— Я этому мерзавцу про Толю ни слова не говорила!
— Не говорили?
В голове стучало, и разобраться, где правда, где ложь, я был просто не в силах.
— Хорошо. Вам теперь об адвокате нужно подумать, — сказал я, сознательно меняя предмет разговора.
— Я думаю.
— Нужно убедительно показать психологию ребенка.
— И вывернуть наизнанку мое грязное белье?
— Зачем вы так? Правду говорить придется. Ведь когда вы вину на себя брали, вы уже раскрыли многое.
— Тогда я хоть пострадавшей была. А сейчас?
Не спрашивая на этот раз разрешения и мне не предлагая, Ирина пошла к своему шкафчику. Звякнуло горлышко о стопку. Потом глоток. Потом второй.
— Ничего, мы еще повоюем.
— С кем?
Она посмотрела на меня, не ответила, дождалась, пока чуть порозовели щеки, и спросила:
— А Толя, значит, не пришел?
Вопрос был в лоб. Для того она и выпила, чтобы решиться на него, но и для меня он был трудным.
— Видите ли…
Мне не хотелось бить наотмашь, я хотел смягчить, сказать, что мальчику целесообразнее побыть у меня, что так посоветовал Игорь Николаевич и еще что-нибудь в духе «святой лжи».
Но Ирина пресекла:
— Только не врите.
— Ну, знаете…
— Знаю, что в белье вы уже заглянули. С помощью сыночка. Он сам решил не приходить, сам, я знаю. Так?
— Да.
— Хм!
И снова шаги к шкафу.
— Значит, не отмолила…
— Что?
— Говорю, не отмолила тем, что на себя взяла, жестокий сынок. А отец был мягкий.
«А если он не в отца пошел?..»
— Как же он вас проинформировал?
«Проинформировал» он нас жестко — предала отца. Но этого я сказать просто не мог, я обязан был об их будущем думать, а их впереди трудное ожидало, раны не скоро заживут, кровоточить будут, и я не имел права на них соль посыпать.
— Вы сами говорили, мальчик любит отца.
— А я его со свету сжила?
— Так он не говорил.
— А что же он говорил?
В ее голосе появилась пьяная настойчивость.
— Толя считает Черновола человеком, погубившим вашу семью.
— Поэтому и убивать бросился?
Тут только я сообразил, что они с матерью с тех пор не виделись.
— Он бросился на Черновола, когда тот ударил вас.
Кажется, это прозвучало удачно.
— Толя вам так сказал?
— Да.
— Для суда это хорошо. За мать вступился. Тем более экспертиза побои подтверждает.
— А сами вы разве ему не верите?
— Почему не верю? Но не за меня он его убить хотел.
— Толя не думал убивать.
— Это он тоже написал?
— Да.
— И это умно. Я даже не ожидала, он ведь неуправляемый. Я боялась, что он на суде хвалиться будет.
Я не мог понять эту женщину. Раньше, когда взятая вина на ней лежала, Ирина к сыну относилась мягче, а теперь, когда сын попал в беду, она вопреки здравому смыслу говорила о нем отчужденно, холодно, почти враждебно. Но характер сына она представляла правильно!
— Он рад смерти Черновола, но в заявлении таких слов нет.
— Писать вы ему помогали?
Чужих заслуг я брать на себя не люблю.
— Нет, Игорь Николаевич.
— Хоть умного человека послушался, дуралей.
«Ну почему так? Неужели потому, что мальчик любовника с пристани сбросил? Да и ее столкнул своим признанием с крохотного пьедестальца гордости, самопожертвования?.. Ужасно, но, видимо, именно так. Мальчик не дал ей искупить вину».
От этой мысли мне не по себе стало. И снова Ирина поняла.
— Думаете, я собственного ребенка не люблю? Глупость какая! Да я всегда о нем только, чтобы он человеком стал.
— Он стал человеком, — сказал я убежденно.
— В вашем понимании.
— А в вашем?
— Мало стать человеком, нужно иметь возможность жить, как люди.
— Я вас не совсем понимаю.
— Понятно яснее ясного. Он о чем мечтает?
— По-моему, он любит физику, астрономию.
— Вот-вот. Он и мне уши Лапласом прожужжал. Когда французского короля вели на казнь, тот спросил, что слышно об экспедиции Лапласа, верно?
— Вы ошиблись. Людовик Шестнадцатый интересовался пропавшей экспедицией Лаперуза.
— Ну, пусть Лаперуз. Все равно физмат больше чем на полторы сотни в месяц не потянет. А за полторы сотни тебе никто не скажет, что звучишь гордо.
Что я мог ответить!
— Сейчас все его мечты под угрозой, а вы о зарплате.
Она будто опомнилась.
— Да, да. Дура я, конечно, дура. Но вы не думайте. Я для него все сделаю. Вы даже не представляете, что я для него сделаю. Он будет на своем физмате, и все эти компьютеры у него будут. Я найму адвоката. Адвокат докажет, что мальчик не хотел. Даже меня не посадили. Вы сами говорили, что меня могут совсем очистить, как несчастный случай… А мальчик за меня вступился. Какой хороший человек ваш Игорь Николаевич! А Толя не пропадет. Я все сделаю. Пусть он не беспокоится. Я его у черта с рогов сниму. Я эту сволочь, что мне грозили, в бараний рог… Плевала я на них, не на ту напали. Этот номер не пройдет.
