– Тебе не обязательно это делать, – говорит он, выливая яйцо в миску.
– Я совсем не против. Это проще простого. – Я прочищаю горло. – Они не против, что я здесь?
– Конечно, нет, – заверяет он.
Когда Либби возвращается, я сажусь на диван, а она – на пол передо мной. Руфус с поводком в зубах тоже подскакивает к нам.
– Его нужно вывести? – спрашиваю я Мэтта, который сейчас вымешивает тесто для вафель. Нет ничего более сексуального, чем мужчина с голым торсом на кухне. О-ох.
– Да, я задолжал ему прогулку, – говорит он. – Но это подождет. Сначала позавтракаем.
Я дважды пытаюсь заплести Либби косичку, потому что ей все не сидится на месте. Но в результате мне удается собрать ее шелковистые волосы в приличную косу. Потом и Джун просит меня заплести ее. Затем мы все вместе садимся есть вафли и сосиски за столом Мэтта.
Вафли… отвратительные. Когда я бросаю попытки осилить свою, я смотрю на Мэтта и вижу, что он тоже больше не пытается.
– Без глютена, – одними губами он говорит из-за своей чашки и хмурится.
Хотя его дочерям, кажется, нравится. Они их прямо уплетают. Когда девочки доедают, Мэтт влажной мочалкой вытирает сироп с их пальцев. Потом они умоляют его прочитать главу «Храброй Рамоны». [29]
– Пока мама нас не забрала, – говорит Джун и смотрит на него грустными глазами.
Он смотрит на часы.
– Когда допью кофе, – обещает он, дотрагиваясь своими ногами до моих под столом.
Я тайком предлагаю Руфусу кусочек вафли.
Он разок ее нюхает и отворачивает нос. Но затем, захватив мое внимание, он снова поднимает поводок и жалобно на меня смотрит: «Ты что, не видишь меня? – вопрошают его глаза. – Я прямо здесь».
– Я схожу, быстренько выгуляю Руфуса, – говорю я.
– Тебе не обязательно…
– Я знаю! – говорю я и цепляю поводок за его ошейник. – Почитай девочкам.
– Спасибо, милая, – говорит он, и меня согревает взгляд его серых глаз.
– Не за что. Иди.
Я накидываю куртку и веду собаку на улицу. Когда мы проходим мимо кофейни, у меня рождается идея. За стойкой сейчас знакомый бариста, поэтому я неистово машу ему рукой, пока он меня не заметит.
– Можно мне два круассана с шоколадом навынос? Прости, что заставила тебя выйти.
– Никаких проблем, Хейли. Секунду. – Он берет у меня деньги и выносит мне выпечку в бумажном пакете и сдачу. – Это твой пес? Милый.
– Это друга, – говорю я. – Увидимся завтра.
Мы вышли ненадолго, потому что я планирую занести Мэтту круассан и сбежать до десяти, пока его бывшая не пришла забирать дочек. Я снова вхожу в вестибюль в 9:30 и мчусь к дверям лифта, чтобы не дать им закрыться.
– Спасибо. – Я с облегчением вздыхаю, когда вижу, что рука придержала их изнутри.
Но когда я вхожу в лифт, я понимаю свою ошибку. Это Кара, бывшая жена Мэтта. И теперь она смотрит на меня, как на прокаженную.
– Доброе утро, – здороваюсь я, жалея, что не вывела Руфуса на долгую прогулку.
– Утро, – сквозь зубы отвечает она.
Руфус тоже пытается с ней поздороваться, но она отталкивает его лапы от своего верблюжьего пальто. И я оттягиваю его, прищелкивая языком.
Видимо, ни один из нас ей не по душе.
Никогда еще поездка на лифте не казалась мне такой длинной. Я хочу сказать что-то милое, но не успеваю ничего придумать, как двери открываются.
Я выпускаю ее первой, и она идет вперед к двери Мэтта, и ее походка безупречна – даже королева могла бы у нее поучиться так себя держать. Она стучит, и Мэтт незамедлительно открывает дверь.
– Хейл… Ты рано, Кара, – отрубает он. Потом он поднимает глаза и видит меня на фоне.
Мое выражение лица просит у него прощения, но он лишь выглядит удивленным.
– Это вафли? – спрашивает она вместо приветствия.
– Без глютена, – заверяет он.
Она все равно хмыкает.
– Пойдемте, девочки.
– Мы собирались прочитать еще главу! – хнычет Либби.
– Идите, оденьтесь, – рявкает она. На девочках все еще их пижамы.
– Смотри, тебе нравится моя косичка? – спрашивает Либби и крутится перед мамой. – Хейли ее заплела.
Кара сжимает губы, и я ее не виню. Она меня не знает, а со стороны все выглядит так, будто я пытаюсь превратить ее дочерей в маленькие подобия себя.
– Пожалуйста, идите, оденьтесь. Оставьте пижамы на кровати. Они останутся здесь. Мэтт, – резко говорит она. – Помоги им.
Он открывает рот, но не может решить, что сказать, и закрывает. Я слегка задираю подбородок. Давай же. Все нормально. Он уходит с девочками в комнату, а я опускаюсь на одно колено и снимаю с Руфуса поводок. Потом поглаживаю его животик. В последний раз, когда пришла Кара, я сбежала, как испуганный кролик. Я могла бы сделать так и сейчас. Но зачем? Вред уже принесен. И я больше ее не боюсь.
Что будет, то будет.
Мэтт снова выходит, на этот раз с розовой торбой.
