Она смеется и взмахивает рукой.
— Не от моих внуков, если тебе это интересно. Эти двое держатся в тени и хранят секреты лучше всех, кого я когда-либо встречала.
Я понимаю, что мы действительно плохо держали все в тайне. Если Сильвия услышала все это от кого-то, кроме детей, то все должны знать. И судя по тому, что говорит Сильвия, она тоже видит правду о моих чувствах.
— Отлично. Значит, все знают, что городской психолог — тупица.
— Почему ты тупица?
Я поднимаю глаза, понимая, что на моем лице написана правда.
— Ааа, понятно. Я была права насчет твоего сердца.
— А я была права в том, что я идиотка.
— Большинство женщин такие, когда дело касается мужчин.
Это чертова правда.
— Мне жаль, что вам пришлось услышать все это от других людей.
Она постукивает меня по бедру и встает.
— Я знала, что однажды ты найдешь кого-то другого, просто надеялась, что к тому времени я уже умру.
— Сильвия! — говорю я со смехом.
— Я шучу. Если Джейкоб делает тебя счастливой, и он хорошо относится к моим внукам, то не позволяй проблемам маленькой старушки стоять на твоем пути, — ее взгляд переходит на фотографию Люка, которая стоит на моем комоде. — У нас всего одна жизнь, и я, как никто другой, знаю, насколько она коротка.
Джейкоб и Себастьян идут к дому, и я останавливаюсь, глядя на них. Себастьян выглядит таким счастливым, и я клянусь, что передо мной промелькнуло то, что могло бы быть моей жизнью. Было бы так легко жить с Джейкобом. Любить, спорить, быть счастливой и одновременно бороться. Мы не были бы все время в радуге, но испытания и невзгоды делали бы нас сильнее. Именно тяжелые времена доказывают, что у нас есть силы для преодоления. На данный момент я должна быть Геркулесом. Господь свидетель, мне потребуются титанические усилия, чтобы не погнаться за этим человеком. Мой разговор с Сильвией до сих пор не выходит у меня из головы, и я задаюсь вопросом, сможет ли он когда-нибудь позволить себе построить жизнь со мной. Сможет ли он понять, какой он замечательный, сколько любви способен подарить, ведь Джейкоб — один из лучших мужчин, которых я когда-либо знала. Я могла бы сказать ему все это, умолять его остаться и любить меня, попытаться дать нам шанс, но я как никто другой знаю, что желание измениться должно исходить изнутри. Он должен сам захотеть, чтобы все было по-другому. Мои слова не приведут ни к чему, только вобьют клин между нами. Я обещала ему, что не буду требовать большего. Я должна сдержать свое слово.
Джейкоб не сводит с меня глаз, пока они идут к дому. Мое сердце бешено колотится, и мне хочется подойти к нему, поцеловать его до потери сознания и свести на нет только что сделанное заявление.
— Привет, мам!
Я улыбаюсь своему сыну.
— Привет, приятель.
— Я поймал огромную рыбу.
Я вздрагиваю.
— Отлично.
— Пойду-ка я приберусь, — он поворачивается к Джейкобу.
— Спасибо, что снова поехал со мной на рыбалку.
— В любое время.
Он обнимает его, а потом вздыхает.
— Я буду скучать по тебе, когда ты уедешь.
Джейкоб сжимает его плечо.
— Мы будем друзьями очень долго, Себастьян.
Себастьян убегает, оставляя меня наедине с Джейкобом. Мы планировали улизнуть сегодня вечером, когда дети уснут, но теперь я не уверена, что это разумно. Сегодняшний день был полон правды, к которой я не была готова. Моя свекровь сказала мне, что я вела себя довольно глупо, а дальше все пошло по спирали. Я нашла старую рубашку Люка, надела ее и села на край кровати, размышляя, что я делаю. Не только почему на мне эта рубашка, но и почему я делаю все остальное. Потом я подумала о Джейкобе и о том, как он мне дорог. Я сняла рубашку, посмотрела на нее и подумала, одобрил бы Люк мой поступок. Мне хочется думать, что одобрил бы, но верю ли я в это потому, что мне хочется в это верить, или потому, что это правда? Все это так тяготило, что было трудно дышать, но потом я увидела Джейкоба, и все стихло. Как будто мир не кажется таким тяжелым, когда я стою перед ним.
— Привет, — говорю я, немного задыхаясь и волнуясь, потому что не уверена, что сказать.
Джейкоб смотрит мне за спину, и когда он говорит, тяжесть возрастает.
— Я больше не хочу этого делать.
Мои глаза расширяются, и я чувствую, что именно это станет причиной моей смерти. Через несколько минут я буду раздавлена.
— Что делать?
Он вздыхает.
— Это. То, что мы делаем друг с другом. Я больше не могу.
На мгновение я замираю. Что, черт возьми, там произошло? Когда мы разговаривали сегодня утром, он схватил меня и утащил с глаз долой, чтобы поцеловать, пока Себастьян ходил за своим снаряжением. Он был в восторге от того, что мы тайком сбежали, а теперь вдруг не может этого делать?
— Я не понимаю.
Он трет лицо и начинает шагать.
— Мы оба лжем друг другу, Бренна.
— Я никогда не лгала тебе.
В зеленых глазах Джейкоба плещутся эмоции, которые движутся так быстро, что я не могу определить ни одну из них.
