Почему Надька-то не звонит? Он достал телефон, озадаченно взглянул на дисплей: ни единого вызова.
Обиделась.
Он уже нажал единичку – Надюшкину цифру быстрого доступа, – но сразу сбросил звонок.
Что говорить-то ей? Правду? Что на ее даче (а Дима довольно ревностно относился к тому, что Васильково досталось в наследство именно Наде и он к ее дому никакого отношения не имеет) постороннюю девушку прячет?
Но врать тоже не хотелось. Тем более что шестое чувство у Надюхи развито исключительно.
Да и от соседей не скроешься – вон, окна светятся. Запросто могут заложить его, доброхоты. Если уже не заложили.
Полуянов еще раз заглянул в спальню. Кася повернулась на бочок и сладко посапывала.
И Дима решился.
По ночной дороге, да в карантин, без пробок до его дома не больше сорока пяти минут. Домчать – и поговорить с Надей по-человечески, лицом к лицу. Повиниться, все объяснить и позвать с собой – вроде как помогать в расследовании. Будет очень полезно заиметь – в ее лице – подушку безопасности от коварных Касиных чар.
Дима еще раз взглянул на идеальное в своем совершенстве лицо, обулся. Ключи от дачи оставил на тумбочке, приложил на всякий случай записку: «Вернусь через пару часов».
Захлопнул за собой входную дверь и поспешил к машине.
От дачи на семнадцатом километре Новой Риги до их дома возле метро ВДНХ Дима домчал даже быстрее, чем планировал, – всего за тридцать четыре минуты. Двор, как всегда в ночное время, забит транспортными средствами, но Полуянов задерживаться до утра не собирался и выискивать свободное местечко не стал – поставил авто во второй ряд.
Он вышел из машины и первым делом (как уже много лет подряд) посмотрел на окна квартиры – темные. Надя обиделась. Ужин, наверно (как уже бывало), сгоряча выбросила в мусорное ведро и сейчас плачет в спальне, всунув нос в его подушку.
Но вместо привычной щемящей жалости Дима почувствовал раздражение. Каким-то подкаблучником он становится с этой Митрофановой! Расследование в разгаре, ковать надо, пока горячо, а он время тратит, чтобы перед подругой извиниться. Еще ведь не сразу его простит – гопака придется выплясывать.
Он торопливо – чтобы как можно быстрее покончить с неприятным делом – пошел к подъезду и вдруг услышал:
– Дмитрий! Дмитрий Сергеевич!
От одной из припаркованных машин к нему спешила старуха. Смешная – юбка в пол, пальто-пелеринка, сиреневый пучок волос. Лицо казалось смутно знакомым.
Женщина перегородила ему путь, протянула руку для приветствия и одышливо представилась:
– Ольга Петровна Бардина.
У Полуянова в списке дел значилась встреча с матерью погибшего актера – но только не в собственном дворе и не в двенадцать ночи. И откуда, кстати, она адрес узнала? Свой телефон Дима не таил – но квартира, личное убежище, ни в каких справочниках не числилась.
– Простите, что нежданно, – виноватой, впрочем, она совсем не выглядела, – но мы должны вместе объединиться против Кассандры.
Ее лицо полыхнуло злобой, глаза гневно сузились.
– Это она убила моего сына. У меня есть доказательства. Она не ездила в Санкт-Петербург – проводники поезда подтвердили: эта тварь вышла в Твери. А в десять вечера двадцать шестого апреля ее видела соседка. Кассандра шла по поселку в направлении своего дома и прятала лицо.
Ольга Петровна сделала эффектно-театральную паузу. Но Дима, не узнавший ничего нового, спокойно спросил:
– Я не полицейский. Почему вы пришли ко мне?
Очередная яростная гримаса:
– Господи боже мой, да потому что полицейские меня не слушают! Они все решили! Несчастный случай, это гораздо удобней. Зачем им искать убийцу?!
Ольга Петровна опустила плечи и разрыдалась:
– Повторная экспертиза – тоже профанация. Меня сегодня ознакомили. Подтвердили причину смерти – утопление в пресной воде! Следов борьбы нет. Посторонних ДНК нет. Я им приношу доказательства – а меня не хотят слушать!
Нелепа и прекрасна в своей праведной ярости. И, бесспорно, умна. Пожилая, без опыта, связей и помощи – а раскрыла Касин план. Но что ей ответить? Ненавистная Кассандра – в беде, сама жертва?
Дима мягко произнес:
– Ольга Петровна, я обещаю вам сделать все для того, чтобы обнаружить и наказать убийцу вашего сына.
Слова оказались не те. Пожилая женщина взвыла:
– Зачем его искать? Это Кассандра сделала! Она, гадина! У меня есть свидетели! Документ подписанный!
Руки трясутся, она полезла в сумочку и уронила ее. Об мокрый асфальт звякнули и разбились очки, кошелек распахнулся, разлетелись монетки.
Полуянов кинулся помогать, но она отталкивала его, истерически всхлипывая:
– Я думала… вы журналист… за справедливость! А вы такой же равнодушный, как они все!
В окнах начал вспыхивать свет, из-за штор выглядывали любопытные лица.
Дима мечтал об одном: чтоб разверзся асфальт. Или пусть хоть полиция приедет!
