Поначалу Дима планировал повидаться с Ниной, а потом сразу поехать к Кассандре. Задать еще несколько вопросов по делу – а главное, просто ее увидеть.
Всю ночь, в некрепком сне, его преследовал несчастный взгляд голубых глазищ. Одинокая, худенькая, запертая в огромном доме фигурка. Хотелось обнять ее, успокоить. А лучше всего – схватить в охапку, обойти все «рогатки» на границе и вместе умчать на край света.
Наваждение.
Однако при свете дня и после встречи с Ниной Дима решил повременить прыгать в омут. Кася вчера, конечно, очень старалась выставить себя невинным ангелочком-овечкой. Мол, ездила в гости к сестре, а если мой любовник в это время убил мужа, то я абсолютно не в курсе.
Могло ли такое быть?
И мог ли Денис Ивашов вообще демонстративно отправить Касю в Питер, а сам расправиться с ее супругом?
Поступок на первый взгляд неразумный и опрометчивый. Зачем богатому и успешному добиваться женщины столь затейливым способом? Тем более действовать настолько очевидно, практически в лоб? Денис – серьезный бизнесмен, такие не совершают глупости во имя любви. Но Полуянов вспомнил Касю, ее худенькую шейку, глазищи, что затягивали, словно в болото, и подумал: ради такой девушки на многое можно решиться. У самого в груди щемило – хотя всегда считал, что беспомощные фарфоровые глупышки совершенно не в его вкусе. Черт его дернул поехать извиняться и остаться на диетическую шарлотку!
А что, интересно, доблестные полицейские по поводу Ивашова думают?
Он с немалым трудом дозвонился до уже знакомого вялоголосого следователя. Выслушал, что половина отдела на карантине, по факту смерти актера проводится тщательная проверка и никаких заявлений следствие делать пока не готово. Пришлось прикрываться Савельевым, напоминать про немалую должность своего друга на Петровке, а также про собственные регалии. Под конец Дима заорал:
– Я у вас крохи прошу! Сложно сказать, где Ивашов в ночь убийства был?
И смог вырвать: любовник Каси двадцать шестого апреля с двадцати ноль-ноль и до следующего утра находился у себя дома, в элитном жилом комплексе на северо-востоке Москвы. Видеокамеры с подземной парковки подтверждали: «Мерседес» бизнесмена весь вечер и ночь простоял в гараже. Консьерж тоже сообщил: мимо его стойки Ивашов не проходил.
– Он там живет и, конечно, знает, где камеры. Мог проскользнуть через черный ход, через парковку, – немедленно предположил Полуянов.
Следователь меланхолично выдохнул:
– Я не стану комментировать ваши доморощенные версии. А если они будут опубликованы, привлеку вашу газету за клевету.
На этом разговор завершился. Но Диме показалось: Ивашовым следствие интересуется. Действительно, тот запросто мог или сам убить, или киллера нанять.
И даже если Кася не знала о планах любовника, все равно выглядела она сейчас некрасиво. Муж мертв, Дениса вдова изящно подставляет. И ему, Диме, глазки активно строит.
Стало стыдно, что он так легко попался на крючок. И Надьку почем зря обидел. Дело, конечно, бросать нельзя, но стоит держаться подальше от этой Каси. Не надо себя обманывать – все вопросы он ей уже задал, ехать к ней домой вовсе не обязательно.
Но только принял решение – зазвонил телефон. Кассандра. Легка на помине.
Пришлось ответить.
Голос девушки звучал на фоне дорожного трафика:
– Дима! Простите меня, пожалуйста, что вас отвлекаю. Но я ушла из дома.
Вопрос вырвался глупый:
– Куда?
– Не знаю, – простодушно отозвалась красавица. – Сейчас я просто еду по кольцевой. Без всякой цели.
– И в чем смысл?
– Я не могу больше оставаться там. Решила уехать – куда глаза глядят.
Он, как мог холодно, спросил:
– Езжай. Счастливого пути.
Она не обиделась и молящим голоском произнесла:
– Мне некуда ехать. Хотела спросить: вдруг у вас есть какая-нибудь дачка, квартирка, где я могу спрятаться? Ненадолго – пока все не уляжется?
Наглость вдовы зашкаливала. Но логичный вопрос – с какой стати он должен ей помогать? – Полуянов задать не успел.
Кася пробормотала:
– Подождите. Сейчас я остановлюсь, а то боюсь в аварию попасть.
Шорохи, недовольный автомобильный гудок. А дальше – тихий и покаянный Касин голос:
– Дима. Я вас обманывала. Я в беде. В большой беде. Давайте встретимся, и я расскажу вам правду. Всю-всю.
Расчет Ольги Петровны на женскую солидарность оказался верным, и в ветхом домике, со всех сторон затертом коттеджами, ее встретили приветливо.
Хозяйка избушки – одинокая старуха – немедленно кинулась заваривать чай, выставлять на стол застарелые сушки. Она глядела на несчастную мать с жалостью и бесконечно повторяла:
– Ой, горе-то!
Ольга Петровна позволила себе дать волю слабости, с наслаждением поплакать.
Но когда собеседница в десятый раз повторила: «Молодой! Красивый! Такая беда!», решительно ее оборвала:
– Давайте не будем дальше растравлять мою рану. Я хочу знать: отчего – на самом деле – погиб мой сын. Помогите мне, пожалуйста.
