили сохранность органического материала. Работу на этом местонахождении вели Элисо Квавадзе и Офер Бар-Йозеф, они определили возраст волокон в 35 тысяч лет. Некоторые волокна были волнистыми, как будто от скручивания или узелков, некоторые несли очевидные следы краски разных оттенков, от розового до черного. В тех слоях, где нашли волокно, обнаружены следы волоса и шерсти диких быков и коз, а еще остатки жуков, плесени и моли, которые и сейчас обычно сопровождают текстильную продукцию.
Таким образом, производство пряжи и других материалов для пошива одежды, сшивания шкур, для скрепления деталей орудий, для изготовления емкостей, веревок и сетей уже входило, скорее всего, в набор ремесел, известных некоторым группам ранних современных людей, живших на Кавказе. Все эти материалы должны были служить защитой от непогоды, из них можно было делать емкости для хранения еды; новые материалы позволили кроманьонцам существенно расширить методы охоты и ловли дичи. Как мы видели, с помощью плетеных сетей и силков самые разные члены общины могли охотиться, и теперь терпение и планирование стали важнее, чем способность далеко ходить или физическая сила. Все эти технологические новшества повлекли за собой социальные изменения, связанные с дальнейшим разделением труда, – нужно было специализироваться в изготовлении таких вещей, как сети, одежда, корзины, не говоря уже о появлении целого набора новомодных вещичек.
Но вернемся к неандертальцам и их охотничьему стилю. Невзирая на убедительность аргументации Куна и Стайнер, я считаю, что женщины и дети неандертальцев подвергались бы слишком большому риску, если бы им для участия в охоте приходилось уходить далеко от дома. Ниже я объясню закономерности повреждений на их скелетах другим способом. Стив Черчилль вместе с коллегой-антропологом Эндрю Фроле тоже сравнили неандертальцев с современными людьми, но при этом учли влияние климата и “социального буфера” (устойчивости к экстремальным воздействиям среды за счет культуры, то есть обогрева, одежды, защищенного жилища, и т. д.). По их прикидочным оценкам, неандертальцу в условиях ледниковой Европы требовалось в день на 250 ккал больше, чем современному человеку в тех же условиях: энергозатраты неандертальца будут выше из-за иного образа жизни, из-за большей массы тела, и особенно мышечной массы. Так как энергетические запросы у кроманьонца ниже, он выигрывает у неандертальца за счет как укороченного промежутка между рождением детей, так и повышенных шансов на выживание взрослых; у неандертальцев по сравнению с современными людьми выше требования к “отдаче” среды. Кроме того, если современный человек стал всеядным – в противовес плотоядным по большей части неандертальцам, – то ему легче было переживать трудные времена.
Как мы видели, данные о травмах у неандертальцев привели Бергера и Тринкауса к выводу, что это результат охоты с ближнего расстояния и что от подобных увечий страдали не только взрослые мужчины. Тем не менее оба признавали, что весь массив фактов можно интерпретировать и по-другому. Я думаю, на одно из объяснений стоит обратить особое внимание, по меньшей мере как на интересное дополнение к основной гипотезе. Я имею в виду межличностные конфликты, то есть насилие и жестокость по отношению друг к другу. Конечно, специфика повреждений и ранений в этом случае зависит и от оружия драчунов (если дерутся не просто на кулаках), и от того, чем и как защищается жертва. Но в любом случае травмы головы и верхней части туловища преобладают, а ведь именно такие увечья, к сожалению, наносят женщинам и детям, а не только мужчинам. Если в конфликте используется оружие, то криминалисты обычно находят или само оружие, или следы от него на теле. У нас имеются подобные криминалистические исследования пары ранений у неандертальцев, и к ним прилагаются любопытные рассуждения по поводу характеристик нападавшего.
В главе 4 мы рассмотрели, как в начале 1980-х после открытия погребений во французском Сен-Сезере изменились наши взгляды на неандертальцев. Сен-сезерские погребения отнесли к довольно позднему времени и ассоциировали с шательперронской индустрией верхнего палеолита. Недавно Кристофер Цолликофер (см. главу 3) с коллегами внимательнейшим образом изучили повреждение черепа из погребения. Причиной травмы стал удар, нанесенный предметом с заостренным краем. Рана была неглубокой, но, безусловно, вызвала большую кровопотерю, хотя зажила она в целом хорошо и человек жил после удара по крайней мере еще несколько месяцев. Это само по себе может служить свидетельством становления института социальной поддержки у неандертальцев (подробнее об этом ниже). Ранение, судя по расположению, произошло не случайно, то есть не в результате падения или от упавшего камня. Если считать, что человек в тот момент стоял выпрямившись, то удар нанесли с большой силой сзади или спереди, вероятно, с помощью каменного орудия, насаженного на ручку, вроде копья с наконечником.
