А на юго-западе Москвы утром того же дня происходили события куда более значимые, чем вся эта отлично организованная суета с участием спецслужб, тяжелой техники и первых лиц государства. Около 11 часов утра консультант ФСБ по паранормальным явлениям Федор Малаев немного удивленно глядел на дисплей своего мобильника. Аппарат уверял его, что ему звонит Надежда из его группы экстрасенсов.
— Та-а-ак, интересно, — протянул Федя, давя на клавишу приема звонка. — Надя, привет, — поздоровался он.
— Федор, это Надя. Я хочу… то есть у меня тут срочная инфо… нет, не информация, но я знаю, — истерически лепетала она, забыв даже поздороваться. Хоть и была она натурой впечатлительной и склонной к экзальтации, такой Малаев ее никогда не слышал.
— Надя, постой, что случилось? Скажи спокойно самую суть.
— Я точно не знаю… вдруг я не так поняла… — сбивчиво продолжала она.
— Я тебе перезвоню ровно через две минуты, — твердо сказал Федя и отключился. «Двух минут ей не хватит, это точно. Она теперь неделю заикаться будет. Опять, поди, что-то такое учуяла, а что — не знает», — с досадой подумал он. И зашел в кафе, чтобы позавтракать. Усевшись за столик, он набрал Надин номер.
— Федор, сегодня люди пропадут! — решительно выпалил женский голос на другом конце.
— Ну, они и вчера пропадали. Семнадцать голов.
— Нет, другое, другое. И… я… я видела.
— Может, увидимся? И спокойно все обсудим.
— Мы должны предупредить этих… ну, кого надо, Штаб.
— О чем, Надь?
— Что люди исчезнут.
— Надюша, они уже месяц исчезают. Что мы в Штабе скажем? Ты даже мне ничего толком объяснить не можешь. Что ты видела?
— То, что мы тогда искали.
— Так! Через сорок минут на «Спортивной». Успеешь?
Малаев сунул трубку в карман и замер, будто прислушиваясь к своим мыслям. «Надя, конечно, истеричка, но врать она не станет. Вот ошибиться может. Но если не ошиблась… Это получается, что она с останкинской кликушей пообщалась? Так, что ли? — Федя нервно пригладил волосы и поправил очки. — Если так, то это прорыв. Это контакт, это…»
От предчувствия чего-то важного есть сразу же расхотелось. Посмотрев на подошедшего официанта пустым взглядом, он встал и вышел из кафе.
Через сорок минут у станции метро «Спортивная» Нади не было. Не было и через час, а ее телефон не отвечал. Малаев продолжал ждать. И вскоре услышал за спиной знакомый голос.
— Федор! — позвал он его.
Обернувшись и увидев Надежду, Малаев изменился в лице и тихонько охнул. Перед ним стоял другой человек, лишь отдаленно похожий на его экстрасенса. Сильно похудевшая, с сероватым, постаревшим лицом, она боязливо бегала глазами по сторонам, будто выискивала кого-то.
— Надюша, привет! Ну что, пойдем куда-нибудь сядем, я тебя завтраком угощу.
— А ты… ты на машине? — отрывисто спросила она.
— Да, вон красный «Вольво». Тебя отвезти надо?
— Нет, пойдем в машину говорить.
Она нервно поправила волосы. Малаев слегка опешил. Рука полноватой Нади сейчас выглядела так, будто женщина умирала от обезвоживания. Пергаментная кожа, усыпанная мельчайшими морщинами, как у весьма пожилой женщины. «Вот, началось, — полыхнуло в голове у Феди. — Контакт!» — с пугающим восторгом подумал он.
Неуклюже усевшись в машину, Надежда молчала.
— Ну, рассказывай. Я вижу, есть что рассказать, да? — не выдержав ее молчания, сказал Федя.
— Я… сейчас… сейчас расскажу, — дрожащим голосом пообещала экстрасенс, снова замолчав.
Малаев украдкой разглядывал ее. «Может, просто болеет. А я себе надумал, — размышлял он. И тут же сам себе возразил: — Нет… Это чем же болеть надо, чтоб за несколько дней так сдать. Она ж прям постарела».
— Федор, значит, так, — начала Надя, почему-то бросив на него испуганный взгляд. — Я была в гостях у тетки своей. Она на Малинковке живет. И я… ну, я каждый раз, когда у нее бываю, хожу в эту церковь, на горке, у метро «ВДНХ».
— Понял, — как можно мягче произнес Малаев.
— Церковь Тихвинской Божией Матери. И сегодня пошла. Поставила свечи, молитвы заказала.
Немного помолчав, она вдруг так произнесла короткое емкое «у-у-х», будто свечи пришлось ставить с риском для жизни. Глубоко вздохнув, она с заметным усилием продолжила:
— А потом я еще к иконе Всех Святых подошла. И когда на нее посмотрела, услышала тихий звон. Как будто в ушах звенит, знаешь? Но только тише. Совсем тихо… неразличимо.
— И что?
— Что? Позвенело немного… а потом сквозь звон этот… совершенно ясно стали слышны слова.
— Слова?! — хрипло переспросил Малаев и закашлялся.
— Сначала несколько фраз на греческом.
— На греческом? А как ты поняла, что это греческий?
— У меня сестра его учила. А потом уже по-русски, но как-то отрывками.
— То есть?
— Ну, пара слов, потом опять просто звон этот.
— А что за слова?
— Сначала точно было слышно «жертвой невинной», потом еще слово «станут». И потом… — Она подняла на Федю полные слез глаза, в уголках которых собрались глубокие морщинки. — Потом «дни земные усопших подле заката». И тут я сразу это почувствовала, что и тогда, в Останкине.
— Ты говорила, что там мертвое и живое в одной сущности, да?