– А как я могу вам помочь? – растерялась старуха.
– Мне говорят, что Саша заснул в ванне и утонул, но я в это не верю. Я много раз сюда приезжала и видела: вы часто сидите у окна. Поэтому умоляю вас, скажите: в день его смерти – двадцать шестого апреля – вы ничего подозрительного не видели?
– Божечки! – перепугалась пожилая женщина. – Сыночка вашего, что ли, убили?! А вроде, говорили, несчастный случай!
Ольга Петровна стиснула зубы.
– Я не знаю, что на самом деле случилось. Но хочу выяснить. Давайте, пожалуйста, вместе вспомним! Это было воскресенье, всего два дня назад.
– Воскресенье, – с глупым видом повторила бабка.
Безутешная мать поднажала:
– Кася в этот день уехала в Санкт-Петербург, поезд в семь вечера. За ней должно было приехать такси примерно в пять или в пять тридцать.
Старуха задумалась, потом неуверенно отозвалась:
– Да вроде приезжало. Желтое. С белыми шашечками.
– Кася с чемоданом была?
– Нет, кажется… Только сумочка.
– Саша ее провожал?
– Нет. Со двора сама вышла.
– А дальше… в этот день… кто-то в дом заходил?
Бабкин рот приоткрылся, на губе вспенился пузырек слюны.
«В маразме, похоже. Никакого толку», – вздохнула про себя Ольга Петровна.
Но старуха вдруг абсолютно разумным голосом произнесла:
– Боюсь я рассказывать вам. Вдруг померещилось. У меня ж катаракта на оба глаза.
– Пожалуйста, что! Говорите!
– А потом с милиции придут, станут бумаги совать, чтоб подписывала. Как я буду, если не уверена?
– Я умоляю! Скажите!
– Или Каська меня зарежет.
– Что?
– Да вышла я во двор. Уже поздно было, где-то после десяти вечера. Слышу: шаги на улице. В щелку выглянула – вроде Кася. А потом пригляделась, смотрю: нет, не она. Паренек. Так что и рассказывать не о чем. Обозналась я.
– Нет-нет! Это очень важно! Вы видели, откуда и куда этот паренек пошел?
– Со стороны остановки мимо моего дома, а потом за угол завернул.
– Вам же виден вход в Сашин дом. Он туда… не входил?
– Нет! Мимо прошел! А через минуту где-то с улицы соседней машина выехала. Может, его ждали как раз.
– Номер запомнили?
– Да разве я разгляжу!
– А марка? Цвет?
– Большая. Черная.
– Джип?
– Наверно. На таких еще новые русские ездят.
– Как был парень одет?
– Курточка серая. Джинсы. Кепочка на глаза надвинута.
– Почему вы решили, что это Кася?
– Тощий и вроде походка издали знакомая показалась. Но когда мимо проходил, я присмотрелась: нет, не она. И вообще не женщина, а парень.
– А лицо его сможете описать?
– Да не вижу я лиц! – всплеснула руками старуха и запричитала: – Вот, сказала на свою голову. У меня ж один глаз два процента, а второй пятнадцать! Не видела я никого! И парень – то случайный прохожий был!
Но луч надежды, что ярко засиял в сердце Ольги Петровны, уже было не погасить.
Работать начальником поезда в карантин – это нечто. Циркуляров и проверяющих больше, чем пассажиров. Да и путешественники скучать не дают. Нет бы тихо сидеть в своих респираторах – чуть не потоком лезут в штабной вагон, грузят проблемами:
– У нас в вагоне мужчина кашляет!
– Я не могу четыре часа находиться в маске, у меня астма!
– Почему в ресторане не продают спиртное?
Кашляющим приходилось измерять температуру, пересаживать. А зачем в карантин запретили продавать алкоголь, Николай Федорович не понимал. Да и в пользу маски не верил, сам скидывал на подбородок, едва выходил из поля зрения камер. Но пассажирам приходилось бормотать набившие оскомину штампы про безопасность и прочее.
Железная дорога нынче тоже «смотрит на запад» – горячие линии, отзывы, каждому кланяйся, ни на кого не прикрикни. А в самоизоляцию ябедников еще больше развелось. Поэтому, хотя вагоны наполовину пустые, после очередного рейса из Питера чувствовал он себя измочаленным. Раньше было время передохнуть между поездками, а теперь и этого не осталось: когда состав отгонят в тупик, ему нужно лично присутствовать при дезинфекции перед вечерним рейсом. И через три часа – снова в дорогу, обратно в Питер.
Раньше Николай Федорович любил наблюдать, как пассажиры вываливаются на платформу, с наслаждением закуривают, встречают любимых. Но пандемия – мрачное время. Ни одного парня с цветами, никаких поцелуев-объятий-веселья. Сутулятся, прячутся под масками, торопятся под неприветливым ветром прочь. Пяти минут после прибытия не прошло – перрон пуст.
Лидка, проводница штабного вагона, уже собиралась захлопнуть дверь, когда Николай Федорович увидел женщину, спешащую к поезду. Нелепая – длинная юбка чуть не волочится по перрону, волосы странного цвета – почти фиолетовые, лицо морщинистое. Но шагает бодро. Пассажирка? Забыла что-то?
– В каком вагоне ехали? – услышал он Лидкин рык.