Я зажмуриваю глаза, прислушиваюсь к визгу, окликам, смеху, проходит минута, другая; минуты летят, мы лежим без движения, и все ближе час, когда нам придется одеться и пойти на автобусную станцию: я не понимаю, почему до сих пор не встала, не сделала несколько шагов, чтобы погладить своего мужа по голове, поговорить с ним, облегчить душу и уйти с этого пляжа вдвоем, счастливыми … Счастливыми?.. Я боюсь. Я в течение стольких часов хотела и боялась прикоснуться к нему, все время откладывала этот момент на потом, а теперь боюсь, что он никогда и не наступит, этот момент. Сегодня мы обменялись всего несколькими фразами, лежали каждый сам по себе, и у меня такое чувство, что я догадываюсь, о чем он думает, смотрит в небо и все время думает; мне вспоминается, как он смотрел на меня прошлой ночью, вспоминается его рассказ о том, как в Мустамяэ он не спускал с меня глаз, пока я не зашла в дом. И внезапно я понимаю, что все, что он мне говорил, и что я до сих пор воспринимала как исповедь, искренне радуясь, что он все еще любит меня, на самом деле было намеком, хорошо замаскированным намеком — он дал мне понять, что вчера следил за мной, видел, как я входила с незнакомым мужчиной в дверь какого-то дома и долго оставалась там…
Охватившее меня беспокойство переходит в панику, я чувствую себя маленькой и жалкой, хочу зарыться в песок, боюсь, что никогда больше не решусь посмотреть ему в глаза, думаю, что, наверное, поэтому он сегодня так молчалив, что его угнетает мое легкомыслие, возможно, он подозревает меня в заранее обдуманном любовном похождении, поражается, как я могу после этого с невинным видом класть ему голову на плечо… Я встаю, робко подхожу к мужу, сажусь, готовая каждую минуту разреветься, слова застревают в горле, я знаю, что в следующий момент безутешно зарыдаю, все испорчу и ничего не смогу сказать в свое оправдание…
— Ну как, искупаемся еще разок перед уходом? — спрашивает муж, глядя на меня, я быстро отвожу взгляд и вижу стоящую недалеко от нас девчушку, она кажется мне удивительно знакомой, и я вспоминаю, что видела ее в Риге на вокзале, а позднее в электричке, когда не поняла, что у нее стряслось; я хочу улыбнуться ей, но от подступающих слез губы мои дрожат и не повинуются, девочка поворачивается и взбегает на гребень дюны, становится между мужчиной и женщиной, высоко поднимает руку и машет. Солнце позолотило ее руки, маленькая ручонка машет мне, а у меня нет сил, чтобы помахать ей в ответ.
— Послушай, Маарья, — неожиданно говорит муж, — ты когда-нибудь задумывалась над тем, какими бы тебе хотелось видеть людей?
Я разглядываю его волосатую, покрасневшую от солнца грудь и молчу, понимаю, что этот вопрос задан не без тайного умысла, испытываю странное чувство облегчения, словно меня избавили от какой-то неприятной обязанности; теперь я знаю — муж решил поговорить о том, что мучает и меня, и сразу же на душе становится хорошо — в ближайшие минуты оба мы освободимся от сковывающего нас недоверия, простим друг друга, и я провожу рукой по его груди и спрашиваю:
— Ты случайно не обгорел сегодня?
Мой муж приподнимается на локтях, оглядывает свою покрасневшую грудь и снова опускается на песок.
— Мне бы не хотелось, чтобы ты ответила: добрыми, справедливыми, честными и т. п., все отвечают примерно так, а мне думается: военный должен был бы ответить, что хочет видеть всех людей военными; художник — художниками, инженер — инженерами, бюрократ — бюрократами, эротоман — эротоманами, этот перечень можно было бы продолжить до бесконечности, и таким образом получилась бы забавная взаимосвязь. Мне кажется, человеку хочется, чтобы остальные люди лучше всего понимали бы его в его стремлениях, желаниях, целях, морали — тогда его жизнь среди себе подобных была бы легкой и счастливой. Я делаю отсюда два великолепных вывода: если б все страны имели одинаковый государственный строй, то на земле царил бы прочный мир, и если б все супружеские пары состояли из одинаковых людей, то царило бы всеобщее счастье, но, разумеется, уже одна мысль об этом кажется абсурдной.
