Но на передовой, под Юхновом и Мосальском, под Износками и Вязьмой, никакой оперативной паузы не ощущалось. Здесь шла каждодневная упорная кровавая драка за каждый метр территории, за каждую деревню и опушку леса, с применением всех видов оружия.
Впрочем, небольшие резервы еще были. И Жуков пытался ими вызволить из окружения кавалерийскую группу генерала Белова и Западную группировку 33-й армии генерала Ефремова. 17 февраля 1942 года на стол Сталину лег документ, подписанный Жуковым и Соколовским. Назывался он «Соображения Главнокомандующего войсками Западного стратегического направления от 17 февраля 1942 г. по проведению наступательных операций с целью разгрома ржевско-вяземской и болховской группировок противника». Вот несколько основных фрагментов этого документа:
«Основные задачи Западного и Калининского фронтов:
1. Разгром ржевско-вяземско-жиздринско-юхновской группировки противника с выходом к 5 марта на рубеж Оленино, Олецкое, Булашово, р. Днепр, до г. Дорогобуж, Усвятье, Ельня и далее р. Десна до Снопоть.
2. Разгром болховско-жиздринско-юхновской группировки, овладение Брянск и выход на р. Десна, Снопоть, Ядров и далее по линии Высокое, Красное, Сосновка.
Выполнение задач.
I этап. До проведения общей операции по уничтожению ржевско-вяземско-юхновской группировки провести частные операции:
<…>
2. Разгром юхновской группировки противника силами 43, 49 и 50-й армий Западного фронта и двух авиадесантных бригад. Привлекается вся авиация Западного фронта.
Срок проведения операции с 22.2.42 по 26.2.42.
II этап. Выполнение основных задач.
<…>
Для более успешного проведения операции ржевско-вяземскую группу противника расчленить на две части – ржевско-сычёвскую с уничтожением ее силами 22, 30, 39, 31, 20 и 5-й армий и вяземскую с уничтожением ее силами 33, 43, 50-й армий и группами Белова и Соколова.
<…>
Срок проведения операции с 25.2.42 по 5.3.42.
Для воспрещения подхода резервов противника по автомагистралям от Смоленска и Рославля и подачи питания ржевско-вяземско-юхновской группировки противника необходимо привлечь авиацию Главного Командования, а для прикрытия войск Западного и Калининского фронтов – истребительную авиацию ПВО Москвы и Московской зоны» [84] .
Ничего из этой задумки не получилось. Противник держал занятые рубежи прочно. Хотя Юхновский выступ был все же срезан. Но частные успехи, к сожалению, не повлияли на судьбу Западной группировки 33-й армии, которой суждено было погибнуть, раствориться в вяземских снегах и болотах, в полях и оврагах 42-го года…
Читая этот документ, понимаешь и другое: Г.К. Жуков, командуя войсками Западного фронта, мыслил все же гораздо шире масштаба своего фронта. Но это тогда, зимой 1942 года, не помогло ни Западной группировке 33-й армии, ни корпусам, действовавшим западнее, ни окруженным дивизиям 50-й армии у Варшавского шоссе.
Полк разгрузился на заснеженной станции.
Артиллеристы выводили из вагонов испуганных лошадей, скатывали по бревенчатым помостам дивизионные пушки. Орудия мягко, на резиновых колесах, скатывались вниз, в снег. В голове состава разгружалась санитарная рота. Там тоже стояла суматоха и гвалт.
Роты выгрузились быстро. Сложили на сани свое армейское добро: ящики с гранатами, цинки с патронами, какие-то мешки, от которых пахло съестным – не то сухарями, не то воблой. И через полчаса уже шагали взводными коробками по натоптанному проселку прочь от станции.
– Куда ж нас, братцы, гонят? – спросил боец из недавнего пополнения, прибывшего из Калуги.
В их полк влили несколько маршевых рот. Пополнили новыми орудиями артиллерийский дивизион. Каждой роте выделили два пулемета – из ремонтного фонда. «Максимы», брошенные по лесам и дорогам еще во время осеннего отступления и собранные комсомольцами, отремонтировали на калужских заводах и распределили по ротам, как награды.
Гридникову сразу же присвоили младшего сержанта и дали двух бойцов из калужан. Один из них теперь тащил тяжелое тело «Максима» с ребристым кожухом, другой – станок. Гридников нес, перекинув за спину на трофейном ремне, покрашенный известью щит. Коробки с лентами первый номер, пользуясь своим новым высоким чином, заботливо распределил среди бойцов взвода, так что ни одно из отделений не осталось без ноши.
Одна из коробок была поручена отделению Отяпова. И вначале ее бережно нес сам отделенный. Наконец Отяпов окликнул шедшего рядом Гуська и сунул ему в руки тяжелую металлическую коробку, тоже кое-как, наспех, обмазанную густой известью.
Маскировку наносили уже в эшелоне. Взводный принес ведро с известью и приказал покрасить все, что можно. На все не хватило. Но каски и пулемет покрасили.
Шли уже несколько часов. К вечеру мороз начал прижимать. Особенно в поле, так и жалил открытые места, давил лоб и виски.
