Он успел уже задремать, когда в дверь позвонили, по голосу он понял, что пришла тетя Марет. Но он ничего не разобрал из того, о чем они говорили, хотя вылез из постели и прижал ухо к двери. Только когда мать воскликнула: — Боже мой, я не представляю, на что же мы теперь будем жить! — его пронзили страх и боль.
Мальчик прочитал не одну книгу о том, как безвинных людей сажали в тюрьму, но это было очень слабым утешением, потому что тогда бы мать сказала ему об этом; теперь же он не знал, почему увезли отца, но догадывался, что отец совершил что-то дурное. Он ни у кого не мог спросить, что же на самом деле произошло. И что самое страшное — ребята в школе, конечно, уже знали. Он хорошо помнил прошлогоднюю историю, когда отец купил машину и на следующий же день все ребята из его класса знали, что у них машина, хотя он никому об этом не рассказывал. Уже из-за одного этого он не мог сегодня пойти в школу.
Стал накрапывать дождь. Снег так и не пошел, хотя воздух был морозный. Мальчика вновь охватило отвратительное зябкое чувство, и он двинулся дальше. Быстрым шагом он дошел до конца парка и оттуда снова повернул к центру города. Когда он добрался до автобусной остановки, как раз подъехал автобус, который довез бы его до дома, он же растерянно смотрел, как люди залезали в автобус и как раскрылись, а потом снова закрылись двери. Большие часы на здании почты остановились, но он знал, что еще слишком рано возвращаться домой, даже если б уроки в школе уже закончились, ему все равно не хотелось бы идти домой, потому что там была плачущая мать, и он бы ни за что не решился пойти играть с другими ребятами. Он спрятался от дождя в подъезде. Там стоял мусорный ящик, мальчик опустил крышку ящика, сел на нее и решил, что просидит здесь до вечера. А может быть, и несколько дней.
Мальчик думал, на что они теперь станут жить: мать будет печь блины, он — продавать их, а в школу больше не пойдет. Ему казалось, будто прошлой ночью во сне или же на картинке много лет тому назад он видел, как продает эти блины. Ничего лучшего он придумать не мог, потому что даже мать не могла. Теперь все было иначе. Но он был достаточно большим мальчиком, чтобы понимать — рано или поздно ему придется пойти в школу. И он должен пойти домой. Только и то и другое можно было отодвинуть, и ему хотелось сидеть на этом мусорном ящике до тех пор, пока остальные забудут обо всем.
Тут стукнула дверь, и вошла какая-то тетка, она посмотрела на мальчика, хотела было войти в квартиру, но затем повернулась и подошла к нему. — А ты что здесь делаешь? — спросила она. Мальчик не ответил и старался не смотреть на нее.
— Почему ты сидишь здесь, на мусорном ящике? — спросила тетка, и голос ее не был злым. Мальчик опустил голову, и тетка вошла в квартиру. Когда дверь закрылась, он решился поднять глаза. Через некоторое время тетка снова вышла на лестницу.
— Может быть, тебе холодно? — заботливо спросила она. — Может, ты зайдешь погреться, — позвала она и взяла мальчика за руку. Он с безразличным видом встал и пошел за женщиной. Когда они вошли в квартиру, мальчик заметил, что забыл свой портфель, по всей вероятности он остался возле мусорного ящика; он хотел пойти за портфелем, но внезапно перед его глазами возникла картина: портфель лежит на выцветшей зеленой скамейке, а он с каким-то непонятным злорадством время от времени оглядывается, сам же торопится к центру города.
— Ты не голоден? — забеспокоилась тетка после того, как повесила пальто мальчика на вешалку. Мальчику не хотелось отвечать, ему не хотелось быть вежливым, никто его к этому не принуждал, потому что эта женщина не была его тетей Марет. Но неожиданно мальчик испугался — это произошло, когда женщина попросила его сесть на диван — он увидел на книжной полке фотографию отца, только гораздо больших размеров, чем у них дома, и кто-то розовой краской пририсовал отцу усы. Тетка вышла из комнаты, и мальчик подошел поближе к книжной полке, долгое время смотрел на фотографию, он не мог понять, отец это или какой-то другой, похожий на него человек, потому что розовая краска была наложена на стекло таким толстым слоем, что под ней трудно было как следует разглядеть фотографию; затем взгляд мальчика скользнул по другим предметам: пепельнице, чертику, выкрашенному в черный цвет, с красной шелковой ленточкой на шее, вазе, а оттуда дальше на кожаную коробку — у мальчика было чувство, что сейчас он увидит что-то такое, что объяснит ему, почему фотография его отца находится в этой комнате — но тут ему на глаза попалось зеркало, и мальчик увидел в нем дверь; дверь была приоткрыта, и тетка заглядывала через щель в комнату, чтобы видеть, что делает мальчик, и, когда мальчик заметил ее, она исчезла. Мальчика бросило в жар — он не знал, отчего, но ему было стыдно, хотя ничего плохого он не сделал. Он быстро пошел и сел на диван, туда, куда его посадила тетка.