– Все готово, – говорит он и передает сумку Каре. Когда я встаю, он подходит ближе ко мне и поглаживает меня по спине.
Кара демонстративно закатывает глаза.
– Мы не договаривались, что девочки будут проводить время с твоими пассиями.
Мэтт уже готов рычать на нее.
– Хейли не пассия, – шипит Мэтт. – Мы встречаемся.
– Ага. – Она переводит раздраженный взгляд на меня. – Это ненадолго, поверь. Его никогда нет рядом. Когда он в поездках, женщины оравами вьются вокруг.
– И это неважно, – говорит он сквозь стиснутые зубы. – И никогда не было важно.
Эх. И это вовсе не похоже на постбрачную перебранку субботним утром.
К счастью, Джун и Либби входят в комнату, и все замолкают. Я ухожу в ванную мыть руки, пока Мэтт прощается со своими девочками и провожает бывшую из квартиры.
Несколько минут спустя я слышу, что он входит в спальню.
– Что в пакете? – спрашивает он.
– Шоколадные круассаны, – говорю я и передаю ему пакет. – Тебе и мне.
– О да, черт возьми. – Он кладет их на комод. – Я долью нам кофе. Давай съедим их в постели.
Моя первая мысль – о крошках. Но потом я одергиваю себя.
Мэтт
– Ты очень соблазнительная в моей рубашке, – говорю я Хейли. У нас только что был секс в кровати. Я лежу голый, а на ней только моя рубашка.
– М-м-м, – вот и все, что она говорит, ее дыхание сбивается.
Несколько волшебных минут мы лежим и обнимаемся.
– Спасибо, что стерпела мою бывшую.
Она хихикает.
– Я все понимаю. Правда, понимаю.
– Я у нее всегда злодей, – говорю я. Я не часто гружу Хейли своими проблемами, но секс развязал мне язык. – У нее есть парень. Я уверен, он уже почти живет у них.
– Дантист, верно?
– Хорошая память. Я не сказал ни слова, когда он появился на горизонте. Я подумал – Кара такая придирчивая ко всему. Но они были знакомы в школе, и, если она решила познакомить с ним детей, он, должно быть, отличный парень. Я дал ей кредит доверия. Но от нее этого не дождешься. Она ставит под вопрос все, что я даю им на обед. У меня нет права голоса. У меня нет права участвовать в выборе школы, куда они пойдут в следующем году, или где они проведут Рождество.
– Мне жаль, – говорит Хейли, поглаживая меня по груди. – Ты такой хороший отец. Девочкам очень повезло с тобой.
– Я неплохо справляюсь, – я жую слова. Я уже достаточно поныл.
Она приподнимается на один локоть.
– Я не шучу. Ты лучший родитель. Ты слушаешь, когда они говорят. Ты не поправляешь каждое слово, которое вылетает из их ротиков. Ты просто их ценишь.
– Все так делают.
– Неправда.
В ее голосе слышится что-то яростное, и я замолкаю.
– Больное место?
Она хмыкает.
– Может быть. Когда я была ребенком, моя мама каждый день говорила мне, что я ее разочаровываю. Отец ушел, когда мне было пять, и она считала, что это была моя вина.
Я подскакиваю.
– Что за черт, Хейли? Кто говорит такое ребенку?
– Я знаю. – Она устало улыбается. – Может быть, у меня не очень высокие требования к родителям. Но ты хорошо с ними обращаешься, Мэтт. Не дай ей переубедить себя в обратном.
Я со вздохом шлепаюсь обратно на спину.
– Сложно воспитывать детей по отдельности.
– Я понимаю, – спокойно говорит она. – Я даже не могу представить, сколько трудностей это влечет за собой. Что ты сказал девочкам, когда переезжал от них?
– Ну… – Я пытался не думать о том дне, но ничего не получается. – Кара усадила их за стол и сказала: «Нашей семье будет лучше, если папа будет жить где-нибудь в другом месте». А я просто сидел и кивал, будто был со всем согласен. Думаю, она вычитала эту фразу откуда-то из самоучителя по воспитанию детей. А девочкам тогда еще даже не было трех. И я все равно путешествовал очень часто, возможно, они даже сразу не поняли, что произошло.
Я помню весь тот месяц очень смутно. Но мне до сих пор больно, черт бы его побрал. Я никогда не хотел поступать так со своими детьми. И мне никогда не давали выбора.
– Ты скучаешь по Каре? – деликатно спрашивает Хейли.
– О боже, нет, – честно говорю я. – Между нами все шло не так уж хорошо. Но обычно я так просто не сдаюсь. Я дал клятву, и я не собирался позволить проклятому расписанию ее нарушить, понимаешь? Ее тошнило от моего образа жизни. Она как-то сказала: «Большую часть времени я бы не замечала разницы, если бы мы развелись».
Хейли мычит от сострадания.
– Так бесчеловечно.
– И недальновидно, – замечаю я. – Я уйду на пенсию, когда девочкам еще не успеют поставить брекеты. На свадьбе мы сказали «навсегда», но она, видимо, не умеет считать. – Я горько смеюсь.
Ее нежные пальцы поглаживают меня по бедру.
– Мне очень жаль, что тебе пришлось справляться с такими проблемами.
– Сейчас у меня нет никаких проблем. Разве что крошки в постели. – Время взбодрить наш разговор.
– Это была твоя идея, помнишь?
Я перекатываюсь ближе к ней и накрываю ее губы своими.