Однако, вопреки моему абсурдному выводу, многие люди жаждут найти в своих спутниках жизни самого себя, и если им это не удается, в доме начинаются ссоры, неприятности, разлад. Конечно, они не отдают себе отчета в том, что их единственным желанием является подавить индивидуальность супруга, ведь это обычный разговор: «Я не понимаю, как ты можешь так думать, поступать, вести себя». Но примечательно то, что они не то что не умеют, а просто не хотят понять другого человека, и тогда начинают говорить об отсутствии любви, разочаровании и тому подобном. Ладно, допустим, что любовь всемогуща, я видел, как влюбленная в искусство женщина показывала своему мужу прекрасный пейзаж, а муж, инженер, который никогда ничего вокруг себя не замечал, начинал во имя любви охать и ахать от восхищения, хотя картина нисколько не трогала его, и он в это время думал о моторах, машинах или черт знает о чем. Здесь уже начинается игра, бесчестное притворство, остается впечатление, будто он за поцелуи продает свою индивидуальность, на самом же деле точки соприкосновения у этой супружеской пары совсем в другом, поэтому-то они и любят друг друга. Так вот, часто говорят, что любовь обогащает человека, и действительно, как-то я попал на золотую свадьбу и стал свидетелем долго длившегося счастья, увидел двух милых старичков, которые произносили одинаковые фразы, на все имели одинаковую точку зрения, и что самое странное, — были почти на одно лицо. И если теперь всерьез сказать, что эти счастливые старички — идеал, разве не станет жаль, что, любя, они как бы перестали быть, с годами они сгладили все свои острые углы и шероховатости и в конце концов стали скучными, как два биллиардных шара или подшипника.
Он умолкает, ждет, что я что-то скажу, смотрит на мое лицо, пытаясь прочитать на нем ответ — подтверждение или возражение своим словам, я же нахожусь во власти странного чувства, мне кажется, что мой муж почему-то испытывает отвращение к счастью, любая ситуация, которая приносит хоть малейшее ощущение счастья, ему противна, но, может быть, он просто боится подобных ситуаций? По-моему, я вдруг поняла своего мужа, правда, я еще не уверена, мне хочется сказать ему об этом, но он снова заговорил, и я думаю, что не имеет ни малейшего значения, скажу я ему или нет.
— Мы уже три дня колесим и за это время повидали немало людей, но ты заметила, как мало среди них радостных, в основном это мрачные, замкнутые в себе и озабоченные люди. Какой смысл жить, если вся жизнь представляется сплошной долиной уныния. Но похоже, что многие воспринимают свою жизнь именно так. Я же думаю, что и половины бед, забот и неприятностей не было бы, понимай люди друг друга. Это должны быть отношения на совершенно новом уровне, которые держались бы на искренности и откровенности. Навсегда исчезли бы такие понятия, как чванство, самоуничижение, злоба, презрение, мелочность и многое другое, что выпестовало в себе человечество…
Мой муж садится, разглядывает песок, горстку светлого, чистого, отшлифованного ветром песка, затем смотрит на море и вяло произносит:
— Я, кажется, хотел поговорить совсем о другом… ну, да ладно, ерунда, пойдем лучше выкупаемся, уже поздно, мы должны до восьми забрать чемодан из камеры хранения, а то придется еще одну ночь провести в этом прекрасном курортном городе.
