Переяславль-Залесский был построен Юрием Долгоруким на юго-восточном берегу Плещеева озера, при впадении в него реки Трубеж. Этот хорошо укрепленный город вместе с Тверью и Кснятином Георгий Всеволодович уступил брату Ярославу в удельное владение. Сетью небольших лесных рек и речушек Плещеево озеро соединялось с Волгой. По этому водному пути каждое лето в Переяславль наведывались торговые гости из Новгорода, Полоцка, Смоленска и чужеземных стран. По реке Нерль купцы шли от Переяславля до Суздаля и Владимира.
В середине февраля Терех с Сулирадом и двумя своими спутницами добрались, наконец, до Переяславля-Залесского.
Сулирад, используя свое давнее знакомство с Анной Глебовной и Ярополком, живо затесался в ближайшее их окружение. Терех вступил в дружину Ярополка. Пристроил Сулирад и Беляну с Велижаной на поварне в княжеском тереме.
Каково же было удивление Тереха, когда он столкнулся на княжеском подворье с купцом Яковом, с которым он вместе бежал из татарской неволи, а потом добирался вместе с ним же от Коломны до града Москвы. С ними же тогда были Саломея и Гликерия, также вырвавшиеся из татарского рабства. Саломея осталась вместе с Терехом в Москве, а Гликерия ушла с Яковом во Владимир.
Яков тоже узнал Тереха и заключил его в объятия.
— Каким же ветром тебя занесло сюда, друже? — спросил купец.
— Злым ветром занесло, иначе не скажешь, — ответил Терех.
Он коротко пересказал Якову все свои злоключения, начиная со своего бегства из Москвы во Владимир и заканчивая ночной стычкой с татарами в Боголюбовском замке. Упомянул Терех и про Гликерию, что, мол, сманил он ее с собой, уходя из Владимира в Суздаль, как расстался с ней, уехав в Боголюбово, а после обнаружил ее, замерзшую насмерть, в лесу под Суздалем, пробираясь лесными тропами от Нерли к реке Каменке.
Слушая Тереха, Яков дивился и качал головой. Ему было жаль Гликерию, умершую такой жуткой смертью.
— А я-то ведь потерял ее тогда, — промолвил Яков. — Гликерия исчезла неожиданно, ничего мне не сказав. Уже на другой день после ее исчезновения мунгалы осадили Владимир. Начались такие страхи и тревоги, что токмо успевай поминать всех святых!
В свою очередь, Яков поведал Тереху, как он сражался с татарами сначала на внешней стене Владимира, потом на стене Мономахова града, затем на каменной воротной башне детинца. Как вместе с четырьмя сотнями добровольцев он пошел на ночной прорыв к дальнему лесу во главе с боярином Миловатом.
— Этот Миловат, видать, в рубашке родился, — с искренним восхищением и удивлением молвил Яков. — Провел он нас, целую ораву с женщинами и детьми, прямо под носом у нехристей, которые грелись у своих костров на берегу Клязьмы. И дальше Миловат вел нас по лесам и полям, где проторенными путями, где по глубокому снегу, обходя стороной становища татар. Жрать было нечего, пить было нечего, спать было некогда… — Яков вздохнул. — Так и шли мы днем и ночью, засыпая на ходу. Лишь в Юрьеве-Польском удалось отдохнуть как следует и поесть досыта.
— Так ты, стало быть, состоишь в дружине Ярополка? — спросил Терех, довольный тем, что судьба опять свела его с неунывающим Яковом.
Яков с улыбкой кивнул.
— Меня тоже Ярополк взял в свою дружину, — горделиво сказал Терех, потрепав Якова по плечу. — Значит, друже, вместе нехристей рубить станем! Отомстим им за Гликерию и за погубленных рязанских князей!
Яков опять кивнул. Вдруг в глазах у него появилась некая озабоченность, словно он вспомнил о чем-то важном.
— А что же сталось с Саломеей? — спросил он. — Она-то где теперь?
— О том не ведаю, — нахмурившись, ответил Терех. — Поругались мы с Саломеей. Я во Владимир уехал, она в Москве осталась. Может, пленили ее мунгалы, а может, и нет.
Татары подошли к Переяславлю-Залесскому со стороны реки Нерли, рассыпавшись по заснеженному низкому берегу Плещеева озера от Ярилиной горы до устья реки Трубеж, покрытого густыми высокими зарослями тростника.
Княжич Ярополк, стоя на высокой крепостной башне, внимательно наблюдал за действиями стремительной татарской конницы. Татары шарили в пустых избах деревень и выселков, раскиданных по берегу озера, заглянули они и в Никитский монастырь, высокая колокольня которого отчетливо маячила вдали на фоне розового закатного неба. Поживиться татарам было нечем. Смерды из окрестных сел загодя ушли в лесные селения к реке Дубне, уведя с собой скот и лошадей; многие укрылись за стенами Переяславля. Сюда же пришли монахи и монахини из ближних и дальних монастырей.
Поздним вечером княжич Ярополк собрал своих старших дружинников на военный совет.
— Завтра утром выступим на сечу с мунгалами, — сказал Ярополк, оглядев лица собравшихся спокойным взглядом. — Я надумал завлечь нехристей в ловушку. Ночью часа за два до рассвета четыре сотни наших пешцев укроются в речном устье в зарослях тростника. В овраге у села Охапкино еще сотня наших пешцев затаится. Все прочие пешие ратники открыто выстроятся на берегу реки Трубеж. Туда же я приведу и конную дружину. Но главная наша хитрость будет заключаться в следующем… — усмехнулся Ярополк, заговорщически понизив голос.
