– Что-то мне расхотелось рисовать, – говорит Хенна, отдавая свой баллончик Нейтану. – Все равно что размалевывать церковные стены.
Я по-прежнему держу в руках желтую краску.
– Я вообще не хотел сюда тащиться, а теперь мне и надпись оставить нельзя?
Хенна хмурится. Все хмурятся. Я тоже хмурюсь. Черт, ну и день – что ни скажешь, все не так. Да пошли они!
– Ладно. – Я швыряю баллончик Нейтану – сильнее, чем стоило бы. – Поехали домой.
– Народ…
Хенна смотрит куда-то мне за спину. Я оборачиваюсь.
Из темного леса по железной дороге в нашу сторону двигается целая толпа голубоглазых.
Хенна уже бежит и кое-как спускается по насыпи, пытаясь удерживать равновесие с помощью одной руки. Я кидаюсь следом за ней (сперва убедившись, что Мэл и Джаред тоже побежали). Нейтан стоит как вкопанный, глядя на светящиеся в темноте голубые глаза.
– Кто это такие?.. – произносит он.
– Беги, идиот! – ору я и хватаю Хенну за шкирку. Буквально силком запихнув ее на переднее сиденье своей машины, я распахиваю заднюю дверь для Джареда и Мэл, а сам обегаю машину сзади и прыгаю за руль. Завожу двигатель. Мэл и Джаред залетают в салон.
Нейтан все еще спускается по насыпи.
– Не бросай его! – одергивает меня Хенна, когда я кладу руку на рычаг переключения передач.
В эту секунду мне действительно хочется его бросить. Он бежит. Лицо у него такое же напуганное, как у всех остальных.
Но.
– Чья была идея, а? – выплевываю я. – Мы бы никогда сюда не приперлись, если бы не он!!!
– Майки… – начинает Джаред.
– Все, я еду.
Снимаю ногу с педали тормоза, но тут прямо мне под колеса вылетает Нейтан. Он запрыгивает в открытую Джаредом дверь.
– Жми, жми, жми!!! – вопит он, и я нажимаю на газ.
Мы проезжаем под мостом, сворачиваем за школу. Тут ничего толком нет, зато есть второй выезд: чтобы вписаться в него, я на полном скаку выкручиваю руль, и нас заносит. Все орут, но в конце концов мне удается выровнять машину.
– По-моему, мы им не нужны, – говорит Нейтан, глядя в заднее окно.
– И откуда ты это знаешь, Нейтан?! – вопрошаю я.
– Чего? – удивляется он.
– Зачем ты нас сюда потащил?! Думал скормить этим уродам? Как тех хипстеров?
– Майк… – говорит Хенна.
– Кто ты такой?! – ору я в зеркало заднего вида. Мы на всех парах несемся по темной дороге через лес. – Откуда ты взялся?!
– Я же рассказывал… – все еще недоумевает Нейтан. – Мы приехали из Талсы, а до нее жили в Портленде и…
Я резко даю по тормозам, и все снова орут.
– Вон из моей машины!!!
– Майк! – уже решительнее окликает меня Хенна.
– ЧТО?! – реву я.
– Это была моя идея…
Воцаряется тишина. Только двигатель урчит – это единственный звук.
– Что?
– Поехать на мост придумала я. Нейтану было плохо, и я рассказала ему об этой дурацкой традиции. Думала, вдруг кто-нибудь захочет…
– Только вы бы вряд ли захотели, – подхватывает Нейтан. Лицо у него оскорбленное. – Поэтому мы решили, что предлагать должен я. Ну, чтобы вам было не так стремно отказываться.
– Это правда, Майки, – говорит Хенна. – Нейтан никуда нас не тащил. Вспомни-ка: даже сегодняшнюю дату предложила я. Ты ведь не думаешь, что я хотела кому-то вас скормить?
Нет. Не думаю.
– Чего же ты сразу не сказала? Ради тебя я готов на что угодно. – От злости я едва не плачу. – На что угодно!
– Вот именно. Я хотела, чтобы мы это сделали всей компанией. Ну, как друзья. На прощанье. А не потому, что у меня рука сломана и ты «готов ради меня на что угодно». Какой же трудный месяц… Все наперекосяк, да?
Я молча смотрю на нее. Перевожу взгляд на Нейтана – тот благоразумно помалкивает. Мэл с Джаредом тоже молчат.
Я до сих пор помню, что сказал Джаред, когда мы были у него дома. Сейчас все именно так и есть.
Я здесь лишний. Пятый лишний.
Ни говоря больше ни слова, трогаюсь с места.
Несколько миль спустя Нейтан все-таки нарушает тишину:
– А что, извинений я не заслужил?
Молча показываю ему средний палец и еду дальше.
Глава тринадцатая
в которой принца обманом заставляют выдать Сатчел и второго Финна императрице Бессмертных; он пытается их спасти, но для этого должен принести в жертву Финна; Сатчел наотрез отказывается это делать; набравшись храбрости и придумав коварный план, она расстраивает планы императрицы; когда они с Финном убегают, Сатчел мельком видит сквозь портал Бессмертный Крест, источник силы Бессмертных; он инкрустирован драгоценными камнями и талисманами, а посередине зияет углубление в форме ее амулета.
– Кто это был, как думаешь? – спрашивает Мэл, причесывая бабушку.
– Опять копы? – пожимаю плечами я. – Или олени? Не знаю.
– Неужели мы так и не узнаем?
– А если даже узнаем – не пожалеем ли?