У меня такое чувство, словно меня обманули: конечно же, мы должны были поговорить о другом, а теперь мы вбегаем в теплую мутную воду, поверхность которой покрыта каким-то студенистым слоем, незнакомая женщина озадаченно спрашивает: «Скажите, здесь всегда такая грязная вода?» — Мы отрицательно мотаем головой и заходим поглубже, мы знаем, что еще вчера море было чистым и прозрачным, а сегодня зацвело, вокруг нас миллиарды крошечных жизней, делающих воду мутной, но плавать вместе с ними ничуть не противно. Вода всегда ласковая и добрая, в воде человек становится как бы лучше. Я плыву рядом с мужем, лениво перебирая руками и ногами, и думаю о том, что всю жизнь неверно понимала любовь, создала себе какое-то нелепое представление о ней, искусственную идеальную ситуацию, на самом же деле любовь непостижима, она глубже, серьезнее и вообще ясно представить себе ее невозможно. Еще вчера я готова была добровольно дать своему мужу свободу, чтобы сделать свою жизнь независимой от его жизни, была зла, оскорблена, а сегодня не решаюсь сказать ему о своем заблуждении, боюсь, вдруг он сделает ложные выводы и я стану ему после этого отвратительна… Но, может быть, я преувеличиваю, зря раздуваю вчерашнее происшествие, может быть, мой муж выслушает меня, усмехнется и уже в следующий миг забудет все, что я ему рассказала… я ведь даже не знаю, сколько места отведено в его мыслях мне и любви …
И я снова ловлю себя на том, что думаю о любви, как думала о ней всегда, и не знаю, хочу ли я вообще думать иначе?
— я лежу рядом с Тобой, любимый, слушаю Твое тихое дыхание, за окном темная ночь. Ты путешествуешь по стране сновидений, я же еще не сплю, думаю за Тебя наши общие думы, мечтаю о будущем, вижу множество светлых дней, наших дней, мы не говорим друг другу о своих чувствах, потому что слова нам не нужны, достаточно глаз, достаточно того, что мы вдвоем, друг против друга, и из глаз в глаза текут мгновения, часы, годы, наша жизнь;
— я вижу Тебя идущим рядом со мной, Твои глаза, нос, волосы, руки, ноги, и внезапно Ты исчезаешь, Тебя нет; что-то разбилось, возможно, я услышала звук падения, возможно, мне почудилось, что услышала, но внезапно Тебя больше нет; я вижу идущие рядом со мной глаза, нос, волосы, руки, ноги, но Тебя я больше не вижу.
Шли дни, я была усталой и злой от ожидания, и вот однажды я увидела в сумерках, через стекло, его лицо. Он стоял у входа в магазин вместе со своими друзьями, и они заглядывали через окно внутрь, словно кого-то искали. Не знаю почему, но в этот момент во мне проснулось какое-то упрямство, задор, мне хотелось, выйдя из магазина, не останавливаясь пройти мимо, но он преградил мне дорогу и взял за руку. Мы поздоровались и пошли к дому, он все время что-то говорил, но слова его пролетали мимо меня и я думала о том, что он вовсе не тот, кого я ждала, я слышала, как он несколько раз упомянул имя Эллен, и мне показалось, что его голос, произнося это имя, звучал особенно тепло и нежно, я знала, что они уже давно знакомы с Эллен, и не испытывала ни малейшей ревности, во всяком случае, я десятки раз твердила себе, что не ревную, но вдруг я остановилась и колюче спросила, знал ли он о том, что еще встретит меня. Он пробормотал что-то невразумительное. Мы шли, взявшись за руки, перчатки я несла в руке и меня злило, как равнодушно и даже небрежно он держал мои пальцы. Вероятно, я сама была виновата, ведь я не отвечала на его вопросы, шагала молча, и когда, в конце концов, мне стало жаль его, я не нашлась, что сказать. Внезапно он побежал и потянул меня за собой, словно хотел встряхнуть меня, зажечь, чтобы я стала такой же, как в начале нашего знакомства, но я оставалась холодной. У парадной мы распрощались, он, правда, пытался удержать меня, но я вырвалась и бросилась по ступенькам наверх, на втором этаже я остановилась и выглянула в окно. Я надеялась еще хоть раз увидеть его, но темнота не посчиталась с моим желанием. Тогда я поняла, что он больше никогда не придет, мне захотелось помчаться вниз, побежать за ним, но что-то во мне воспротивилось этому. В душе остались пустота и безу