– Что же ты его бросила?
Она наконец отводит взгляд.
– Он хотел, чтобы мы поженились… Этим летом.
– Чего?!
– Ну, на самом деле я тоже об этом думала. Чтобы не уезжать в Африку. Но потом поняла: это единственное, почему я сразу ему не отказала. Нельзя же выходить замуж только для того, чтобы удрать от родителей.
– Вообще, многие так делают.
– А я не хочу, как выяснилось. Еще я поняла, что вообще не вижу себя замужем за Тони. По крайней мере, пока. Сперва мне надо пожить своей жизнью, самостоятельной, научиться самой принимать решения и в идеале понять, что мне вообще нужно.
– И ты решила узнать, нужен ли тебе я?
Она заглядывает мне в глаза.
– Мы с тобой могли умереть. Но не умерли. И пока мы ждали «Скорую», я думала только об одном: как здорово, что рядом оказался именно ты. Потому что с тобой можно ничего не бояться.
– Я чувствовал то же самое.
– Знаю. Всегда знала. – Она отстегивает ремень безопасности. – Я не знаю, стоит ли нам целоваться, правильно ли это… Но я не хочу уезжать, так и не узнав. Я не хочу ранить твои чувства и боюсь причинить тебе боль, но…
И я ее целую.
Она…
Ну, вы и сами знаете, вы тоже целовались. Так что техническая сторона дела вам известна, и хотя нам обоим классно, и ее близость, и запах, и губы так обалденно хороши, и хотя я чувствую на шее ее здоровую руку и гипс у моей груди, а в штанах у меня такой стояк, что перед следующим поцелуем мне приходится изменить позу, иначе слишком неудобно…
…Все-таки самое главное происходит в голове, да?
А в голове у меня только одна мысль: я ее целую, я ее целую, я целую Хенну, мы целуемся, мы с Хенной целуемся.
Может быть, это глупо, а может, нет. Может, так оно просто устроено – у людей. Я ее целую.
И думаю только об этом.
Вдруг кто-то стучит в окно машины – так громко и внезапно, что мы подскакиваем на месте от испуга.
Чуть позади стоит машина с выключенными фарами. Никаких веских причин так думать у меня нет, но почему-то мне кажется, что та же самая машина останавливалась позади нас несколько минут назад. И та же машина потом осторожно объехала нас спереди. На пару секунд вспыхивает проблесковый маячок.
Полиция.
– Черт, – выдыхает Хенна.
– Мы ничего плохого не делали, – говорю я.
Опять стук в окно – и опять мы подпрыгиваем. Не то чтобы мы с Хенной боимся полицейских, но двух людей уже убили, и я повстречал в лесу зомби-оленя, так что мы оба немного на взводе, как вы понимаете.
Я опускаю стекло. Коп стоит так близко, что мне даже не видно его лица – только здоровенный фонарь на поясе, больше похожий на дубинку. Им-то он и стучал в окно.
– Привет, – говорю я. Ну и ляпнул…
– «Привет»? – Коп медленно засовывает голову в салон. – Разве так положено обращаться к стражам закона?
Я с ужасом узнаю его. Это тот самый коп, который приходил в школу и отказался принимать всерьез наши показания о хипстере Финне и светящейся девочке. Шея у него повязана шарфом, явно не форменным, а на лице почему-то солнцезащитные очки, хотя кругом стоит кромешная тьма.
«Вляпались! – успеваю подумать я. – Только не потому, что нарушили ПДД».
– Я жду ответа, – говорит он. Четко и громко. А ведь в кабинете замдиректора он и двух слов не мог связать.
– Извините, сэр. Я знаю, мы не должны…
– Вот именно, – одергивает меня он. – Не должны.
Луч фонаря упирается мне прямо в лицо. Я морщусь и слышу, как полицейский смеется. Он переводит луч на Хенну, и та не отворачивается. Да, она напугана, я вижу, но все же она смотрит на копа с вызовом. Похоже, авария и впрямь ее встряхнула. Хоть мы и вляпались, она готова смотреть неприятностям в лицо.
Никогда еще она не была так хороша. И мне так страшно за нее, что я с трудом сдерживаю рвоту.
– Сопляки!.. – презрительно выплевывает коп. – Как же меня достало ваше хамство, бесстыдство, ваш секс…
– Что?! – возмущенно переспрашивает Хенна.
– Вы думаете, вас никто не понимает, потому что вы молоды. Думаете, только вы способны все понять и увидеть… – Он с размаху бьет фонариком по двери моей машины. – Ничего вы не понимаете! – Опять удар. Теперь-то точно вмятина осталась. – Ничего!
Тут полицейский как ни в чем не бывало разбивает вдребезги мое боковое зеркало.
– Эй!
Он снова направляет луч фонаря мне в глаза.
– В лесу ночью небезопасно, – весело произносит он.
Не сводя с него глаз, я пытаюсь незаметно дотянуться до рычага переключения передач. Удастся ли резко дать по газам и свалить отсюда?..
– Рискни жизнью, – говорит коп. – Давай, попробуй.
– Майки, – доносится до меня шепот Хенны. Она смотрит в заднее окно.
Вокруг нас – целая толпа полицейских. Других машин кроме той, первой, я не вижу, но самих копов собралось человек двадцать, не меньше. Они взяли нас в кольцо и готовы в любой момент выхватить пушки.
Все они – в солнцезащитных очках.
