— Кажется, я не в свое дело вмешался? Вам неприятен этот разговор, Полина Антоновна?
— Кому ж приятно обсуждать, как свой век дожить? Лена поможет… Присмотрят. Докормят. Нет, не хочу.
— Ну, что вы…
— Не волнуйся. Ты человек хороший, вот и взялся всем нам хорошо сделать. Меня докормят, сами семью сохранят… Да не сохранят.
Она произнесла это очень уверенно.
— Мне тоже показалось, что люди они разные.
— Она — человек, а он…
— Чем он занимается?
— Стыдно сказать. Не поверишь. Сторож он в дачном кооперативе. Хорош гусь?
— Да… Молодой еще, здоровый человек… Что это он так? Неудачливый парень?
— Удачи добиваться нужно.
— Воли не хватает? Никакой специальности?
— Есть у него специальность. И высшее образование есть. Учитель он по профессии.
«Вот уж на учителя он похож меньше всего!»
— Никогда бы не сказал.
— Выгнали его.
— За что?
— Говорит, сам ушел. Врет. Но язык у него подвешен. У него и насчет дач теория подведена. Свободен он там, видите ли. От чего свобода-то?
Да, отношение Полины Антоновны к Вадиму было однозначным.
— Короче, разбитый горшок они не склеют. Это он тебе очки втирал. И не хлопочи.
Приходилось признать, что «толкач» с задачей не справился. Впрочем, и «толкал-то» я без особых усилий. «Но почему ее Лена не устраивает?»
— Простите. Вам виднее, конечно, как поступить.
— Я самолюбивая, Коля. Поживу, сколько смогу, без опеки, а когда час придет, в дом престарелых переберусь. Меня это заведение не пугает. И там люди. И там еще небольшую пользу принести можно.
— Вы мужественный человек, Полина Антоновна, — сказал я искренне.
— Наверно. В жизни разные решения принимать приходилось. И трудные, Коля. Очень трудные.
Она плотно сжала руки. Может быть, вспомнила что-то.
— И не жалела… Да что толковать…
Так Полина Антоновна поставила точку в этом не очень приятном и для меня разговоре, и оставалось только сообщить Вадиму, что в комнате им с Леной отказано окончательно.
«Ну, что ж… Позвонит — скажу».
Я почувствовал облегчение. Можно было о другом говорить и думать.
— Полина Антоновна! Вы дневник Сергея смотрели?
Мы тем временем перешли в ее комнату. Тетрадка с записями лежала на тумбочке у кровати.
— Смотрела, Коля.
— Ну и как? Кто же она?
Полина Антоновна взглянула издали на тетрадку.
— Имени я не нашла. «Она» да «она» пишет. А буквы мелкие… Глаза устают быстро. Возьми сам поищи.
Однако и мой поиск успехом не увенчался.
Сначала я расположился с дневником в кабинете за столом, но быстро почувствовал желание прилечь. Читать же лежа оказалось почти невозможно. Света от лампы недоставало, а верхний, от люстры, раздражал яркостью. Да и сам автор не поощрял любопытства. Буквально через страницу после сразившего Сергея объяснения он записал:
«Больше о ней ни слова».
И в самом деле, пошли записи будничные. В некоторых и я фигурировал под инициалом Н. Забавно, но ничего особенного.
Например:
«Сдал зачет».
«Целый день дождь».
«Смотрел картину «Адмирал Ушаков». Интересен Потемкин».
«Прогрипповал неделю. Читал Данилевского «Мирович».
«Н. решил ехать по назначению».
Это обо мне. Была возможность остаться в аспирантуре, но захотелось самостоятельности…
И вдруг:
«Ужасно!»
Больше ничего. Даже дата задним числом, без месяца и года: «10-е». Однако никакой тайны для меня в этой записи, увы, не содержалось. Речь шла, конечно, о смерти Михаила. Правда, я считал, что его убили двенадцатого, но и меня память подвести могла, и Сергей в потрясении мог днем ошибиться.
«Ужасно!» Именно так мы себя тогда и чувствовали… Понятно, почему Сергей не распространялся о чувствах. Они были сильнее слов…
Снова протокол. Но вот строчка:
«Она согласилась встретиться».
Строчка осталась без комментариев и продолжения. «Она» исчезла окончательно. Последней страницы в тетрадке не было. Почему-то Сергей ее вырвал. Причем неровно. Внизу остался клок бумаги. И непонятно, зачем. На предыдущей он написал:
«Перечитал. Достаточно. Финита ля…»
Ясно, что решил больше дневник не вести. Потому и чистый лист выдрал?..
В тишину врезался звонок. Благо я поставил телефон у изголовья.
Протянул руку и взял трубку. Оттуда голос Вадима сообщил:
— Это я.
— Слышу.
— Ну и как?
— Как я и предполагал.
Вадим помолчал.
— А вы старались?
— По мере сил.
Я думал, что он положит трубку в своей манере, не прощаясь, но ошибся.
— Понятно. Сил у вас не хватило. Ничего. У меня хватит.
— Неужели собираетесь продолжать?
— Раз начал…
— Поверьте, это бесполезно. Я знаю.
— Ничего вы не знаете. Я еще с козырей не ходил.
— Что это значит?
— Вундерваффе — секретное оружие.
— Не поясните?
— Зачем вам? Вас ждет солнечный юг.
