Все изменилось с приходом того… Денис морщился, вспоминая первую с ним встречу.
– Здравствуйте, – сказал позвонивший в дверь человечек, прижимая к боку портфель и кланяясь. – Вы Денис, – он протянул маленькую, очень мохнатую свою лапку, потом отдернул ее, потом опять протянул и спрятал за спину тотчас после рукопожатия.
– Входите. – Денис посторонился.
Человечек зашел в прихожую, огляделся, сделал движение, как будто хотел поставить портфель, но вдруг передумал – поплотнее прижал его к боку и заговорил, проходя вслед за хозяином в комнату:
– Я Иван… Понимаете, какое дело… Я Иван…
Денис молчал. Иван не вызвал даже тени интереса, не вызвал даже легкого любопытства, кто он, зачем и почему. Денис просто пережидал Ивана. Впрочем, хорошо, что Иван появился и теперь заслонит собой какую-то часть бесконечного дня.
– Видите ли, как бы это сказать, – я Иван… – продолжал заплетаться гость, но вдруг собрался, глянул строго и враз закончил: – Личный друг Милы.
Сказав это, гость окончательно обрел твердость духа и продолжал уже спокойно, обстоятельно:
– Мне никогда не нравилась двойная игра, я был против, что Мила ведет ее, но она не хотела расстаться с вами. Это было ее право. Но теперь ее нет, и я не могу продолжать вас обманывать.
– В чем обман? Ведь ее уже нет? – спросил Денис. Он не хотел спорить, и говоривший все еще не затронул его ничем; однако этот визит надо было длить, сколько возможно.
– К-как?.. – опять стушевался пришедший. – Я же продолжаю с ней встречаться… Ну то есть мысленно… С ее образом, так сказать… Помнить ее… И расскажите, где ее могила! – внезапно взвизгнул он, уставившись на Дениса.
Вот тут Денис впервые что-то почувствовал. Что-то вздрогнуло, стронулось – какая-то тень проявления воли, пока не определенная, но бесспорно и явно связанная с гостем.
Снаружи послышался приближающийся вой сирены. Голос, механический из-за громкоговорителя и потому зловещий, предупреждал об ураганном ветре: «…не покидать домов… крайней необходимости…».
Денису случалось думать, какой была бы его реакция, узнай он, что у жены есть любовник. Ревниво приглядываясь к ней, красивой, яркой, почти всегда полной какого-то заразительного счастья, Денис понимал: поклонников там стаи. Значит, и любовник мог появиться. Но не Иван же! Гном в дурацких очках. «Врет, – решил Денис. – Самоутверждается». Он глядел на гостя, глядел и морщился.
Гость сидел на краю кресла. Ступни его в темно-синих носках были неестественно вывернуты.
– Давайте помянем! – вдруг выпалил гость, выхватил из портфеля бутылку коньяка, бахнул с размаху о край стола.
Весь коньяк ухнул на пол – в руке осталось одно косо отломанное горлышко, плотно завинченное пробкой.
Денисом овладел смех. Именно овладел: он не мог остановиться и ржал, ощущая себя странным образом чужим самому себе, который вот так ржет, – чувствовал, что тут что-то не так, неправильно что-то, но остановиться не мог. А Иван вдруг заплакал. Он уронил горлышко, уронил лицо в ладони, скорчился за столом – острые лопатки тряслись, из-под пальцев доносился невыносимо тонкий, жалобный звук. Денису представилось, что, раздетый, его гость наверняка напоминает маленькую печальную обезьянку.
Ночью, лежа в постели, Денис вспоминал жену. Пытался совместить ее с Иваном, который просидел у него весь вечер, плакал и жаловался, а Денис морщился, пил водку и слушал. Хотел понять. В сущности, живешь с женщиной и совсем ее не знаешь. И вот она умирает, а ты все еще ее не знаешь, но скорость узнавания после смерти куда выше – твоя женщина перестала наконец меняться, образ завершен; кажется, еще чуть-чуть – и ты поймешь ее полностью… Денис и хотел понять, и боялся этого как окончательного расставания.
Ураган, вопреки предупреждению, пронесся только через несколько дней. И не над городом – в городе его никто не заметил, – а над лесом, где размещалось кладбище. Сосны покрепче остались стоять как стояли; но много оказалось и таких, что лежали с вывернутыми корнями, смяв оградки и разбив памятники. Тут и там стучали топоры, ревели электропилы, люди в неоновых жилетах таскали ветки и чурки.
Денис допустил тактический промах, позволив Ивану идти вперед. Тот, конечно, засуетился, запутался и вывел наконец совершенно с другой и неудобной стороны, так что пришлось перелезать оградку соседнего захоронения.
Могила Людмилы от урагана не пострадала. Зато там обнаружился человек – он сидел прямо на холмике и пил пиво из банки. Закусывал булкой, оставленной ими вчера.
– Ну-ка, пшел отсюда, – приказал Денис, подходя.
Сидящий поднял на него глаза, встал, отряхнул крошки с коленей и протянул руку:
– Костя.
Из-за спины Дениса тут же выскочил Иван и с готовностью пожал ладонь этого Кости, глядя на него доброжелательно, с любопытством и как бы уже с определенной догадкой насчет того, кто он есть и почему тут находится.
– Иван… очень приятно… то есть не потому, а просто… – бормотал он, и невнятность его речи, чувствовалось, была вызвана не боязнью, как при знакомстве с Денисом, а сосредоточенностью на своих быстрых мыслях.
– Костя, – повторил новый знакомый и опрокинулся на спину от удара в челюсть.