Я все еще держу руку на рычаге. Мы с Хенной оба украдкой опускаем глаза на нее, потом Хенна тихонько кивает…
И тут раздается голос. Он похож на шепот вперемешку с ревом бензопилы и гремит сразу со всех сторон, издалека и одновременно прямо в голове.
– Приглядитесь, – повторяет голос снова и снова. От этого скрежета мы с Хенной невольно морщимся. – Приглядитесь, приглядитесь…
Звук такой, будто о твою кожу разбивается стекло: ты одновременно слышишь его и чувствуешь. А потом он исчезает, оставляя за собой неприятное чувство – как будто тебя облапали или вроде того.
Коп вырубает фонарь. Я слышу дыхание Хенны и в кромешной тьме пытаюсь взять ее за руку. Видимо, она тоже услышала мое дыхание: ее рука взлетает навстречу моей.
И тут коп снимает очки.
Его глаза светятся. Голубым. Совсем как у того оленя.
Все копы вокруг нас, как по команде, снимают очки. Из темноты на нас молча глядят голубые глаза.
– Жми, – шепчет Хенна. – Поехали!
Я переключаю рычаг, но полицейский реагирует гораздо быстрей, чем положено человеку: он больно хватает меня за руку.
И тычет пистолетом мне в лицо.
Кажется, что целую минуту или даже дольше я вижу перед собой только черное дуло.
– Нам нужны не вы, – хмурится коп. Голос у него расстроенный. Он опускает пушку, надевает очки и отходит. Там, в темноте, попарно исчезают голубые точки.
Я не медлю. Выжимаю газ, и наша машина с визгом уносится в ночь.
– Майк, – говорит Хенна.
– Да. Знаю.
– Майк! – повторяет она, просто произносит мое имя, ни о чем не спрашивая. Я даже не знаю, куда еду, просто – подальше отсюда. И побыстрей.
Хенна говорит:
– Знаешь, я еще никогда так не радовалась тому, что я – не хипстер.
Она начинает плакать, и мы оба какое-то время едем и плачем.
В основном от облегчения. От радости, что живы.
Глава десятая
в которой исчезают хипстеры Джоффри и Ирт – их тела обнаруживают в милях от дома; Сатчел уходит в бега и вместе с Финном, Диланом, Финном, Финном, Линкольном, Арчи, Висконсином, Финном, Аквамариной и Финном прячется в здании заброшенной придорожной забегаловки; увидев как-то ночью голубой свет, она наконец встречает того парня – самого красивого юношу на свете; он объясняет, что оставаться в закусочной небезопасно, им надо бежать; затем он говорит Сатчел, что она очень красивая, но красота ее особенная, не такая, как у всех, – тогда-то она и понимает, что юноше можно доверять; хипстеры возвращаются домой.
После той встречи с копами дела пошли совсем отстойно.
Во-первых, нашли трупы еще двух хипстеров. Я не был с ними знаком, только видел их мельком в школе, но все-таки. «Это гораздо хуже, чем когда они мирно и красиво умирают от рака», – сказала Хенна. Я, конечно, с ней согласен.
Копы говорят, один хипстер покончил с собой, а другого сбила машина.
Копы говорят, ага.
Разве у нас есть основания им не верить?
Мы с Хенной рассказали о случившемся Мэл, Джареду и… ладно, так и быть, Нейтану. Родители ничего не знают. А зачем им знать? Мой папа просто по определению ни на что не способен. На этой неделе я его даже не видел; лишь всевозможные улики – храп из-за стенки, грязная одежда в ванной – доказывают, что он где-то дома. Мама включила предвыборный режим (наверное, сейчас не лучшее время сообщать ей о том, что местные полицейские спятили и угрожают ее сыну). Я наврал ей, что сшиб зеркалом почтовый ящик, а она только вздохнула и сунула мне бланки для страховой. Узнай об этом родители Хенны, они сразу запаниковали бы и отослали ее в какой-нибудь монастырь, и даже мистер Шурин непременно бы всполошился.
Так что мы решили молчать, быть по возможности всегда вместе и попытаться дожить до выпускного. Как обычно.
Уцелевшие хипстеры на какое-то время исчезли. Никто не знает, где они были и что видели. Никто не знает, почему в пятницу они вернулись.
Нам они, как водится, ничего не рассказывают, даже если спросить.
– Что они вообще сказали-то? – за обедом интересуется Джаред у моей сестры.
– Что нам этого не понять, – отвечает Мэл, хмурясь так, словно ей предстоит уволить весь мир с любимой работы. – Зато один хипстер показал мне свой стишок. Про то, как все мы одиноки в этом мире. Одиноки они, как же! Такой сплоченной шайки, как у них, я в жизни не видела.
Всем известно, что хипстеры не пользуются Интернетом – вы заметили? Им словно и в голову это не приходит: кажется, на дворе все еще 1985-й и лучше библиотечных каталогов ничего не придумано. В общем, в соцсетях они ничего не обсуждают, их там просто нет. Они как бы намекают, что в их дела лучше не соваться. Может, оно и правильно: исторически сложилось, что вампиры и прочие пожиратели душ не трогают обычных ребят, не хипстеров.
И все-таки… мы с Хенной чуть не разбились из-за оленя. А потом он ожил и выскочил из ее тачки. И нас подстерегли в лесу страшные копы. Знаете, обычно взрослые говорят детям, что новости их не касаются. Вот и тут такая же история. Почему не касаются, кто