– Если эти люди отсюда уйдут, – сказал Муратов, – то мы все здесь останемся.
Зоркальцев дым едва замечал. Все его мысли были о том, что сейчас происходит в реакторе. Он покосился на Нелли. Ей хорошо. Она почти спокойна, она ему доверяет. Хотел бы он сам доверять себе!
Раздался кашель. Причем откуда-то снизу – это явился Победоносец. Он передвигался почти ползком, внизу легче дышалось. Снизу же и спросил:
– Когда гореть-то перестанете, вахта?
От его спокойного тона Зоркальцеву стало как будто легче.
– Пожарных собрали, – сообщил Муратов по-прежнему снизу. – Свердловск, Асбест, Каменск-Уральский… Первая партия уже тут. Остальные едут.
– Хорошо! – обрадовался Пучков.
Муратов поднялся в полный рост:
– Хорошо? Вспомни себя, Миша. Они тут все сразу заблудятся. Нужны сопровождающие. Вот список, вызывай людей.
Пучков тут же поднял трубку белого телефона.
– Да нет там телефонов ни у кого. Тем, у кого были, я сам уже позвонил.
– А тогда как?
Муратов закашлялся, покраснел и заорал:
– …об косяк!
И не глядя больше на своего СИУТа, схватил микрофон громкой связи:
– Внимание! По территории энергоблока передвигаться только по двое! Повторяю: в одиночку по энергоблоку передвигаться запрещено! – И, опять шмякнувшись на пол, удалился, буркнув напоследок, чтоб они тут держались и что скоро доставят противогазы.
Нелли и Пучков противогазы надели легко и быстро: тренировки по гражданской обороне давали себя знать. Зоркальцев повернулся к Игошину – как он?
Игошина на месте не оказалось.
Когда Тоня выскочила из дома, фонари уже погасли и утренние сумерки разбавлял только свет из окон домов. Кое-где в окнах мигали развешанные на гардинах гирлянды. Снег под ногами кряхтел и крякал: шла Тоня быстро.
Поверх пальто на ней была надета голубая шубка Снегурочки. Шубку выдали в профкоме, и Тоня до позднего вечера расшивала ее блестками и мишурой. Мишуру пришивать было легко, а вот с блестками намучилась. Маленькие! Шьешь-шьешь, а толку… Но глаза боятся, а руки делают. Тоня вытянула рукав, чтоб полюбоваться – сверкает, переливается!
Мешок с подарками она тащила за собой на санках. Вообще-то мешок должен был нести Дед Мороз. Но Дед, Копылов Юрка, куда-то пропал. Ждала его до последней минуты, а потом – ну сколько можно? Двадцать адресов в списке! И это только сегодня. Побежала сама. Простудился, наверное, Дедушка Мороз. Немудрено в такой колотун. Вон как уши щиплет, и пальцы ног уже не чувствуются, надо было не сапоги, а валенки надеть.
Тоня бежала по улице, прикрывая нос варежкой, посмеивалась: приду сейчас к Пучковым вся ледяная, звонкая, точно – Снегурочка… Ресницы у нее заиндевели, воротник возле лица опушился белым.
Оставив санки в подъезде, она заволокла мешок на второй этаж и позвонила в квартиру. Дверь распахнулась мгновенно, будто за ней стояли.
– С Новым годом! – Тоня-Снегурочка шагнула в прихожую, радостно улыбаясь. На лице хозяйки проступило острое разочарование.
– Деда Мороза ждали? Ничего-ничего, мы и без него справимся…
Тоня попыталась вспомнить, как хозяйку зовут. Спросить неудобно… В тепле у нее начало ломить ноги – наклонилась скорее снять сапоги. Мишки что-то не видно. Спит, наверное, после смены.
Из комнаты выскочил сероглазый малыш. В лыжных штанах, в двух шерстяных кофтах – плотный, круглый, будто клубок.
– Ты Снегу'очка? А где Дедушка Мо'оз?
– Работает Дедушка. Решил к празднику все заморозить. Вон погода какая! На улицу даже не выходи!
– Хочу на улицу! – немедленно закричал малыш, и хозяйка посмотрела на Тоню с укоризной.
– А он тебе подарок прислал, – сменила тему Тоня и присела на корточки. – Но велел обязательно стихотворение прочитать. Ты выучил?
– Да что мы в прихожей-то! – спохватилась наконец хозяйка. – Проходите, дорогая Снегурочка, проходите… Миша, встань как следует! Как я тебя учила? Подожди, не читай, елочку зажжем…
«И ведь еще только утро!» – радостно подумала Тоня.
Ее радость была чистой, беспримесной, как у ребенка, которого не касается суетливая озабоченность качеством нарядов и угощений, и на душе легко и ясно, потому что не успел еще сделать в жизни ничего неправильного, никого не обидел – а если обидел, то уже прощен… На елке висели стеклянные шары и сосульки, в них отражались мигающие звезды электрической гирлянды. Мишка-младший стоял «как следует», вытянув руки по швам и смешно оттопырив попу, читал с выражением, и вообще старался изо всех сил. Когда дочитал, Тоня подскочила к нему, обняла, затормошила – таким он был молодцом: все запомнил, ни разу не сбился!
– Вот тебе подарок от Дедушки Мороза, держи!
Она уже обувалась, чтобы уходить, когда в прихожей на тумбочке зазвонил телефон.
– Ну наконец-то! Где тебя носит? Что-о? – Хозяйка вцепилась в трубку. – Снегурочка? – Она непонимающе посмотрела на Тоню. – Да, у нас. Уже уходит… – И Тоне: – Простите, вы не могли бы задержаться?