– Вали отсюда! – Денис сгреб лежащего за шиворот и выволок за оградку. – Мне похер, кто ты такой, понял?
– Денис… мы ж на кладбище… нельзя… тише… – суетился Иван, а Костя, поднявшись и чуть отойдя, остановился и ждал.
– Мало тебе? – бешено смотрел Денис.
Ему с лихвой хватало существования Ивана, который пристал к нему как банный лист, чтобы стерпеть еще и этого. Тем более что Костя был красив, строен, белокур – Денис просто смял его и, не в силах остановиться, какое-то время бил упавшего. Иван у могилы закрыл глаза.
– Сука… мало ему… – пыхтел Денис.
Напоследок он засадил Косте по ребрам и, распрямившись, зашагал прочь. Уцелевшие при урагане сосны шарахались, освобождая дорогу, но он все равно в одну из них врезался и долго стоял, уткнувшись лбом в кору, пока не очнулся от боли в стиснутых кулаках: оказывается, все это время он колотил по стволу и, возможно, что-то кричал.
Вечером раздался звонок в дверь.
Денис, собственно, этого ждал. И нисколько не удивился, увидев Ивана. И даже державшемуся в стороне Косте кивнул отдельно.
– Проходи. Не боишься – пришел? – спросил. «Господи, пацан ведь совсем… Сколько ему? Двадцать? Двадцать один?»
Костя был страшен, под обоими глазами темнели синяки – видимо, один из ударов пришелся в переносицу.
– Это я его привел, – влез Иван, который уже сидел в кресле и по-хозяйски скручивал крышечку с бутылки. – Сам бы он никогда…
– Я знал, что Людка замужем, – сознался Костя. – Ну так что? У меня сестра замуж четыре раза выходила. Каждый раз фамилию меняла, дура… Я ей говорю: хоть фамилию-то оставь! Возни столько – охота тебе документы переделывать? Паспорт, пенсионное, права… Ну всякое там, короче…
Денис застонал и обхватил голову руками. Костя замолчал, потом глянул исподлобья и сказал еще:
– Да у нас ничего с ней толком и не было.
– А что вы, молодой человек, в таком случае делали на ее могиле? – ревниво спросил Иван.
Денис в это время думал: «Только бы не убить… только бы не убить никого…»
Костя смешался.
– Не знаю… Она необычная такая, я с ней прямо суперменом себя чувствовал. – Он застенчиво посмотрел на Дениса. Голубыми глазами из фиолетовых провалов. – Умерла – жалко… А мы с моей девушкой тут поругались, я тогда купил пива и думаю: дай на могилу, что ли, схожу…
– О, дурдо-ом! – Денис засмеялся, встал (Костя непроизвольно сжался), ушел на кухню.
– Дурдо-ом! Четырехглазая обезьяна и пацан – штаны на лямках! Получше-то никого не могла найти? – крикнул он, подняв голову к потолку. – А?! Что молчишь?!
Проснувшись, Денис не ощутил похмелья. Только в голове шумело. «До сих пор пьян», – вяло подумал он.
Костю трижды отправляли за водкой.
Сначала Денис, дав денег, велел:
– Ну-ка метнись. Дедовщину никто не отменял.
Иван засмеялся радостно и второй раз распорядился уже сам, точнее, поспешил распорядиться, заранее зажав купюры в потной волосатой лапке:
– Помнишь про дедовщину? Давай!
– Да что ж это такое! – воскликнул Костя. – Я же среди вас двоих вечно самым младшим буду!
Взял деньги, ушел и вернулся, а посланный в третий раз, исчез: может, менты забрали, а может, уснул где-нибудь. Или к девушке своей пошел мириться. А тут Иван принялся излагать Денису крайне запутанную концепцию идеальной любви и Денис послал Ивана подальше, а Иван, до той поры безропотно все от него переносивший, вдруг обиделся и пропал… Теперь он спал, должно быть, в соседней комнате.
Денис порылся в ящике, нашел что нужно и вышел из квартиры. У него была цель.
Лавируя между живых сосен и обрубков, он думал мрачно: «Если там еще какой ублюдок сидит – точно повешу. Удавлю. И рядом с ней закопаю – пусть и в гробу побалуется, сука. Вот су-ука…» Денис заплакал. Слезы мешали ему смотреть вперед, где уже светилась знакомая оградка, но они все текли и текли, и тогда пришлось вспомнить Ивана, как тот выглядел в первый вечер, и разозлиться на себя, что вот и он стал совсем как эта мартышка-Иван…
А ублюдок на могиле сидел-таки.
Из левой руки его текла кровь, рядом валялся нож. Знакомый нож. Просто родной нож – Денис всегда брал его с собой в лес. Глаза ублюдка горели, распахнутые в пол-лица, – в них дрожал ужас, а при виде Дениса вспыхнула надежда.
– Урод ты, Иван. – Денис стоял, раскачиваясь на носках взад-вперед. Разглядывал сидящего на могиле. – Но вот это ты хорошо придумал… Хвалю. – Денис все качался.
Качался и качался. Качался и качался.
– Ведь ты даже не понимаешь, как все мне испортил. Воспоминания мои чистые – испортил! Костю этого, чтоб он тоже сдох, – привел! Ведь не хотел я ничего знать. Не хотел! Ну подумаешь, отморозок какой-то на могиле сидит… Ну дать ему по мозгам… – Денис качался, в окне за его головой проносились дома: скорая ехала быстро. Они были вдвоем в салоне, врач сел с водителем. – А теперь и последнее отобрал…