— Я наврал тебе, что мы живем на даче у реки, — быстро проговорил ребенок.
— Я это знал, — смущенно пробормотал Иоханнес и взял ребенка за руку.
— Ты видел моих родителей? — спросил ребенок.
Они пошли по широкому шоссе, по обеим сторонам его росли деревья, и на деревьях пели глиняные птицы. Чем дальше они шли, тем все меньше становились дома, под конец это были лишь сколоченные из досок конуры, а вокруг росла капуста.
— Нет, дитя мое, я не видел твоих родителей, — солгал Иоханнес.
Когда они добрались до черты города, ребенок остановился и прижался спиной к межевому столбу.
— Мы с тобой теперь друзья, не так ли, и, если хочешь, я подарю тебе собаку, она некрасивая и к тому же деревянная, — сказал Иоханнес, но мальчик пристально разглядывал серую от пыли траву.
— Завтра утром ты вместе с родителями поедешь в деревню, там мы и встретимся, — сказал Иоханнес.
Мальчик покачал головой.
На следующий день Иоханнес записал в дневнике:
«Это был прекрасный вечер. Золотое солнце садилось за деревья. Глиняные птицы сорвались с кленов и скрылись в лесу, там они обнаружили Карин, она нечаянно заблудилась в свой день рождения и, свернувшись клубком, спала под елью. Я решил еще на месяц остаться у моего друга лесника, может, смогу ему чем-то помочь».
Как убили птицу
Под вечер мы с братом отправились погулять. Мы бродили по улицам и говорили о серьезных вещах. На брате была потертая кожаная куртка, из ее внутреннего кармана выпирал пистолет, и я знал, что в другом кармане у него коробочка, полная поблескивающих медью патронов. Меня уже много дней мучило желание поговорить с ним, — чего пристал, как банный лист, отмахивался брат. Он постоянно был занят и никак не мог выкроить для меня времени. А сегодня он сам подошел ко мне и спросил, не хочу ли я пойти с ним пострелять птиц. С его стороны было довольно подло предлагать такое, но мне очень хотелось поговорить с ним, и я надеялся, что, увлекшись беседой, брат забудет и про пистолет и про птиц. И вот теперь, шагая рядом с ним, я был счастлив, я надеялся, что брат поможет мне найти ответ на многие не дававшие мне покоя вопросы. Так мы бродили по улицам, изредка останавливаясь, чтобы в пылу спора прийти к какой-то истине, а иногда и для того, чтобы полюбоваться стебельком, пробившимся сквозь асфальт, или поглядеть на свернувшиеся в трубочку листья деревьев, где странные насекомые соткали себе домики из шелковых нитей.
Когда мы достигли моря, я сказал, что солнце плачет.
— Весьма меткое сравнение, — заметил брат.
За домами поблескивал кусочек залива, вода отливала красновато-синим. Над морем опустилось солнце, под ним висела лохматая дождевая туча. Возникло странное ощущение: черная туча хочет поглотить солнце, а солнце плачет от страха или от внезапного чувства беспомощности, и его слезы капают в тучу.
— Оно и правда плачет, — согласился брат, вынул из кармана пистолет и вложил в ствол пулю. В этот момент мне вспомнилось, как он пошел зимой во двор пострелять, а когда вернулся домой, на черной блестящей поверхности пистолета выступили капельки влаги. Это и понятно, ведь он принес металлический предмет с мороза в тепло, но тогда брат взглянул на меня с какой-то странной улыбкой и сказал:
«Видишь, у него есть душа, он плачет», — и провел тряпкой по мокрым от слез щекам пистолета.
Мы бродили уже довольно долго, и я предложил посидеть и немного передохнуть. Брат и слышать об этом не захотел.
— Пошли дальше, здесь даже воробьев нет, — сказал он повелительно, и я подчинился, не осмеливаясь больше жаловаться на усталость. Просто я привык делать все, как хочет брат, возможно, с моей стороны это слабость, что я не могу поступать вопреки его желаниям или навязывать ему свои. Он старше меня, ходит стрелять в тир и постоянно хвастается, что попадает только в десятки, но вообще-то он соображает гораздо лучше меня, этот мой брат.
Он огляделся по сторонам, словно высматривая добычу, в руке заряженный пистолет, но поблизости не было ни единой птицы. Только море. Он отправился к морю, я поплелся следом, тщетно пытаясь заговорить с ним. Но он молчал. Внезапно я оцепенел. Брат обернулся и тоже остановился:
— Что с тобой, ты побледнел и дрожишь?
— Мне стало плохо, — соврал я слабым голосом. Брат подошел ко мне и пощупал пульс.
— Давай вернемся, — попросил я. До моря оставалось метров двести. В небе безмолвно кружили чайки. Брат испытующе посмотрел на меня, и мне показалось, что он прочитал мои мысли. Когда он зашагал дальше, я понял, что не ошибся.
— Постой! А что, если пойти к складам, знаешь, к этим товарным складам, там всегда полно воробьев, я сам видел!
Брат снова взглянул на меня, затем повернулся и пошел к морю, и теперь я знал, что он твердо решил пострелять чаек. Он решил это, уже выходя из дома, и выбирал для прогулки именно те улицы, которые вели к морю. И он ни за что не согласится пойти к складам, потому что там полно народу, и он не отважится там стрелять.
