Закрыв глаза, Васютин глубоко вздохнул. С выдохом он пытался выдавить из себя хаос обрывочных мыслей, клочья истеричных утопических надежд и обрывки предположений. Он понимал, что если не сможет избавиться от всего этого, если будет и дальше носить в себе, то не пройдет и суток, как отчаяние вцепится ему в горло, похоронив Женьку с Олей. Ему нужна была некая исходная точка, чистый лист, свободное чистое пространство. В центр его он воткнет свою веру в то, что Оля и Женька живы и находятся совсем рядом. Он станет тщательно и выверенно нанизывать на нее свою новую реальность, пока не увидит путь к спасению.
«Только бы не опоздать…»
«Стоп! — резко одернул себя Кирилл. — Опоздать? Откуда ты это взял? Как понял, что времени мало? Или его много? Или здесь нет времени? Часы? И все аргументы? Выбрось из головы все догадки, что попали туда до этого момента!!! Чистый лист! Вдох, выдох».
Отвернувшись от стеллажей секции «Все для ремонта», он уселся на пол, скинул куртку и майку. Куртку снова надел, а из майки скрутил светонепроницаемую повязку и повязал ее на глаза. И продолжил глубоко дышать. «Вот она — главная битва моей жизни. Здесь и сейчас. И всего-то надо — вдох, выдох», — мелькнуло у него в голове. Медленно, по микрону вытеснял из себя панику. Эта адская, неимоверно тяжелая работа требовала совместить несовместимое — собрать в единый пучок всю волю, при этом полностью изолировать логическое мышление. Только так он мог стать сильнее себя, только так мог подняться над Кириллом Васютиным, чтобы повелевать им. Малейшее нарушение концентрации было губительным. Крошечный обрывок мысли, капля внимания к своему физическому состоянию, еле заметный отголосок посторонних эмоций пинком отшвыривали его назад к отчаянию, панике и поражению.
Когда-то очень давно, лет пятнадцать назад, его учитель Миша, обрусевший рослый северный китаец, преподававший ему боевые стили ушу, рассказывал о чем-то похожем. Не вдаваясь в термины китайской философии, он попросту называл этот процесс «перезагрузкой», так как по образованию Миша был программистом. Тогда все это ограничилось увлекательной теорией и основами медитации. Сейчас же Кириллу предстояло самостоятельно освоить практику. Не справиться он не мог. На кону стояла жизнь его семьи.
Поначалу получалось из рук вон плохо. Он понимал это. И это чувство его отвлекало. Сначала появлялись эмоции. Они открывали лазейку для мыслей, которые бесцеремонно лезли туда, где должно было возникнуть свободное пространство с верой в центре. Каким-то чудом он выбрался из этого замкнутого круга, на что ему понадобилось немало времени.
Дело пошло лучше. В какой-то момент в черноте, висевшей между веками и глазными яблоками, появился большой аскетичный крест, белый, словно из раскаленного железа. Странно, но процессу крест совершенно не мешал.
И еще один огромный отрезок времени остался позади. Два часа или три — Васютин не знал. За это время Кирилл полностью перестал чувствовать свое тело. А позже процесс потек сам собой, словно вода, струящаяся с горы. Спокойствие отрешенности длилось довольно долго. И совершенно незаметно на смену ему пришла сила, позволяющая идти к цели любыми путями. Она появилась вместе с мыслями, отчего стало понятно, что процесс закончен.
Сняв с головы повязку из майки, Васютин неторопливо оглянулся, щурясь от «дневного» освещения торгового зала. За шесть часов, тридцать четыре минуты и сорок две секунды (судя по часам, столько времени он провел в медитации) Кирилл порядком отвык от света. Он вновь чувствовал свое тело, и тело это ломило. Не торопясь натягивая майку, Кирилл стал прислушиваться к себе, стараясь увидеть плоды титанической шестичасовой работы. Он делал ее наугад, по наитию. «Перезагрузка», о которой говорил китаец Миша, вполне могла не состояться. Через какие-нибудь полчаса хаос и паника вновь могли наполнить его до краев. Было бы разумно опасаться такого исхода событий, но Васютин почему-то не боялся. Он трезво осознавал угрозу, но страха не было. Была уверенность в своих силах, которая с лихвой компенсировала неуверенность во всем, что его окружало.
Чуть позже Васютин поймет, что за эти шесть с половиной часов получил куда больше, чем ожидал. Избавившись от глубинного животного страха, который поселился в нем, когда он столкнулся с невозможным и необъяснимым, Васютин вернул себе одну из своих фундаментальных и самых ценных способностей. Кирилл Андреевич всегда умел «зрить в корень». С виртуозной точностью видеть самую суть явлений, событий, закономерностей, без труда выводя за скобки разума все лишнее. Это был его универсальный инструмент, благодаря которому он стал одним из лучших сыщиков. Страх отобрал у него этот инструмент. Теперь он снова был с ним, а Васютин снова был самим собой. Но все это он поймет чуть позже…
А тогда Кирилл Андреевич стоял в центре чистого листа. Переминаясь на затекших ногах, он старался окинуть мысленным взором все, что произошло с того момента, когда он попрощался с Берроузом. Впервые за это время сознание всецело подчинялось ему, как и раньше. Мысли струились четко и слаженно, ведь страх больше не мешал им.