Второй неандерталец, со стоянки Шанидар в Ираке, тоже пострадал от удара копьем, на сей раз в область грудной клетки. Эту наполовину зажившую рану отметил еще Тринкаус, работавший со скелетом тридцать с лишним лет назад. Но Черчилль с коллегами проанализировали кости более тщательно. Они обратили внимание на глубокий, тонкий порез на девятом ребре с левой стороны и провели соответствующие эксперименты: стреляли из арбалета каменными наконечниками стрел в свиные туши. У этого неандертальца раны начали заживать, но, в отличие от случая в Сен-Сезере, в конце концов оказались смертельными либо из-за повреждения легкого, либо из-за инфекции, так как острие могло остаться в теле (хотя его не нашли или не опознали в ходе первых раскопок). Возможно, то был удар каменным ножом, или несчастный случай на охоте, или умышленное самовредительство. По результатам экспериментов самым вероятным кажется удар копьем – его могли нанести сверху вниз под углом в 45 градусов, но, скорее всего, это был бросок, а не выпад. Развивая сценарий дальше, Черчилль утверждает, что копья с каменными наконечниками бросали только кроманьонцы, так что рану нанес скорее современный человек, чем неандерталец, а это уже межвидовая агрессия. Но можно ли говорить, что в период жизни и ранения неандертальца Шанидар-3 в том же районе жили и современные люди? Вот тут как раз и возникает основная проблема, так как событие произошло примерно 50 тысяч лет назад, а мы не можем надежно подтвердить присутствие современного человека на территории Ирака в это время. Точно так же можно предполагать, что неандерталец из Сен-Сезера повстречал кого-то из кроманьонцев, ранние представители которых уже обитали в тех местах. И тогда оба инцидента становятся в один ряд со случаем предположительного каннибализма в Ле-Руа (в главе 4 мы говорили о находке черепа неандертальского типа со следами каннибализма), так что общая картина склоняет к мысли о неприязненных отношениях между неандертальцами и кроманьонцами.
Итак, нам известно, что неандертальцы часто страдали от увечий и что в некоторых случаях, похоже, было принято ухаживать за ранеными до выздоровления или, по крайней мере, заботой продлевать им жизнь. Есть одна такая находка, говорящая об очень раннем становлении подобных обычаев, – детский череп из пещеры Сима-де-лос-Уэсос в Атапуэрке в Испании. Его датировка показывает 400 тысяч лет. Ребенок родился с деформированным черепом и мозгом, вероятно, из-за дефекта внутриутробного развития. Он практически наверняка появился на свет физически и умственно неполноценным, но от него не отказались, заботились о беспомощном младенце и воспитывали его до восьми лет, когда ребенок скончался по естественным причинам, связанным (или, может, и нет) с врожденной инвалидностью. Как уже упоминалось, обитатели Атапуэрки попадают в диапазон самого начала эволюции неандертальцев, и создается впечатление, что неандертальцы продолжили общественную традицию заботиться о ближнем – так, вероятно, поступили с увечными людьми из Сен-Сезера и Шанидара.
Еще одна находка из Шанидара – останки человека, получившего научное наименование Шанидар-1, – говорит о еще более высоком уровне социальной заботы. Это был мужчина примерно сорока лет, возраст солидный для неандертальца. Он пережил сильнейший удар, который пришелся на левую сторону лица и черепа – возможно, на него упал камень, – в результате он частично ослеп и оглох. Правая рука тоже была сильно травмирована, вероятно, во время того же происшествия: на истонченной плечевой кости следы неправильно зажившего перелома, а предплечье и кисть человек и вовсе потерял. По костям ног видно, что и ходить ему было трудно: наверное, из-за удара по голове слева и, соответственно, травмы левого полушария мозга у него случился паралич правой части тела, вполне обычный для подобных случаев. Несмотря на все эти увечья, он прожил долгие годы, что было бы невозможно без содействия соплеменников. В естественных условиях человекообразные обезьяны, сломав кость или лишившись конечности, иногда выживают без поддержки группы, но для неандертальца в горах Загрос подобные повреждения означали немедленный смертный приговор, если только за ним постоянно не ухаживали товарищи.