Я и сам бы не прочь уже поспешить, как говорится, к месту назначения, но возникла от его слов тревога за Полину Антоновну. Что он еще задумал?
— Надеюсь, вы понимаете, что домогательства…
— Что это еще за слово? Она нас пустит — и точка.
Разговор приобретал тупиковый характер, но повесить трубку, махнуть рукой, оставить Полину Антоновну один на один с этим человеком я уже не мог.
— Я пробуду здесь еще несколько дней.
— Очень приятно.
— Я хотел бы повидать вас.
Он хохотнул.
— Должок простить не можете?
Пришлось стерпеть.
— А есть надежда получить?
— Вообще-то я не из исправных плательщиков, но вы можете рассчитывать.
— Признателен. На том же месте?
— Ну, это не по протоколу. Теперь вы принимаете мое предложение. Завтра в одиннадцать у входа в пивную. Запеленговали?
Звучало это наподобие «командовать парадом буду я».
— Хорошо, — сказал я коротко.
Проснулся я не очень довольный собой. Было ощущение, что втянулся в нелепую историю, которой придал преувеличенное значение. Ну что этот неприятный парень, сторож с высшим образованием, может сделать Полине Антоновне? Ведь она, несмотря на возраст, человек-кремень. Кроме того, все равно уеду днями. Может быть, к Мазину на всякий случай обратиться?.. Тоже чушь. С его-то перегрузками серьезными делами бытовыми мелочами заниматься… Да, глупо получается. Однако назвался груздем — полезай в кузов. Или махнуть рукой все-таки?
Сомнения развеяла сама Полина Антоновна. Выглядела она насупленно. Разумеется, после смерти Сергея было отчего насупиться. Но оказалось и другое.
— Ты, Коля, с этим охламоном еще собираешься встречаться?
— А надо? — спросил я прямо.
— Сослужи службу. Скажи ему еще раз, что отказала я. Не хочу его больше видеть.
Вот и развеялись сомнения.
В час открытия бар оказался непереполненным. Впорхнувшие жаждущие быстро рассредоточились по столикам. Нам достался один из лучших, под окном из цветных стекол. Это подобие витража скрывало от глаз ноги прохожих в заляпанных брюках — ночью прошел дождь.
Вадим вытащил из кармана зеленую бумажку.
— Теперь вы при деньгах. Вам и карты в руки.
Я взял три рубля и покорился наглости.
— Сколько пить будете?
— По кружке.
Это мне понравилось. Чем трезвее, тем лучше.
— Креветки возьмите! — крикнул он мне вслед.
Неопрятная женщина налила пиво, бросила в тарелку креветок, много и невзрачного вида.
Когда я ставил кружки на столик, Вадим потянулся и зевнул.
— А вы, однако, уже причастились, — заметил я.
— Имею право. Я со смены.
— В ночной трудитесь? — не удержался я.
Вадим сделал большой глоток, вскинул глаза, посмотрел, поставил кружку и погрозил мне пальцем.
— Не нужно. Вижу, что старуха доложила.
Вел он себя, пожалуй, развязнее, чем вчера, но особенно пьяным не выглядел.
— Да, я знаю.
— Что вы знаете! Внушают вам, внушают, что каждый труд почетен, а вы как были заскорузлыми обывателями, так и остаетесь. Дешевый интеллигентский снобизм! В конторе «рога и копыта» штаны за сто двадцать рэ протирать для вас почетно, а на полезную работу фыркаете.
Он допил кружку залпом.
— Я не фыркаю.
— И не фыркайте. Возьмите-ка лучше еще по кружечке.
— Я больше не хочу, а вам, по-моему, достаточно.
— Обиделись? Ладно, я сам возьму. Но сначала объясню. Да, сторож. Если бы не я, у людей бы замки срывали, телевизоры тащили. Да что тащили… Били бы просто так, для потехи. Стулья ломали, гадили. Представляете, приезжаете вы на дачку, а там погром, мальчики порезвились и визитные карточки по углам оставили. Как вам покажется? А я имущество ваше берегу. Трудовое… и всякое. Так что ж вы на меня через губу смотрите?
И, не дожидаясь ответа, Вадим встал, отошел и вернулся с полными кружками.
— Ну, что? Почетный мой труд?
— Разве учительский менее почетен?
— А… Тетушка по всей анкете прошлась?
— Это закрытый пункт?
— У меня секретов нет. Знаете, как я покинул ниву просвещения? Почему?
— Нет, не знаю.
— Потому что я не Кутузов и не адмирал Нельсон. И мне не понравилось, когда некий дебил среднего школьного возраста попал мне вот сюда, — он прикоснулся пальцем к щеке возле глаза, — этакой стальной гнутой проволочкой.
— И вы покинули поле боя?
— Пришлось. Я упустил из виду, что право на самооборону на учителей не распространяется.
— Зато теперь вы этим правом располагаете?
Он усмехнулся зло.
— Будьте уверены.
— Спасибо. Я поостерегусь взламывать дачи на вашей территории.
Теперь он пил пиво маленькими глотками.
— А вы мужик с юмором.
— Одобряете?
— Одобряю. Воспринимать жизнь всерьез слишком расточительно. На каждый чох не настрессуешь. Представляете, маленький мальчик убил бабушку. Ужас! Волосы дыбом. А если так?