Вскоре впереди увидели холмы, которые грядой уходили вдоль шоссе на запад. У подножия холмов все было запутано проволокой. Темнели следы танковых гусениц. В лощинке стоял сгоревший легкий Т-60. Корма у него была взорвана, видать, сдетонировали боеприпасы. Он уже порыжел от ржавчины, а сверху был накрыт высокой снеговой шапкой.
– Вот тут, видать, и остановимся на постой, ребята, – сказал Отяпов, оглядывая окрестность.
А окрестность была безрадостной.
Линия окопов тянулась по опушке реденького леса, иногда по чистому пространству среди одиноких кустов ивняка. Позади, судя по черным шишкам куги и зарослям камыша, болото. Там чернели свежие полыньи от разорвавшихся снарядов. Полыньи были разного размера.
Не доходя до линии окопов, спустились в глубокий ход сообщения. Приказали нагнуть голову. Нагнули. Пошли на полусогнутых. Кому охота снайперу под пулю голову подставлять.
Отделению Отяпова досталось 30 метров неглубокой траншеи со снежным бруствером. Кое-где, где были устроены стрелковые ячейки, снег был облит рыжеватой водой и заморожен. Под ногами зыбало и чавкало – болотина, копать глубже нельзя.
– Вот, командор, и попали мы, – сказал Лапин и начал по-хозяйски устраиваться в ячейке.
Лапин еще в лесу наломал сосновых веток и нес их под мышкой. Теперь старательно укладывал их под ногами. Кто-то над ним пошутил:
– Ты, Лапин, уж больно стараешься. Баба так постелю не стелит.
В ответ Лапин только усмехнулся. На вид ему было лет тридцать. Сухощавый, живой, как подросток. На тыльных сторонах ладоней густые аляповатые татуировки: на одной восходящее или заходящее солнце с надписью «Север», на другой череп с серпом и молотом на лбу и надписью «Печора». Видать, парень бывалый, поглядывая на свое пополнение, примечал Отяпов. Ну, ничего, тут нам не гладью вышивать. Бойцы Лапина сразу прозвали – Расписной. Тот не обиделся.
Ячейка, которую занял Отяпов, пахла мочой и болотиной. Под ногами валялся кусок кровавого бинта. Вмерзший еловый лапник дышал и сипел. Иногда казалось, что стоишь на кочке среди болота и вот-вот ухнешь в прорву. Но это – когда задремывал. А так ничего, можно было терпеть.
Пришел взводный и приказал выделить трех человек для строительства землянки.
Отяпов тут же занарядил троих калужан. Старшим назначил Лапина.
– Ладно, мне не западло, – согласился тот. – Для разнообразия жизни, так сказать. А где будем эту самую блат-хату созидать? Да, командор, и вот еще что: на круг все же работать будем, доппаек не предусмотрен?
Отяпов вытащил из кармана сухарь и сунул Лапину. Но тот отвел его руку, засмеялся и пошел по ходу сообщения за взводным.
Непростой ему попался человек, этот Расписной Лапин. Взводный приказал присматривать за ним особо: мол, бывшие уголовники перебегают на ту сторону, чуть что – руки вверх… Вот не было заботы Отяпову, когда простым бойцом был, так на ж тебе – лычки и ответственность за целое отделение. Смотри за ними, обучай владеть оружием, приглядывай, чтобы самострел не сделали. Морока…
К ночи землянка была готова. Взвод потянулся на отдых. В окопах остались только наблюдатели и дежурные при пулемете.
Гридников со своими калужанами отрыл еще один окоп – в зарослях кустарника, во впадине, где начиналась лощина, уходящая в сторону леса. Лощина та шла немного наискось, так что, в случае необходимости, он со своим расчетом мог свободно, не обнаруживая свой маневр, перетаскивать пулемет левее и прикрывать стык с соседним взводом. Там же окопались бронебойщики, оба расчета.
Когда отделение ушло в землянку, Отяпов пошел по ходу сообщения, чтобы еще раз убедиться, что все ладно.
Уже смеркалось. Левее, примерно в километре, гремело и перекатывалось эхом в глубину леса и по всему болоту. Там, видать, либо наши наступали, либо контратаковали немцы.
Прошел мимо наблюдателя. Тот стоял привалившись плечом к столбу и жевал сухарь.
– Что, Никитин, сладок сухарь?
– Еще как, Нил Власыч.
Все его так звали – Нил Власыч. Какой он им «товарищ ефрейтор»? Ефрейтор… И слово-то какое-то не наше, не русское, а больше германское…
– Все тихо?
– Тихо.
– Затвор-то не примерз?
– Да нет.
– Дай-ка посмотрю. – И Отяпов отвел затвор винтовки Никитина. Винтовка не новая, уже, видать, побывала в бою. Патрон был в патроннике, и он осторожно толкнул его назад. Затвор ходил мягко. Смазку Никитин, как он им приказал еще в эшелоне, протер насухо. Калужане были людьми покладистыми. – Смотри вон за тем склоном. Там у них окопы близко.
– Да я уже понял. Мелькали там, котелками гремели. Сейчас затихли.
– Тоже наблюдают. Вот ты, Никитин, стоишь, и за германцем наблюдаешь. А он, германец, тоже там стоит и за тобой наблюдает. Вон, ракеты начал пускать. Ты голову-то, пока она горит, убирай. Снайпер может работать. Если будет какое сомнение, кинь гранату. Понял?