Но вместо этого зазвонил телефон. Надюшка.
– Ты можешь спуститься? – нервно попросил Полуянов.
Она ответила странным голосом, будто ее держали за горло:
– Дима. Меня сейчас вырвет.
За полтора часа до описываемых событий
Когда ей позвонил сосед по даче, Надя чрезвычайно удивилась. Со стариком из дома напротив они практически не общались – лишь сухо кивали друг другу. Митрофанова не обижалась на его холодность, понимала: они с Димой действительно причинили Тимофею Марковичу большое горе.
Но телефонный номер в записной книжке остался – еще с тех пор, когда Надя только начинала обживать дачу, отцовское наследство, активно пыталась подружиться с соседом и постоянно зазывала его на чай с домашними пирожками [12].
Сейчас старик, обычно сдержанный, был неприкрыто взволнован:
– Не хотел тебя, Надя, тревожить. Я вообще в чужие дела лезть не люблю. Но твой, прости, сюда бабу привез.
– К-какую бабу? – опешила Митрофанова.
– Молодую. Хозяйничает тут у тебя. Посудку перемывает. Я, извини, не удержался, в окошко заглянул. Как у себя дома держится.
– Не может быть, – прошептала Надя.
– Дак мне тоже казалось: парень у тебя положительный. И семья у вас хорошая.
– А она… эта баба… как выглядит? – охрипшим голосом спросила Митрофанова.
– Ну… меньше тридцати. Тощая. Глаза как у лани, только синие.
– Кассандра… – прошептала Надя.
– Что?
– Тимофей Маркович, я сейчас приеду.
– Давай, – одобрил сосед. – Они пока вечеряют, так что к самому интересному доберешься.
Митрофанова не помнила, как выскочила из дома. Только в машине сообразила, что забыла куртку, о пропуске даже не подумала, а документы вообще остались в другой сумочке. Но возвращаться не стала. Придет штраф – Дима заплатит. И вообще – за все заплатит!
Она гнала по ночному пустому городу, и слезы заливали лицо, мешали рулить.
До родового имения Васильково домчала за сорок минут. В самом поселке скорость сбросила – хотела подобраться к голубкам без шума и помпы. Машину оставила на соседней улице и, пока спешила к калитке, старалась держаться в тени. У Тимофея Марковича светился только фонарь на крыльце – наверно, пошел с собакой пройтись. А ее дом выглядел совсем темным, необитаемым, хотя на грунтовке перед воротами отчетливо имелись следы протекторов. Надя была плохим следопытом, но машин, ей показалось, заехало две.
Она отперла калитку и вошла во двор. Интересно! Диминого авто нет, зато у самого крыльца – передними колесами на газоне! – припаркован дамский красненький наглый автомобильчик.
Пока ехала, вся кипела от праведного гнева, но сейчас почему-то стало страшно. Куда делся Дима? И почему в доме темнота-тишина? Да еще показалось: за спиной прошелестели шаги. Резко обернулась – никого, но кусты смородины покачиваются. А остальная растительность не колышется, ветра нет совсем.
– Кто здесь? – дрожащим голосом спросила Надя.
Тишина. И хотя за смородиной, похоже, кто-то скрывался, в темноту участка Надя идти не решилась – лучше дома спрятаться. Взбежала на крыльцо и перепугалась еще больше. Дверь-то – приоткрыта. Что здесь происходит?
Уже не ловить злоумышленников хотелось – а бежать без оглядки. Но куда? В доме – непонятно что. Кинешься во двор – неизвестно, на что нарвешься. Этот, из смородины, выскочит.
И Надя выбрала менее страшное – проскользнула внутрь и захлопнула за собой дверь.
Она вошла в коридор, включила свет и громко крикнула:
– Эй! Вы где?
Тишина.
Надя нервно хихикнула. Да все понятно! Полуянов небось отправился за провизией. А пассия его в окошко выглянула, увидела ее и догадалась, что сейчас ей в волосы вцепятся. Свет выключила, из дома прочь, выбралась во двор – вон, и окно как раз распахнуто. Но в машину сесть и смыться не успела, прячется теперь в кустах.
Объяснение казалось логичным, но страх все равно не проходил.
Митрофанова обвела растерянным взглядом коридор. Обратила внимание – на светлом линолеуме остался след грязной подошвы. Обувь узкая, остроносая, несомненно, женская, но размер – минимум сорок второй. Неужели у миниатюрной Каси столь огромная лапа? И вообще: что за манера ходить по дому не разуваясь?
Она сбросила мокасины, изо всех сил стараясь не бояться, и заглянула в кухню. Остатки трапезы – хлеб не убран, чай недопит.
Надя глубоко вздохнула, отворила дверь в спальню и зашлась отчаянным криком.
Это только в Москве следственно-оперативная группа на иномарках разъезжает и летит на место убийства в течение стремительных минут и с воем сирен. А у них в Васильково на труп всегда первым участковый приходит. Своими ножками.
Ночь, дождь, карантин – всем плевать. Изволь из постели вылезти и рысить.
Участковый прибыл на место происшествия в половине второго ночи и в историю московской хозяйки дачи не поверил ни на секунду. Злоумышленник, дверь открыта, труп сам по себе появился. Все они сначала заливают, пока не поймут, что если чистосердечное, то срок меньше.