«Итак, я переместился в некое пространство, — думал Кирилл, стоя посреди торгового зала и упершись взглядом в белое полотно дальней стены магазина. — Переместился в физическом виде. Я из плоти. Все вокруг меня — материально. Правда, возможности у нас разные. То, что вокруг, может много чего… Например, забрать сознание, переместив его в прошлое. Да мало ли еще чего… А если это так, то… То можно теоретически допускать, что здесь вовсе не мое тело, а только сознание. Но если учесть, что тела пропавших в Останкине не были найдены, значит, я все-таки во плоти. Хотя какое это имеет значение? Понятно, что я могу взаимодействовать с этим пространством. Это главное! Ну что ж, будем взаимодействовать».
Он задумчиво почесал макушку, словно ища доказательство своей уверенности в том, что его тело с ним. «Что мне доступно? Начнем с элементарного. Первое — я могу вступать в контакт с предметами так же, как и в той, прежней реальности. Но при этом они тоже могут вступать в контакт со мной. Два провала в детство это наглядно доказывают. И это есть их главная функция. Они забирают ту энергию, которую я выбрасываю во время приступов страха, которые переживаю в момент путешествий в свои воспоминания. При этом тело мое находится здесь, в магазине, то есть во время провалов мне ничто не угрожает. Уже неплохо. Скорее всего, чтобы запустить этот механизм, необходимо соблюдение каких-то условий. Предмет должен связаться с моими воспоминаниями. Да, точно… как это сделал топор. Просто так, на ровном месте, провал, наверное, невозможен. Вывод: старательно избегаем контактов с проклятыми товарами с полок. Второе: я могу вступать в контакт с людьми… если это, конечно, люди… В общем, с некими разумными созданиями. Те, что стояли у кассы, тоже были материальны. Если это действительно так, значит, Женька и Оля тоже здесь и тоже в своих телах. Проявляются люди только у кассы, а значит, пространство неоднородно. Аристарх сказал, что у каждого свой супермаркет. Получается, что в зале что-то вроде множества коридоров. Пространство здесь как бы многослойное, а вот у касс — нет. И есть граница. Пересекая ее, люди становятся либо видны мне, либо спрятаны от меня. Вопрос — можно ли каким-то образом увидеть вход во все эти коридоры? Аристарх на это способен, это точно. Когда он моментально исчез, он просто ушел в один из них. Итак, моя цель — попасть в другие коридоры. Так я смогу найти семью. Осталось-то всего-ничего — понять, как это сделать». Он хмыкнул и вслух спросил себя:
— Как?
«Понятно, что влезть в многослойное пространство просто так невозможно. Это было бы слишком уж просто — вот так взять и попасть туда. Хотя я обязательно схожу к кассам. Еще раз взгляну на очередь, если она там есть. Надо попытаться поговорить с теми, кто в ней стоит. Вдруг это даст какую-нибудь новую пищу для анализа», — продолжал размышлять Васютин, иногда произнося некоторые фразы, словно стараясь вслушаться в ход своих мыслей.
«Как это делает Аристарх? Вот где надо искать. Он, конечно же, часть этого пространства, в отличие от меня и остальных. Как он стремительно поменялся, когда я стрелял в него! Возможно, он скроен из той же материи, что и все эти предметы на стеллажах. Необходимо вновь увидеть его. Как? Уже испытанным способом. Он ведь появился, когда я попытался дебоширить у касс. Значит, сделаю это снова, вот и все. Я же в магазине? И в магазине этом есть управляющий, который появляется, если возникают проблемы с посетителями. И кассир тоже есть, секции с товарами… То есть соблюдены правила игры, некая схема».
— Правила, значит… — тихонько пробормотал Кирилл. По его лицу скользнула тень догадки, покрытой робкими сомнениями. Раз за разом повторяя слово «правила», он будто пытался сорвать эту неуверенность, как срывают оберточный лист, укутывающий кукурузный початок.
— Да, конечно, — отчетливо сказал он вслух. И пару секунд спустя добавил: — Именно так!
ПОВЕСТВОВАНИЕ СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТОЕ
Васька Нетребин вынул из пачки сигарету, размял ее тугое тело грубыми короткими пальцами с обгрызанными ногтями, понюхал, словно дорогую сигару, сунул в рот и прикурил, щелкнув дешевой пластмассовой зажигалкой. Поправив «калаш», уцепившийся брезентовым ремнем за его плечо, он подошел к старшему сержанту Кольке Сенину, который был с ним сегодня в одном патруле, как и еще трое бойцов внутренних войск, патрулировавшие сегодня под его командованием.
— Ну… и что ты об этом думаешь, товарищ Сенин? — спросил он, выпуская густой табачный дым через ноздри массивного носа.
— Да тут разве есть о чем думать, товарищ капитан? Гадать только… — вздохнув, ответил высокий блондин Колька и досадливо поморщился. — Фантастика какая-то, одним словом, — добавил он.
— Эт да, согласен. Но фантастика-то с конкретными следами. Не то что с этими исчезновениями. Канули несколько сотен к чертям собачьим и — никаких улик. А тут-то вот оно что — возгорание.