Меня точно хлестнуло. Она повторила слова Черновола, которые слышал Анатолий.
— Какой номер?
— Что?
— Какой номер не пройдет?
— О чем это вы?
— Вы сказали, номер не пройдет.
— Ну и что? Не придирайтесь к словам. Так говорится, и все. К чему вы прицепились?
«В самом деле! Случайное совпадение…»
— Извините. Я верю, что вы все сделаете для Толи, да я уверен, к нему все с пониманием отнесутся.
— Я добьюсь.
— Не волнуйтесь и не обижайтесь на сына, вы еще поймете друг друга.
От матери я отправился к сыну.
«Челночная дипломатия» — вспомнился газетный термин, но вообще-то было не до шуток. Я опасался, что не найду мальчика на месте.
К счастью, тревога не оправдалась. Возможно, он уже чувствовал себя под арестом или дорожил данным словом, но Толя был на месте, сидел в моем кресле и читал «Мысли» Паскаля. Невольно я улыбнулся. Ситуация разительно отличалась от той нервозной атмосферы, что господствовала в доме у матери. Толя выглядел спокойно, хотя я, конечно, несколько преувеличивал.
— Как мысли?
— Мои или Паскаля?
— И те и другие.
— У Паскаля я не понимаю многое. Я не знал, что он был верующий. Ученый и верующий, разве это совместимо?
— Не он один…
— Я знаю. И про Павлова говорят, но я не понимаю, неужели они не видели? Еще древние греки считали, что мир создан плохими богами. Но то же заря человечества. Давно пора логично понять, что если мир плох, то какой же бог его мог создать?
— По-твоему, бог должен быть добрым?
— Нет! Это старухи-богомолки так думают, все выпрашивают у него чего-то…
— Так в чем же дело?
— Мир не плох. Только много нецелесообразного, случайного, а следовательно, он не мог быть сознательно создан.
— Ты, брат, философ.
— Безобразий много. Вот если бы мир Черновол создавал, я бы поверил… А в бога — нет. Очень несовершенная и ненадежная конструкция. Нет, Дарвин ближе к истине, это природа, а не бог.
— Знаешь, Толя, у Достоевского был такой персонаж, капитан Лебядкин, он говорил — игра природы, а не ума. Правда, это он о старой России…
— Как будто Америка лучше!
— Ну, кто это говорит!
— Да сколько угодно. У нас в классе, знаете, сколько на «штатском» помешаны! Даже девчонки на платьях «Ю. С. нэйви» вышивают. Знаете, что это?
— Знаю. Военный флот.
— Черновол тоже фирмовый ходил… Вы мать видели? — перешел он вдруг.
— Видел.
— Ну и что?
— Обижается, что ты не пришел.
Я думал, мальчик скажет что-нибудь резкое, но он промолчал.
— Рада, что ты от них вырвался.
— Чтобы в тюрьму загудеть?
— Подожди ты с тюрьмой! Расскажешь, как все дома было, как этот человек зло в семью принес, чем поплатиться пришлось, и поймут тебя. А на себя наговаривать не нужно. Уверен, если бы ты знал, что он утонет, ты бы сто раз подумал, прежде чем на него бросаться.
— Это вы точно, — отозвался мальчик с горечью, — мог и струсить.
— Да прекрати ты! Расправа человека не украшает.
— Ладно. Я думаю, вы правы. Суд не может не понять, что он по заслугам получил.
— А я, Толя, не могу понять, чего эти подлецы, что тебя захватили, добивались. Они же должны были соображать, что за такое похищение самим отвечать, придется.
— Они матери мстят.
— Мы говорили. Но почему? Они ж ее и не знают толком? Да и как они узнали, что именно ты столкнул, тоже вопрос. Мать говорит, она не рассказывала…
— Ей отказаться ничего не стоит.
— Лукьянов был у вас?
— Почему бы и нет?
— Сам ты его не видел.
— Я же в колхозе был.
— Да, верно.
Наверняка этот тип приходил после исчезновения Черновола. И мать проговорилась. В растерянности, конечно, стремясь себя обелить. Потом пожалела, хватилась, но поздно уже, те воспользовались оплошностью. Чтобы мстить?
Да, получалось почти логично, но не больше, все-таки не Сицилия, не горцы-кровники…
«Интересно, отдали они уже пленку в прокуратуру?»
— За что же такая месть?
— Он мне вслед крикнул. Иди, говорит, и все мамочке расскажи!
— Ты об этом Игорю Николаевичу не сказал.
— Разве это так важно?
— Видишь ли, Толя, у Игоря Николаевича свой подход, профессиональный. Я не всегда понимаю ход его мысли. А он, пока все не прояснится, держит мысли в голове. Но я знаю, что для него любая мелочь важна. Вернее, нам с тобой что-то мелочью кажется, а для него это важная деталь. Нужно ему эти слова передать. Заодно узнаем, как они пленкой распорядились.
— Узнайте!
Несмотря на весь стоицизм, мальчик, конечно, ждал развития событий отнюдь не равнодушно. Снова мне его жалко стало.
Искать Мазина, как всегда, оказалось делом нелегким. Я позвонил Сосновскому.
— Игоря мне найти не поможете, Юрий Борисович?
— В данный момент затрудняюсь.
— Донос на мальчика получили?
— Пока нет.
Я глянул на часы.
— Что-то тянут похитители. Полдня уже прошло.
— Я думаю, они нам вообще ничего не передадут.