Притаившаяся за дверью Анна Глебовна напрягла слух, но так и не расслышала, о чем бубнит ее сын своим воеводам, которые разом оживились, смеясь и одобрительно галдя.
За ужином Анна Глебовна напрямик заявила сыну, что крайне неразумно выходить ему со своим малым войском против множества татар.
— Поднималась я сегодня на башню, своими глазами рассмотрела нехристей, — молвила Анна Глебовна, поглядывая на Ярополка, который невозмутимо ел просяную кашу. — Мунгалов подвалило к Переяславлю тыщ пять, не меньше. А у тебя, сыне, всего полторы тыщи воинов. Нельзя тебе за крепостные стены выходить, гиблое это дело!
Ярополк взглянул на мать, жуя кашу, но ничего не сказал. По его глазам было видно, что он принял решение выйти завтра на битву с татарами и от своего намерения не отступит.
— Разумеешь ты иль нет, что я тебе молвлю? — чуть повысила голос Анна Глебовна, сверля сына недовольным взглядом. — Какие бы хитрости ты там ни измыслил, не победить тебе татар в открытом поле. Одумайся, Ярополк, пока не поздно!
— Уже поздно, матушка, — обронил княжич. — Это дело решенное. Воеводы одобрили мой замысел.
— Спятил ты совсем, сын мой! — рассердилась Анна Глебовна. — На смерть ведь поведешь завтра дружинников своих!
— Полно, матушка, — улыбнулся Ярополк, отодвигая пустую тарелку. — Я не единожды уже говорил тебе, что смерть не имеет к людям никакого отношения. Об этом написал знаменитый Эпикур в своем трактате. Пока мы существуем, смерти нет. Когда настанет смертный час, то нас нет. — Ярополк отпил квасу из кубка и бодрым тоном продолжил: — Таким образом, матушка, смерть не имеет никакого отношения ни к живущим, ни к умершим, ибо для одних она еще не существует, а другие уже не существует. Поэтому не тревожься и спокойно ложись спать.
— Начитался своих греческих мыслителей и теперь морочишь мне голову! — промолвила Анна Глебовна, с осуждением глядя в глаза сыну.
Княгиня лишь отведала брусничного киселя, не притронувшись ни к каше, ни к хлебу, ни к запеченной в меду тертой моркови — кусок просто не шел ей в горло. Расстроенная Анна Глебовна чувствовала, что и уснуть ей сегодня ночью не удастся.
Татарским отрядом, подошедшим к Переяславлю-Залесскому, верховодил хан Тангут, родной брат Батыя. Этот поход на Русь стал для Тангута первым крупным военным предприятием, когда ему доверили командование туменом. Тангут не обладал блестящим талантом военачальника и не имел боевого опыта по сравнению со своими двоюродными братьями Менгу, Гуюк-ханом и Урянх-Каданом. Тангута уязвляло и злило то, что Батый самые ответственные военные задачи поручает не своим родным братьям, а двоюродным. В связи с этим после каждого успеха двоюродные братья Батыя забирают себе львиную долю добычи, а родным Батыевым братьям достаются крохи. Тангут не хотел принимать в расчет то, что двоюродные братья Батыя старше по возрасту родных Батыевых братьев и чаще их участвовали в походах. Алчный и болезненно самолюбивый Тангут желал превзойти своих двоюродных братьев славой, очень хотел оттеснить их от Батыева трона.
После взятия татарами Владимира и Суздаля Батый повел свою орду дальше на север, дабы обнаружить и разбить войско князя Георгия. Покуда Батый штурмовал Юрьев-Польский, жители которого не пожелали открыть ему ворота, Тангут со своим конным туменом устремился к Переяславлю. Он рассчитывал взять этот город с ходу и прибрать к рукам лучшую часть военной добычи, заодно утерев нос своим заносчивым двоюродным братьям.
Переяславль был значительно меньше по площади, чем Владимир и Суздаль, но укреплен он был ничуть не хуже двух этих городов. Первой существенной трудностью для Тангута стало то, что его воины не обнаружили в окрестных селах ни единой живой души. В Батыевой орде все осадные работы перелагались на плечи пленников, их же татары гнали при штурме впереди себя. Пришлось воинам Тангута самим заняться сколачиванием лестниц при свете костров в своем стане.
Наутро нукеры разбудили Тангута известием, что русы вышли из города в поле, построившись в боевой порядок. В войске урусов было не более тысячи человек.
Тангут воспрянул духом, приказав своим военачальникам седлать коней и поднимать воинов. «Рассеем этих безумных урусов и на их плечах ворвемся в Переяславль!» — сказал своим приближенным Тангут, с довольным видом потирая руки.
Среди дарханов и тургаудов Тангута было немало таких же молодых и горячих голов, как и он сам. Поэтому военачальники и телохранители Тангута решили, что добыча сама идет к ним в руки.
Действуя так, как учит яса великого Чингисхана, конники Тангута первым делом осыпали русичей градом стрел и постарались завлечь обманным бегством русскую дружину в засаду. Однако все попытки Тангута оторвать русскую конницу от пехоты и взять ее в кольцо закончились ничем. Русский князь, бросивший вызов Тангуту, словно читал его мысли.