Я побежал за братом и схватил его за рукав.
— Погляди, сколько там птиц, — пять, нет, шесть, да нет, гораздо больше.
Брат посмотрел, но ничего не увидел.
— Они сели на деревья, птицы сели на деревья, — с жаром твердил я, но он отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, и зашагал дальше. Внезапно он остановился. — Смотри, — прошептал он.
На телеграфном столбе сидела большая птица. Серая, гораздо больше чайки. Казалось, она любуется морем или о чем-то думает. Она была умная, красивая и гордая — эта птица.
— Я подстрелю ее, — сказал брат. — Отсюда до нее шагов тридцать, но я все равно подстрелю ее.
Я хотел сказать, что нельзя, что эта птица такая же красивая, как и чайка, а чаек стрелять нельзя. А если он посмеет застрелить эту птицу, я сделаю из нее чучело и птица снова оживет и станет являться брату по ночам и пугать его. Но я стоял неподвижно, дрожа и зажмурив глаза, я не смел перечить брату, потому что тогда он просто прогнал бы меня, и так я стоял, зажмурив глаза и моля бога, чтобы брат промахнулся и птица улетела.
Раздался выстрел, спустя миг я открыл глаза. Я увидел торжествующее лицо брата. Увидел, что птица упала на песчаную дорогу, несколько раз взмахнула крыльями и осталась лежать неподвижно. Она лежала лапками кверху, хвостом к нам: она была мертва.
Я побежал вниз, к морю, оно было очень тихим, и черная туча скрывала солнце.
— Где птица? — спросил я подошедшего брата.
Он ничего не ответил, поднял пистолет, и я увидел перед своими глазами маленькое черное отверстие. Затем я упал. Я был мертв.
Придя в себя, я увидел склонившегося надо мной брата. Он криво усмехнулся и сказал:
— Ну, ты и… я же пошутил… — А затем спросил:
— Ты не ушибся, когда падал? — Потом пощупал мою голову, но у меня как будто и не было головы и брата у меня не было, и меня самого не было, и птица была мертва, она лежала лапками кверху, хвостом к нам.
Земляника
Андрес направился к колодцу мыться. Солнце ярко освещало лужайку перед амбаром, на крылечке грелся кот. Это был большой и сильный кот, Андрес никогда раньше таких не видел, но сейчас кот казался сонным и беспомощным. Андрес подошел к нему и погладил против шерсти. Кот на мгновение приоткрыл один глаз и тут же закрыл его. Он просто спал. Надо бы разузнать, кот это или кошка, а если кошка, то попросить котенка, подумал Андрес и стал качать воду, ведро скоро наполнилось, кристально-прозрачная вода перелилась через край. Трава стала мокрой и прохладной, шлепать по ней было одно удовольствие. На облезлой светло-серой скамье у колодца стоял таз. Андрес налил полный таз воды и долго мылся, пыхтя и фыркая, вода как будто проникала сквозь кожу в тело — Андрес чувствовал себя сильным и бодрым и с удовольствием бы сейчас с кем-нибудь поборолся, но, кроме кота, спящего на крылечке амбара, поблизости никого не было. Андрес решил, что обольет кота водой — чертов лежебока — и, взяв таз, пошел было к амбару, но на полпути вспомнил, что коты боятся собак и воды и, решив не мучить кота, быстро вылил воду на землю. Потом растерся полотенцем, кожа покраснела и стала как у новорожденного.
Он надел чистую рубашку, закатал рукава и стал причесываться перед зеркалом, сейчас самое время было вспомнить вчерашний вечер и поразмыслить о том, какой замечательный день может выдасться сегодня. Андрес поставил перед зеркалом стул, уселся на него и состроил гримасу.
Вчера вечером они с Маре возвращались из Дома культуры, где показывали кино. Они шли, держась за руки и болтая о всякой всячине, а под конец заговорили о землянике. Андрес пожаловался, что не знает ни одного стоящего земляничного места, что ему надоело собирать пыльные ягоды, растущие по обочинам. А Маре сказала, что знает несколько хороших земляничных полянок и обещала показать их. И тогда они договорились, что встретятся утром, как только Маре управится в коровнике. Андрес сказал, что пойдет Маре навстречу и подождет ее, но Маре захотела встретиться у большого камня. Андрес не стал спорить, Маре лучше знать, подумал он, может и интереснее, если встреча произойдет у камня.
Андрес еще раз тщательно прошелся расческой по волосам, сделал впереди волну, но тут же решил, что он ведь не какая-то кокетливая девчонка, и снова пригладил волосы. Затем пошел в кладовку и отрезал себе большой ломоть хлеба, положил сверху кусок ветчины, не переставая при этом думать о предстоящем свидании. И, конечно, о Маре тоже. Маре была славная девчонка. Красивая и добрая, к тому же она знала, где растет самая крупная земляника. Но собирать землянику они не станут, наедятся вдоволь и пойдут купаться. Он так и Маре сказал, дескать, потом они пойдут купаться, и Маре пообещала захватить с собой купальник.
Андрес с аппетитом поел, до встречи оставалась еще уйма времени. В доме не было ни души, и Андресу стало скучно. Хорошо бы прийти к камню пораньше. Андрес дошел до двери, но затем, скрепя сердце, снова вернулся к зеркалу и еще раз провел расческой по волосам.