— Значит, она.
Мальчик ни разу не сказал «мама».
— Да, выходит, так — больше некому, — согласился Мазин.
— Этот Лукьянов приходил наверняка, он же знал, что они встречались. И она проговорилась.
Я вмешался.
— Она вынуждена была объяснить, что фактически произошел несчастный случай.
Наконец-то все стало на места и объяснилось поведение Ирины. Разве могла она сказать следователю про сына! Ларчик-то просто открылся. Понятно стало, что двигало матерью, от кого исходили гнусные звонки, кто охотился за Толей. А кстати, кто? Где-то в памяти сидела у меня подобная фамилия…
— Игорь, а кто этот Лукьянов?
Ответил Анатолий:
— Деверь или шурин. Я не знаю, как правильно называется муж сестры.
— Бывший муж сестры Черновола, — добавил Мазин.
Нет, это родство мне ничего не говорило.
— Они разошлись?
— Разведены.
— Однако друзьями остались.
— Как видишь. Такая дружба, что Лукьянов решил Анатолия за решетку упрятать.
— Скорее всего, мстить он хотел твоей маме, Толя! Я сказал это и почувствовал, что хочу прервать тягостный разговор, отпустить Анатолия домой и посоветоваться с Мазиным. Что реально грозит подростку? Как помочь ему? Нужен ли хороший адвокат?
Пока я размышлял, Мазин спрашивал:
— Повтори, пожалуйста, фразу, которую крикнул Черновол.
— «Этот номер не пройдет!»
— Да, так ты сказал и прошлый раз. Что бы это могло означать, как думаешь?
Мальчик молчал.
— Не знаешь? Или не решаешься высказать свои соображения?
— Не хочу, — признался Анатолий.
— Это очень важно.
— Ну, стыдно это… Наверно, она хотела, чтобы он женился на ней.
Мазин кивнул сдержанно.
— Может быть, и так. Ладно, пиши. А мы пока с Николаем Сергеевичем тоже позавтракаем. Не возражаешь? Вот и хорошо. Пиши, пиши и не стесняйся пачкать бумагу. Где будешь не уверен, ставь на полях вопросительный знак. Бумага неофициальная. Рабочий документ. Разберемся. Договорились?
И мы вышли на кухню, откуда вкусно тянуло только что сваренным кофе.
— Ну что скажешь, товарищ сыщик? Пригодился старик? — спросил не без гордости.
— Пригодился.
В тоне Мазина мне почудился упрек в нескромности.
— Я шучу, Игорь. Не столь уж я важного мнения о собственной особе и ее роли в разгадке тайны. Тайна-то, между прочим, выглядела слишком таинственно. А ларчик просто открывался, как видишь.
— Вижу пока не все, — возразил Мазин, кладя на хлеб кружок колбасы.
— С профессиональной точки зрения? А я относительно.
— Относительно чего?
— Ну, если хочешь, человеческой драмы. Или, что нередко в жизни бывает, — трагикомедии. Ночь на пристани, зловещие звонки, доморощенные сицилийцы с кляпом — ведь это почти комедия на фоне подлинной трагедии бедных Михалевых.
— Комедия? — переспросил Мазин. — Чудесный кофе! — повернулся он к жене.
— На здоровье. Пейте.
— Да, комедия. Ну, правда, роковая ночь на пристани все-таки жизнь унесла, пусть и мерзавца, однако тут от мелодрамы больше, чем от трагедии.
— А что такое мелодрама?
— Ты всерьез?
— Вполне.
— Могу зачитать по словарю, — предложил я в шутку.
— Зачитай! — попросил он без улыбки.
В некотором недоумении я нашел на полке толстый том и процитировал:
— «Драматическое произведение, герои которого, отличаясь необыкновенной судьбой и преувеличенными чувствами, попадают в неправдоподобные положения…» Проэрудировался?
— Угу, — буркнул Мазин, глотая кофе. — Спасибо. Попадают в неправдоподобные положения? Отлично.
— Рад, что был полезен, — поклонился я, захлопывая энциклопедию. — Но ближе к делу. Что ты можешь сделать для мальчика?
— Именно я?
— Ты, ты! Ты же сочувствуешь ему.
— С чего ты взял?
— Коля, не увлекайся. Так можно далеко зайти.. Например, вообще порвать признание, а мальчишку запереть в твоем кабинете, пока не кончится следствие… и не будет осуждена его мать.
— Позволь! Она-то совсем не виновата!
— Вот суд все и установит. А я, между прочим, завзятый формалист, когда дело касается буквы закона, о чем тебе хорошо известно.
Спорить я не стал.
Толя писал долго. Я успел спуститься и взять из почтового ящика утренние газеты, и мы просмотрели их.
— Вот пишут — всего сорок семь процентов американцев верят в теорию эволюции Дарвина. А ты веришь? — спросил Мазин в своей манере, уходя от моей назойливости.
— Приходится, хотя и не особенно приятно представлять, что, переходя от предка к предку в глубь веков, постепенно обрастешь шерстью и станешь на четвереньки, — ответил я в тон.