Бабушка запрокинула голову и прикрыла глаза – совсем как Мария Магдалина, когда чешешь ее за ушком. Причесывать бабулю может только Мэл, другим она не разрешает. Во время процедуры она ничего не говорит, да и потом тоже (а уж о том, чтобы поблагодарить, и речи не идет), но все эти пять минут сидит тихо, как кошка, и явно балдеет.
– Никто, кстати, не умер, – говорю я.
Мэл тут же шикает и показывает взглядом на пустую кровать миссис Ричардсон. Кто-то все же умер. Понятия не имею, когда и как, но, судя по всему, недавно – кровати в доме престарелых долго не пустуют. Миссис Чой так и лежит у окна. Наверное, смерть миссис Ричардсон ее опечалила: она даже не махнула, когда мы пришли.
– Может, потому что мы не хипстеры, – шепчу я. – Или нам просто повезло.
– Ты серьезно думаешь, что Нейтан имеет к этому какое-то отношение? Лично я так не думаю. А я вроде неплохо разбираюсь в людях.
– Ты права, – вздыхаю я. – Скорее всего он тут ни при чем.
– Думаю, твоя неприязнь отчасти объясняется ревностью.
– Не отчасти. Целиком.
Мэл в последний раз проводит щеткой по бабулиным волосам.
– Заплести тебе косичку?
Бабуля молчит: голова все еще откинута, глаза закрыты. Не дождавшись ответа, Мэл начинает плести косу.
– Сменим тему, – непринужденным тоном говорит сестра (явно что-то задумала, как пить дать). – Ты решил обратиться к психиатру?
– Мама рассказала?
– Да, но только чтобы спросить, не надо ли мне тоже. Она такая участливая вдруг стала, даже странно.
– Ага. Она меняется, я тоже заметил.
– По-моему, для нее это тоже своего рода выпускной… Она наконец сообразила, что большая часть ее детей вот-вот уедет.
– Вот ведь странно: мы даже не делаем вида, что у мистера Шурина есть хотя бы малюсенький шанс.
– Потому что его нет. – Недовольная косой, Мэл распускает ее и начинает заново. – Опять к доктору Лютер?
Доктор Лютер уже меня лечила – и Мэл тоже, и всех Митчеллов, когда мы решили пройти семейную терапию. Здесь следует постебаться: изобразить эдакую придурковатую психологиню в длинной хипповой юбке – одинокую тетушку, мягкую, как дикий шалфей, с добрыми ягнячьими глазами.
Ага, сейчас! Она даже близко не такая. Доктор Лютер свое дело знает, это сразу видно. Можно не волноваться, что она чего-то не поймет или сделает что-то не так. Представляете, какое это облегчение?
– Наверное, – отвечаю я сестре. – Время на исходе, а ей хотя бы не придется изучать мою историю. Она уже все знает.
– Время на исходе, – повторяет Мэл. – А ведь правда…
Да уж. Концерт «Сердец в огне» состоится завтра. Выпускной на следующей неделе. Время не ждет.
Мэл держит бабулины волосы каким-то мудреным захватом – я бы такое точно не изобразил.
– Подай, пожалуйста.
Сестра кивает на бутылочку со старомодным средством от спутывания волос, который бабушка раньше любила. Я подаю Мэл бутылку, она выдавливает средство на ладонь и начинает втирать его в бабулины волосы, заполняя комнату очень приятным кокосовым ароматом.
Бабуля вдруг прыскает со смеху – запах, видно, пробудил какие-то воспоминания.
– Что смешного, бабуль? – с улыбкой спрашивает Мэл.
Та только улыбается – сперва сестрице, потом мне.
– Помнишь острова, Филипп?
– Какие острова?
Не ответив, бабуля снова зажмуривается.
– Разве она бывала на островах? – спрашиваю я сестру.
– Может, она имеет в виду остров Ванкувер… Только кокосы в Канаде не растут.
Мэл заканчивает плести косичку, встает с кровати и бережно укладывает бабулю обратно на подушку. Та почти сразу засыпает. После причесывания она всегда так делает – у них с Мэл что-то вроде ритуала.
– Когда я уеду, она про это и не вспомнит, – говорит сестра. – Но от этого мне еще грустнее.
– Понимаю.
Я встаю: нам пора идти.
– Подожди, – останавливает меня Мэл.
Я сажусь обратно, а она прислоняется к бабулиной прикроватной тумбочке. Несколько минут мы просто молчим и смотрим, как старушки спят. Пустая койка между ними кажется пропастью, в которую они обе могут ненароком свалиться.
Мэл много времени проводит с Зовите-меня-Стивом. И она каким-то чудом до сих пор не рассказала маме о его существовании: боится, что он станет очередным пунктом в ее повестке дня, проблемой, которую надо решить, предварительно обсудив с советниками. В целом я ее понимаю. Но мамина победа на грядущих выборах настолько предсказуема, что ее незачем освещать в прессе. Газетчики и блогеры сосредоточились на выборах в сенат – вот где сейчас жара. Мама говорит, нам очень повезло, но я же вижу: то обстоятельство, что пресса оставила без внимания самое важное событие в ее жизни, не очень-то ее радует.
Мэл достает из сумки пластиковый контейнер. Открывает.
Я хмурюсь.
– Это твой обед?
Мы сегодня не поели. Мэл была у стоматолога – ей сейчас пытаются восстановить эмаль. Но обезболивать ничего не пришлось, и она могла бы пообедать – должна была пообедать – сразу после визита к врачу.
– Только не психуй.
Я уже вскочил и практически распсиховался.