— Да, мертвое и живое сразу. Я это чувство ни с чем не спутаю. Это было там, в церкви.
Легкий озноб прошелся по телу Малаева быстрой волной. «Точно — контакт! Но если она просто рехнулась, я ей этого никогда не прощу!» — мелькнуло в его сознании.
— А в храме народу много было?
— Нет, почти никого.
— Расскажи мне, кого ты там видела.
Надя задумалась, вспоминая:
— Так… старик в пиджаке сером, женщина средних лет, высокая, в цветастой юбке, бабулька какая-то в берете… И мужчина еще был. Лет тридцати пяти, толстый.
— И все?
— Да, все.
— Как ты думаешь, Надюша, от кого-то из них это твое «мертвое и живое» могло исходить?
— Трудно сказать… Я очень испугалась.
— И ты ничего не искала? Энергетику свою не использовала? — вкрадчиво спросил Федя.
— Да нет! Нет! Я просто зашла в церковь!
— И что потом?
— Я… ну, я потом пошла. И тебе сразу позвонила.
«Не пошла, а побежала в панике», — мысленно поправил ее Малаев. Он вынул из бардачка блокнот и старенький «паркер».
— Так, значит «жертвой невинной» было сначала? — Надя кивнула. — Потом «станут», правильно? — спросил он, записывая слова в блокнот. — И «дни усопших», да? — уточнил Федя.
— Дни земные усопших подле заката, — поправила его экстрасенс.
— Жертвой невинной станут дни земные усопших подле заката, — прочитал он. — Ясно, Надь. Похоже, что это и впрямь про исчезновения. Будем думать. Ты успокойся и себя не накручивай. А то ты что-то неважно выглядишь. Ты не болеешь? Давай-ка я тебя к одному знакомому врачу отвезу.
Жалобно глянув на него, она тихо сказала:
— Нет, я нормально себя чувствую, просто испугалась. Я поеду. Очень домой хочу.
— Тогда завтра утром позвоню и отвезу к доктору, идет?
— Спасибо большое. Завтра поедем. А сейчас — домой, — вяло сказала она, попрощалась и вышла из машины.
Следующие полчаса Федя усердно вдумывался в то, что произошло, по-прежнему сидя в машине. Послание, якобы исходящее от стекла, закрывающего икону, он расшифровал быстро. Когда он вспомнил, что души усопшие обретаются на земле сорок дней, все встало на свои места. В его интерпретации фраза теперь звучала так: «Вечером, незадолго до захода солнца, исчезнут сорок человек». Куда больше его беспокоил вопрос, а не причудилось ли все это излишне впечатлительной Надежде. А не галлюцинации ли у нее? «Завтра утром станет ясно. Если сорок человек пропадут сегодня до заката, тогда… А что тогда? Надя могла это „проинтуичить“ и облечь в такую мистическую форму. Маловероятно. Она никогда не была прогнозистом, с чего вдруг она предсказывает исчезновения?» — думал он. И еще один момент беспокоил Малаева. Если допустить, что предупреждение исходило от кликуши, то что за странная форма трансляции?
— Всегда разговаривала с людьми лично. Являлась в материальной оболочке. А тут — иллюзион какой-то, — негромко бубнил он себе под нос. — И чего ей эти сорок сдались? Почему о двухстах двенадцати не предупредила? В чем смысл? — продолжал тихо рассуждать Федя. — И есть ли связь между ужасным внешним видом Надьки и ее сегодняшним происшествием? Стресс? Возможно.
Решив во что бы то ни стало отвезти завтра Надю к врачу, он поехал в Штаб. «Пока сам не разберусь — никаких докладов, — решил Малаев. — Если у нее крыша съехала и она галлюцинирует — окажусь в дураках».
Придя домой в десятом часу вечера, он решил позвонить Надежде, чтобы уточнить время встречи на завтра. О ее здоровье он не думал. Мнение доктора было ему необходимо, чтобы понять, связана ли ее болезнь с произошедшим в церкви. Но трубку она не взяла. Спустя десять минут он позвонил снова. Ответили после восьмого гудка.
— Алло, Надя? — произнес Малаев. Первое, что он услышал в ответ, был громкий прерывистый всхлип рыдающего человека. — Алло, Надя? — повторил Федор.
— Ал-л-ло, да, — ответил заикающийся заплаканный женский голос, который не был похож на Надин.
— Добрый вечер, будьте добры Надежду, — сказал Малаев, уже чуя неладное, но не желая верить своей интуиции.
— Наденька у-умерла сегодня, — услышал он сквозь рыдания.
И связь прервалась.
ПОВЕСТВОВАНИЕ ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМОЕ
Всего месяц назад ни один вменяемый человек не поверил бы в то, что московский район Останкино станет мертвой безлюдной зоной, контролируемой военными и спецслужбами. Но сейчас это реальность: эвакуация гражданского населения, проведенная в сжатые сроки, заканчивается. И вот каковы ее итоги. Тридцать одна тысяча человек были вывезены из района. Двадцать одна тысяча из них расселены в новостройках в Братееве, Жулебине, Марьине и в Южном Бутове. Четыре тысячи получили временное жилье в подмосковном городе Красноармейске, и шесть тысяч — в новом микрорайоне города Видное. Власти утверждают, что эвакуированные смогут вернуться в свои дома после нормализации обстановки в Останкине. «Правительство Москвы обеспечило все необходимые юридические гарантии сохранности и неприкосновенности жилья эвакуированным гражданам. Люди размещены в квартирах, равных по площади тем, которые они занимали в Останкине. Кроме того, при правительстве Москвы создана специальная комиссия по контролю за соблюдением прав эвакуированных, работу которой лично курирует мэр Москвы», — заявил в интервью нашему изданию префект Северо-Восточного округа Москвы Константин Ратнер.