— Нет?
— Нет.
— Скажи мне, что ты не чувствуешь ничего больше, чем просто симпатию к тому, что мы делаем. Скажи мне, что твои чувства ко мне — не более чем дружба.
Я делаю шаг назад, и мой желудок опускается. Это было бы ложью. Я чувствую гораздо больше. Я чувствую себя живой и счастливой, и я хочу его так сильно, что на глаза наворачиваются слезы. Но это не просто желание. Это нечто большее. Это нужда, пронизывающая до глубины души.
Мое дыхание вырывается короткими очередями.
— Я не могу этого сделать.
— Я тоже не могу, — Джейкоб подходит ко мне и кладет руки мне на бедра.
То, что я считала потрясением, меркнет по сравнению с этим.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что больше не могу так поступать, притворяться, что не влюблен в тебя.
Я закрываю глаза, стараясь сохранить нормальное дыхание. Я обучена и сертифицирована, чтобы помогать людям преодолевать ситуации, и я потерялась в этой. Все, о чем мы говорили с самого начала, и все, что я пыталась отрицать — прямо перед моим лицом.
— Почему? Ты собираешься уехать.
Его палец скользит вниз, обводя мою щеку.
— Попроси меня остаться ради тебя.
Я качаю головой.
— Я не буду этого делать.
— Почему?
— Потому что одно дело — знать, что кто-то уходит, и принимать реальность ситуации. Другое дело — думать, что он останется, а потом вдруг уйдет. Вот почему я пережила потерю Люка.
Молчание Джейкоба говорит о том, что он не понимает, о чем я говорю.
— Будучи женой военного, понимаешь, что однажды он может не войти обратно в эту дверь. Черт возьми, ты проводишь месяцы перед отправкой, планируя эту потерю. В какой-то части своего сердца я всегда была уверена, что время, проведенное с Люком, ограничено. То, что я получила, было подарком, потому что в любой момент он мог исчезнуть.
— Я актер, а не пилот.
— Я знаю это. Я хочу сказать, что у нас было определенное время, Джейкоб. У нас были месяцы, чтобы стать теми, кем мы хотели стать. Я сделала все возможное, чтобы принять это. Я пыталась мысленно подготовиться к тому, что ты уедешь. Я влюбляюсь в тебя — нет, я уже влюбилась, но это было нормально для меня, потому что ты уезжаешь.
Он вздохнул.
— Значит, ты не хочешь попросить меня остаться?
— Нет, не хочу, потому что если ты уедешь, что тогда?
Я не так глупа, чтобы задавать вопрос, на который не хочу получить ответ.
— Ответ может тебя удивить.
А может и не удивить.
Мои руки ложатся на его плечи, и я прижимаюсь к его лицу.
— Тогда удиви меня через несколько месяцев. Не заставляй меня спрашивать. Если твои чувства ко мне достаточно сильны, тогда… тогда оставайся со мной.
Он целует меня, нежно, сладко и с чувством нового начала.
— У меня это будет очень плохо получаться, — предупреждает он.
— Что?
— Быть кем-то большим. У меня никогда не было отношений, которые не были бы построены на том, что они никогда не станут чем-то большим.
Как бы мне ни было неприятно это признавать, я помню, как Себастьян рассказывал об актрисе, с которой Джейкоб встречался в начале своей карьеры.
— А как насчет той актрисы?
— Мне было двадцать. Это были не отношения. Я не знаю, как быть дальше, Бренна, но я очень хочу, чтобы ты мне это показала.
Глава двадцать восьмая
Бренна
Ладно. Я в порядке. Ничего особенного. Джейкоб ужинал в доме и был с детьми кучу раз. Я не схожу с ума. Я совершенно не волнуюсь. Джейкоб придет сегодня на ужин, и мы планируем сказать детям, что официально встречаемся. Да, я в полном дерьме.
Я стою на кухне, помешиваю соус и перебираю возможные сценарии. Этот совет я бы дала, так что я сама его приму. Они могут взбеситься, как Сильвия, но я не думаю, что это вероятный исход. Думаю, они будут счастливы и взволнованы, а если эти отношения развалятся, это будет потерей и для моих детей. И в этом суть моего страха.
— Мама! — кричит Мелани, заставляя меня уронить деревянную ложку в кастрюлю.
— Дерьмо.
Она смеется.
— Я звала тебя раз пять.
— Прости, мои мысли где-то в другом месте.
Я хватаю конец ложки и бросаю ее в раковину. Когда я поворачиваюсь к ней, она смотрит на меня.
— Что? У меня что-то на лице?
Мелани пожевала нижнюю губу.
— Ты нервничаешь.
Я не отвечаю.
— Единственный раз, когда я видела тебя такой, это когда тебе пришлось рассказать нам о папе.
— Ничего подобного, Мел.
— Я уверена, что ты собираешься рассказать нам о вас с Джейкобом, как будто мы еще не знаем.
— Как ты можешь знать то, чего не было?
— Пожалуйста, мама. Мама Дженнифер рассказала ей, что видела, как вы целовались на карнавале. А потом твоя помада исчезла после того, как вы пошли в сарай несколько недель назад.
Мои щеки горят, и я отворачиваюсь.
— Хватит.
Ее голос становится немного выше, и она толкает меня в бок.