Прошло несколько дней с момента кражи, и Эльмер решил, что настало время действовать. Он знал, что преступники через какое-то время обычно возвращаются на место преступления, чтобы еще раз, мысленно, пережить то, что они совершили, и вполне возможно, что вор захочет украсть еще одного лебедя. Вор обязательно появится, и Эльмер был почти уверен, что узнает его, потому что тут сыграет роль психологический момент: когда глаза вора остановятся на соблазнительном для него объекте, в его сознании до мельчайших подробностей воссоздастся пережитое, и он забудется, затем оглядится по сторонам, испугавшись мысли, что кто-то следит за ним, и увидит, что на него нацелен фотоаппарат. Вначале у него возникнет какая-то смутная ассоциация, которая тут же перерастет в панический страх, и он поспешит уйти с места происшествия. Через какое-то мгновение он поймет, что фотографирование — лишь случайное совпадение, и начнет с притворной медлительностью прогуливаться, время от времени для собственного успокоения оглядываясь назад — не преследует ли его назойливый фотограф. Но ничего подозрительного не заметит.
В это самое время Эльмер срывает с себя фальшивую бороду, прячет фотоаппарат под полу пиджака, надевает темные очки и, подобно незаметному дуновению ветра, крадется по пятам вора, чтобы потом шквалом обрушиться на него.
Под вечер — рабочий день уже кончался — Эльмер, сделав все приготовления, сидел на скамейке возле лебединого пруда. Он читал книгу, изредка бормоча что-то в фальшивую бороду и рассеянно барабаня пальцем по лежавшему возле него футляру фотоаппарата. Погода была по-летнему прекрасной, и солнце, пробивающееся сквозь кроны деревьев, кидало на воду сверкающие блики. Лебеди были там, где обычно, и, как всегда, привлекали многочисленных прохожих, вызывая их восхищение. Но тщетно искали они четвертого лебедя. Более сведущие пытались, правда, объяснять, что четвертый улетел или умер от какой-то неизвестной болезни, или на время увезен в Рокка-аль-Маре, в живой уголок пионерского лагеря, или что в московском цирке заболел один из лебедей и кадриоргский лебедь — единственный в Советском Союзе, который смог заменить его.
Эльмер был уверен, что большинство из этих слухов распустил сторож парка, тот самый, мрачный, с водянистыми глазами тип, который сидел сейчас на противоположном берегу и ни за что не признался бы, что лебедя просто-напросто украли из вверенного ему парка. Но когда вслед за этим Эльмер попытался представить себе, что стало с лебедем, сердце его охватило дурное предчувствие. Он вздохнул и принялся с жадным вниманием разглядывать прохожих.
Прошло уже два часа, а вор все еще не появлялся. Эльмер устал и почувствовал легкое головокружение: вокруг лебедей все время сновала пестрая толпа. Однако было в этом зрелище что-то монотонное, и Эльмера потянуло в сон. Гуляющие, казалось, легко парили в струящемся воздухе, их жесты стали хаотичными и одновременно мягкими, а деревья в парке походили на соблазнительные зеленые подушки. Я не засну — убеждал себя Эльмер — именно эта царящая в парке дремота не даст проклятому вору остаться незамеченным — он единственный в этой сонливой толпе, кто сделает несколько быстрых движений, очутится высоко в воздухе и повиснет там подобно мишени.
И вор не остался незамеченным: резкий поворот головы, блуждающий взгляд по окружающей толпе, встреча с объективом фотоаппарата, минутное оцепенение, несколько торопливых шагов, несколько медленных, затем вор остановился и не спеша пошел обратно, украдкой поглядывая на Эльмера. Эльмер спокойно возился с фотоаппаратом, потом отложил его в сторону и снова взялся за книгу.
Вор успокоился и пошел по дорожке, которая вела ко дворцу. Очевидно, он решил обойти пруд. Вор и впрямь оказался женщиной — в тот злополучный вечер глаза не обманули Эльмера. Это была женщина лет тридцати, с коротко подстриженными пепельными волосами и миловидным лицом, на котором застыло какое-то странное, мечтательное выражение. Она была в зеленовато-синем, скромном платье, которое украшал белый девичий воротничок. Эльмер совсем не так рисовал себе вора, ему казалось, что это грубая, с топорными чертами лица женщина, рецидивистка, но все оказалось не так, и он с чувством сожаления и неловкости подумал о том, какая неприятная встреча ожидает его вскоре с этой женщиной. Но жалеть ее было нечего, как-никак она украла лебедя.
Обогнув пруд, вор еще раз остановился возле лебедя, а затем, задумчиво смотря себе под ноги, пошел к трамвайной остановке. Стараясь не потерять в толпе хрупкую фигурку женщины, Эльмер впервые с сомнением подумал, что напал на ложный след, и это родило в нем смутную тревогу. В трамвае Эльмер сел на несколько сидений позади нее, и теперь, следя за этой женщиной, то и дело поглядывавшей в окно с выражением какой-то отрешенности на лице, он был почти убежден, что напрасно преследует честного, ни в чем неповинного человека. Но на остановке Садама женщина заволновалась, неожиданно встала и заспешила к выходу. Какое-то мгновение Эльмер еще колебался, а затем ринулся за ней, двери уже закрывались, он едва удержал их рукой и, сделав отчаянное усилие, выбрался из трамвая.