Сбегала в комнату, вернулась с тетрадкой, прижала трубку плечом и принялась писать под диктовку. Тоня, ничего не понимая, ждала. Наконец трубка звякнула, вернувшись на рычажки. Хозяйка вырвала из тетради исписанный лист.
– Вы ведь все равно по квартирам ходите… Вот этих людей надо вызвать на станцию. Срочно. Миша просил. Там – пожар.
Основные силы пожарных прибыли после десяти утра, когда полковник Гильманов уже увел авангард на блок. Курсанты высыпали из автобусов и машин, собрались перед главным входом. Изо ртов у них вырывался пар, ресницы и брови заиндевели. В сереньком свете начинающегося дня с фасада смотрел бронзовый барельеф Курчатова: волевой лоб, знаменитая борода. «Я счастлив, что родился в России и посвятил свою жизнь атомной науке Страны Советов».
В распахнутом полушубке вышел Муратов. Крикнул сорванным голосом полководца:
– Все под контролем! Операторы не покинули свой пост и следят за расхолаживанием реактора!
Дым на блочном щите стал таким густым и плотным, что разглядеть лампочки сигнализации можно было, лишь подойдя к ним вплотную. Поэтому Нелли и Пучков не отрывались от рабочих панелей – ходили вдоль них туда-сюда, в своих рабочих костюмах и противогазах похожие на водолазов или инопланетян.
Зоркальцев, расставив руки и шаркая ногами, методично обходил помещение. Игошина нигде не было.
Вдруг сверху зашумело, забурлило, ударило в потолок и загрохотало так, что задрожали стены, – в деаэраторе наверху вскипела вода. Сейчас только девяноста тонн кипятка над башкой не хватало… Зоркальцев испытывал скорее раздражение, чем страх: деаэратор покипит-покипит и остынет. В его уверенности было не столько доверие к проектантам, которые должны же были заложить запас прочности, сколько почти детское «да не может быть, чтоб еще и это!»
Удары между тем нарастали. Уже не только стены тряслись, но и пол уходил из-под ног.
– Зальет! Нас сейчас зальет! – раздался истошный крик.
Зоркальцев бросился на голос.
Игошин стоял у окна. Разбил стекло и дышал. Думал, балбес, что свежим воздухом! А на самом деле – вырывавшимся в окно дымом. Зоркальцев подхватил дурака под мышки: тот уже шатался, вот-вот потеряет сознание. Спасибо, Пучков подскочил, и они вдвоем поволокли Игошина в служебный корпус, где был развернут пункт экстренной медицинской помощи.
На обратном пути хотелось хоть на минуту заглянуть в штаб, узнать новости. Но на блочном оставалась Нелли. Возвращались бегом.
Существо, которое ринулось им навстречу, с Нелли ничего общего не имело. Круглые стекла вместо глаз, резиновое лицо, уходящий за спину хобот – противогаз не приспособлен выражать чувства, но Зоркальцев ясно прочел панику в искусственных чертах. Кинулся к панелям, уже предчувствуя, да что там – уже зная, что произошло. Пока они возились с Игошиным, насосы, подающие воду на охлаждение реактора, отключились.
01.01.1976 г. Протокол № 0-85463 Б.
Вопрос: Каковы были ваши действия после отключения насосов?
Ответ: Включить резервный. Поскольку кабели управления к этому времени сгорели, насос можно было запустить только одним способом: вручную вкатить тележку выключателя в ячейку питания шесть киловольт.
Вопрос: Как вы сами оцениваете эту операцию с точки зрения безопасности исполнителя?
До отсека распредустройства дым не дошел, и Зоркальцев с облегчением снял противогаз, чувствуя, как намокла изнутри резина. Вытер лицо, нацепил очки и уже взялся за рукояти тележки выключателя, когда его кто-то схватил за плечо. Обернулся – Гримайло.
– Тебя чпокнет, – подводник употребил другое слово, – кто командовать будет? Думаешь, я?
Зоркальцев отпустил рукояти. Прав, чертов гном. Надо вызывать кого-то из электроцеха. То есть не кого-то, а самого опытного. Войцеховского.
Они теряли время.
Крытые брезентом грузовики добрались до Баженова утром и, погасив огни, стали курсировать по улицам темной неторопливой колонной. Позже к грузовикам добавились автобусы. Число их росло и скоро превысило сотню. Люди смотрели из окон на это неостановимое кружение тяжелых машин и молчали. Из дома в дом, из квартиры в квартиру ходила Снегурочка в сверкающей голубой шубке. Она весело улыбалась детям, слушала стихи, вручала подарки, а потом отзывала родителей в сторону и что-то им сообщала. Женщины бледнели, мужчины одевались, заматывали лица шарфами, выходили на улицу и шли туда, где в тяжелом зимнем небе, обложенном облаками, почти растворился белый корпус атомной станции.
Момента, когда заработал аварийный насос, Зоркальцев не помнил.
До этого помнил все: как Войцеховский берется за рукояти тележки-выключателя, как делает первый шаг, как тележка вздрагивает и начинает катиться к ячейке питания. Помнил буднично обтянутую синей спецовкой спину – можно подумать, мужик катит тачку с картошкой на своем огороде. В голове еще включился мерзкий голосишко, который произнес с пакостным сочувствием: вот это и значит быть начальником, уважаемый Петр Евгеньевич. Именно это и значит… А потом – будто уснул в кинотеатре и проснулся к финальному кадру – Войцеховский поворачивается и показывает большой палец.