— Почему-то всех смущает именно эта фраза. А ты пойди дальше и представь, как в глубине всемирного океана возникла невидимая глазом единственная клетка. Вот где подлинное чудо, ведь она твоя истинная прабабушка, а не макака из зоопарка! Представь, как эта волшебная клетка многие миллиарды лет порождала все более и более сложные создания, пока не дошла до венца творения — Николая Сергеевича Крылова, хотя некоторые его современники, между прочим, до сих пор остаются, увы, макаками, злыми и алчными. А впрочем, зачем мы зверей обижаем? Вот эталоном пьянства стал удав. Сначала говорили, пьет, как лошадь, но, видно, совесть пробудилась, реабилитировали благородное животное, зато безответного удава травим. Узнал бы он, трезвенник, какую мы на него напраслину возвели!
Мазин посмеивался, оба мы, конечно, не столько об американцах, обезьянах и удаве думали, сколько об устрицах, сургуче и капусте.
Наконец Толя вышел из комнаты и протянул Мазину исписанные листки.
— Вот.
Листки действительно пестрели помарками, но писал мальчик крупно и разборчиво, ученическим почерком. Мазин углубился в бумагу.
— Может, набело переписать? — предложил Толя.
Игорь повел головой отрицательно.
— А чем они тебе глаза завязывали?
— Сначала сзади шапку вязаную натянули, а потом, уже в машине, еще каким-то шарфом вонючим перевязали.
— Чем пахло от шарфа?
— Бензином.
— Запах отнюдь не уникальный. Тем более что ты, конечно, шапку и шарф выбросил?
— Да, гадость такая…
— Понимаю, но зря. Хорошо, Толя. Последний вопрос. Он тебе тяжеловатым покажется, наверняка даже тяжелым, но прошу, нужно ответить искренне. Раз уж сказал «а», продолжай по алфавиту. Честно. Обещаешь?
— Врать не буду.
— Я тебе верю.
Мазин взял свой чемоданчик-«дипломат». Оттуда он достал крупный снимок, видно было, что это увеличенное фото с документа, скорее всего удостоверения, по нижнему правому. углу протянулась дуга круглой печати. Снят был человек лет тридцати пяти, ничем особенно не выделявшийся, с тонкой полоской аккуратно подстриженных усов, которые, как мне показалось, не очень шли к его простоватому лицу.
— Кто это, Толя?
Мальчик сжался.
Мазин ждал.
— Вы же знаете, — наконец выговорил Анатолий.
— Я догадываюсь. А по документам это Коваленко Виктор Тарасович.
— Нет, не Коваленко.
— Узнал? Не ошибаешься?
— Усы только…
— Усы примета не вечная. Значит, он?
— Да, это папа…
— Спасибо.
Мазин положил фотоснимок на место, а из чемоданчика вынул бумаги, те самые.
— Возьми. Ты за ними вчера пришел к Николаю Сергеевичу? Извини его. Конечно, без твоего согласия брать не следовало, но бумаги пользу принесли.
— Какая польза! — махнул рукой Анатолий.
Мазин молча потянулся, взъерошил волосы на голове у мальчика. Тот не отстранился, только напрягся, вздрогнул плечами.
— Я с вами поеду?
— Я поеду, а ты иди домой.
— Вещи собирать?
— Вещи вещами, и с матерью повидаться не мешает.
— Нет. Я не хочу ее видеть.
— Это жестокость, Толя.
— Пусть.
— Она твою вину взяла на себя. А чего ей нынешняя ночь стоила?
— Я не хочу ее видеть. Я видел их вместе. Она предала отца. Я все помню. Одни разговоры, что у нас нет денег, что мы хуже других живем… Я все помню. Я не пойду домой.
— Ну, что ж…
— Верите меня с собой.
— У меня нет ордера на арест, — улыбнулся Мазин.
Анатолий воспринял его слова всерьез.
— Я же сам пойду. Куда идти?
— В комнату к Николаю Сергеевичу.
— Зачем?
— Мы посекретничаем немного.
Он послушно повернулся и вышел. Мы переглянулись. Я, понятно, смотрел вопросительно, а Мазин немного уклончиво. Видно было, что удовлетворить мое любопытство полностью он не может. Но был вопрос, который я не мог не задать.
— Что за Коваленко, Игорь?
— Михалев, а не Коваленко.
— Вот именно..
— Вернее, тем более.
Нелепая присказка разрядила обстановку.
— Все это служебные секреты? — спросил я, давая ему возможность уйти от ответа.
— Конечно, все это не для разглашения. Но раз уж ты настаиваешь…
— Я не настаиваю, Игорь.
— Тогда скажу минимум. Михалев возил левый товар на машине местной автобазы. С фальшивыми водительскими документами. Но остановили его не по подозрению. Да и машина была уже пустая. Короче, он мог выкрутиться. Подвели нервы. Видно, дошел до точки. И помчался… по черной стреле, оставив бумаги в ГАИ.
— И убил человека?
— Нет. Это показалось ему в горячке. Сбил только, легкие ранения. Короче, сначала бежал на машине, а потом машину бросил и ушел. Вернулся домой поездом.
— Но машина?..
— Машину в автохозяйстве объявили угнанной. Вот в чем трюк. И никакой Коваленко у них по документам никогда не работал. Так, во всяком случае, утверждает руководитель этого передового предприятия товарищ Лукьянов. Ну, хватит с тебя?
Мазин сказал не все. Но он был прав, на тот момент мне информации хватило с избытком. Я даже уточнять ничего не стал. Спросил только то, что лично меня тревожило.
— Как же с мальчиком?
— Хочу тебя попросить, пусть он побудет здесь. Хотя бы до завтра. Это очень важно. Важно, чтобы о его добровольном признании знали пока только мы с тобой.
— Так считаешь? Разве не все выяснилось?