Женщина устремилась к стоянке такси, там как раз стояла свободная машина. Эльмер впал в отчаяние, но в тот момент, когда женщина с шумом захлопнула дверцу такси, к стоянке, сделав крутой вираж, подъехала еще одна машина. Эльмер даже вскрикнул от неожиданной радости, помчался что было мочи и, едва успев сесть, крикнул шоферу, чтобы следовал за машиной, идущей впереди. Шофер понимающе кивнул.
Машина с вором остановилась на Ласнамяги. Эльмер попросил шофера проехать чуть-чуть вперед, и только когда женщина зашагала в сторону огромного девятиэтажного дома, вышел из машины. Шофер такси заговорщически подмигнул, и Эльмер был тронут сдержанностью водителя, который даже не пытался завести с ним разговор и ехал так мастерски, словно всю жизнь только и делал, что преследовал машины.
Перед домом, в который вошла женщина, играли дети. На асфальте желтым мелом были нарисованы «классики», и дети перекидывали медную пепельницу из одного «классика» в другой. Эльмер подошел к ним и спросил, примут ли они его в игру. Дети оглядели Эльмера с ног до головы и сказали, что не примут, Эльмер сделал обиженное лицо, достал из кармана зеленую лягушку, которая начинала прыгать, как только надавишь на резиновую грушу на кончике тоненького шнура, и спросил, не примут ли они в игру лягушку. Дети засмеялись и стали смотреть, как лягушка, вместо того чтобы толкать пепельницу вперед, вскарабкивалась на нее. В конце концов лягушка устала от игры в «классики» и от собственной неловкости, и Эльмер спросил, не живет ли в этом большом доме тетя, с которой они недавно поздоровались. Дети сказали, что живет. Эльмер не поверил и погрозил пальцем, на что они стали объяснять ему, что в самом деле живет, в шестнадцатой квартире, и если дядя не верит, то пусть сам пойдет и посмотрит. Эльмер сказал, что обязательно пойдет, но по его тону дети поняли, что он шутит, и засмеялись.
Когда за Эльмером захлопнулась дверь и он направился через пахнущий чем-то кислым подъезд к лифту, все в нем восстало против этого — он охотнее поиграл бы в «классики» или поглядел, как играют дети. Но больше всего он хотел стать зеленой лягушкой, которая прыгает на два сантиметра вперед, каждый раз на два сантиметра вперед. Однако Эльмер уже стоял за дверью шестнадцатой квартиры. Откашлявшись, он принял деловой вид и позвонил.
Дверь открыла та самая женщина.
— Здравствуйте, — сказал Эльмер, — я из треста центрального отопления, мне необходимо проверить у вас радиаторы, в одной из квартир вашего дома засорились трубы.
— Пожалуйста, — впуская его, сказала женщина.
— Могу ли я заглянуть в ванную комнату? — спросил Эльмер.
— Ну, конечно, — ответила женщина и открыла дверь ванной.
Эльмер зажмурил глаза, сделал шаг вперед и посмотрел: ванная была пуста, лебедя не было, и нигде не было ни единого лебединого пера. Неужели я действительно ошибся, подумал он, тогда какого черта она так странно вела себя в парке? Чтобы не произвести на женщину плохого впечатления, Эльмер достал из кармана манометр и в нескольких местах приложил его к радиатору. Женщина с равнодушным видом следила за ним, и Эльмеру оставалось лишь благодарить бога, что женщины разбираются в технике не лучше, чем индийские слоны в центральном отоплении.
В тот момент, когда он с тупой старательностью «измерял» радиатор, находившийся за письменным столом, из-за закрытой двери соседней комнаты донесся какой-то странный звук, будто кто-то переливал воду из одного стакана в другой. Женщина запустила радио погромче, сказав, что эта песня ей очень нравится и потому она добавила громкости. Когда Эльмер захотел пройти в соседнюю комнату, женщина встала перед дверью и сказала, что туда нельзя, там живет ее соседка по квартире, которая всегда запирает за собой дверь, но сейчас она уехала на несколько дней в деревню. Эльмер глубоко вздохнул, сел на стул и пронзительным взглядом посмотрел на женщину.
— Два дня тому назад на кадриоргском пруду украли лебедя, — сказал он тихо. — Я уверен, что вы можете рассказать об этом подробнее.
Женщина побледнела, но ее бледность и изумление длились лишь мгновение.
— Что вам надо? — резко спросила женщина. — Я же сказала, что в эту комнату нельзя, и если вы закончили свою работу, то уходите.
Эльмер молчал и барабанил пальцами по столу.
— Уходите! — воинственно произнесла женщина и отошла к двери, которая вела в коридор.
Эльмер встал, выключил радио и сел на прежнее место. В комнате воцарилась тишина. Эльмер ждал, что из соседней комнаты донесется предательский звук, но там было тихо, только через открытое окно он услышал, как где-то вдалеке прогромыхал трамвай.
— Что вы себе позволяете! — зло воскликнула женщина, однако не сдвинулась с места, и Эльмеру почудилось, будто ее пригвоздили к полу.
— Тогда мне ничего другого не остается, как освежить вашу память, — начал Эльмер, делая ударение на каждом слове. — Два дня тому назад, где-то около половины двенадцатого вечера, вы утащили с кадриоргского пруда лебедя. Возможно, вы уже забыли, как на улице зажглись фонари и какой-то мужчина чуть было не угодил под машину. Вполне возможно, что забыли, но, к счастью, я не забыл.