— Ах, ты, маленький плутишка, — сказала тетка, которая вышла из другой комнаты, неся в руках тарелку с пирожными, на ней было три пирожных, и каждое разрезано пополам, затем она прошла на кухню, и было слышно, как она гремит там посудой. Мальчик понял, что плутишка означает вор, и что тетка хотела сказать, что он вор. От этой мысли мальчика охватила дрожь, и он больше не смог усидеть на этом диване. Он поднялся, прошмыгнул в прихожую, взял пальто и шапку и хотел открыть дверь, но дверь оказалась запертой, а ключа не было. Он хотел снова снять пальто, но тетка уже шарила у него в карманах, щупала, не запрятал ли он что-нибудь под рубашку или брюки; мальчику было стыдно, его охватило унизительное чувство обиды, но он позволил все это проделать с собой, потому что знал, что тетка ничего не найдет, и, наконец, она распахнула дверь и ледяным голосом велела ему выйти. В дверях мальчик остановился и еще раз посмотрел на красное от злости лицо женщины, и вдруг чувство стыда, которое он все время испытывал, исчезло, полный упрямого презрения, он пошел к наружной двери. Рядом с мусорным ящиком валялся его портфель, мальчик подобрал его и вышел на улицу.
Когда мальчик добрался до школы, как раз начался последний урок. Сквозь белые стены школы он услышал звонок, но как бы он ни торопился, он бы все равно опоздал. И когда мальчик бежал по опустевшему коридору, в школе стояла такая тишина, что гул его шагов проникал через закрытые двери в каждый класс.
Украденный лебедь
Поздним летним вечером, когда в послезакатных сумерках деревья утратили четкость своих очертаний и гуляющие, наводнявшие днем белые дорожки Кадриоргского парка и бродившие возле пруда, разошлись по домам, Эльмер все еще медлил уходить. Он уже долгое время не мог оторвать взгляд от бьющей в небо струи фонтана, брызги которого в лучах прожектора прозрачно сверкали всеми цветами радуги. Беспокойный ритм падающей с шумом воды действовал столь необычно, что невольно в его воображении всплыло воспоминание о белесо-зеленом пенном водопаде, низвергавшемся с крутого обрыва, заросшего папоротником. Воспоминание четко, не потеряв красок, отпечаталось в его сознании и завладело им с такой силой, что он забыл обо всем остальном. Неожиданно в шум воды ворвался какой-то посторонний звук. Он был похож на вскрик, но с какой-то неестественной ноткой. Эльмер вздрогнул и вскочил.
Вначале ему показалось, что на берегу пруда, там, откуда донесся звук, никого нет, но, подойдя поближе к воде, он, несмотря на сумерки, увидел, что на противоположном берегу кто-то запихивает в мешок лебедя. Лебедь отчаянно барахтался, мужчина держал его за шею и подталкивал коленом. Эльмер хотел крикнуть, чтобы спугнуть мужчину, но потом сообразил, что тот может пуститься наутек со своей добычей, поскольку уже почти запихал лебедя в мешок. Единственной возможностью было застать вора врасплох, и Эльмер поспешил к противоположному берегу. Мужчина взвалил мешок на спину, и, согнувшись под тяжестью ноши, пошел по аллее прочь из парка. Оказавшись с ним на одной прямой, Эльмер понял — расстояние между ними было слишком большое, чтобы состязаться в беге. Идя быстрым шагом, он тоже сумел бы задержать вора до того, как тот успеет скрыться в каком-нибудь дворе или в доме, и если б вор оглянулся, то наверняка подумал бы, что Эльмер просто торопится домой.
На перекрестке, где аллея парка переходила в заасфальтированную улицу, его отделял от вора лишь десяток метров. В этот момент на улице зажглись фонари, вор обернулся, и Эльмер в растерянности остановился — он мог бы поклясться, что тот, кого он принял за мужчину, был женщиной в брючном костюме. Увидев Эльмера, женщина побежала. Эльмер бросился в погоню, но неожиданно ему преградила путь затормозившая машина. Эльмер ударился об нее плечом, потерял равновесие и упал. Шофер, ругаясь, привел его в чувство, Эльмер пробормотал какие-то извинения, но когда он, наконец, оказался на другой стороне улицы, она была пуста.
Он пробежал еще несколько шагов, но затем понял бессмысленность погони, остановился и прислушался, не раздадутся ли поблизости шаги и не захлопнется ли со стуком дверь какого-нибудь дома. Но он услышал лишь шум удаляющейся машины, и когда тот стих, на улице воцарилась гулкая тишина. Эльмер стряхнул пыль с одежды, и, кляня про себя вора, а особенно машину, отправился домой.
Спокойно размышляя позднее о случившемся, Эльмер понял, что допустил досадную ошибку. Человек, укравший лебедя, не мог провалиться сквозь землю, потому что, обладай вор какими-то сверхъестественными способностями, едва ли он стал бы воровать лебедя столь примитивным образом. Значит, ему пришлось войти в какой-нибудь дом, находившийся поблизости. Либо спрятаться за угол дома. Последнее предположение казалось более правдоподобным, вряд ли кто из жителей Кадриорга станет воровать лебедей, и поэтому самым правильным для Эльмера было тоже спрятаться. Вор, решив, что преследователь ушел, вскоре выбрался бы из своего укрытия. Ощущая нервную дрожь, Эльмер представил себе, что вполне мог бы очутиться за тем же самым углом дома, где уже стоял вор. Но нервная дрожь была лишь минутной, потому что теперь ему казалось, будто он сам косвенно виноват в том, что в Кадриорге украли лебедя.