– Папочка! Давай тоже так сделаем! – говорит Либби и тянет меня за руку. – Подкинь меня, ладно?
– Я не буду тебя подкидывать, – говорю я, а Уэсли хихикает над бесстрашием моей дочери.
– Почему?
– Во-первых, потому что твоя мама…
Но она не слушает. Либби сбегает от моих нудных взрослых россказней и начинает ездить по кругу со всей возможной скоростью. Она раскидывает руки по сторонам и пытается вращаться, но у нее запутываются ноги, и она летит вниз.
– Милая! – кричу я. – Не…
– Все нормально, – говорит она и быстро поднимается. Она снова ездит по кругу, разгоняется, и ее волосы развеваются из-под шапки. – Смотри, как быстро я могу…
И дальше мы с Уэсли смотрим все, будто в замедленном движении. В одну минуту она еще носится по кругу, и ее белые коньки забрасывают все ледяной крошкой. В другую – на ее пути попадаются санки. Она не останавливается. Я открываю рот, чтобы предупредить ее, но она в этот момент мчится прямо на веревку, за которую Лемминг тянет санки.
Либби ударяется об нее, и я уже готов бежать к ней. Но Либби не отскакивает от веревки, как я ожидал, а перелетает через нее. У меня душа уходит в пятки, когда я вижу, что она летит головой вниз. Но она переворачивается в воздухе и падает на бок. Она сжимается на льду, начинает бить воздух ногами и плакать громче, чем мама Райли на домашней игре.
Страх и адреналин в крови толкают меня вперед. Я подбегаю к своей малышке и сгребаю ее в охапку. Лемминг еще даже не успевает повернуть сани и уставиться на нас.
– О, боже! – кричит мой товарищ. – Что произошло?
Конечно, это не его вина. Но я даже не отвечаю. Я внимательно рассматриваю заплаканное лицо Либби.
– Где болит? – спрашиваю я.
– Моя… р-рука… – плачет она.
И, боже мой, руки не должны выгибаться в таких местах. Это выглядит как насмешка над переломом.
Перед тем, как переключиться в режим «все исправить», я успеваю подумать о двух вещах. Первое: надеюсь, моя дочка сейчас не увидит, как ее папа плачет. И второе: Кара меня убьет.
Из-за радиаторов
– Что ты сделал с нашим ребенком!!!!
Я держу себя в руках, когда Кара в ужасе орет на меня через всю комнату ожидания. Даже в том, как она шагает ко мне на своих высоких каблуках, слышится ярость. Сзади за ней еле-еле поспевает ее дантист. Я бросаю взгляд к дальнему углу, где Хейли сидит с Джун. Они вместе едят «Эм-энд-Эмс» и листают какой-то журнал.
– Кара. – Я пытаюсь предупредить ее голосом, но ей не важно, что нас услышат. – Успокойся.
– Я НЕ успокоюсь! – визжит она. – Я оставляю ее с тобой на два часа и…
– Прекрати, – отрезаю я. Получается громче, чем я планировал, и несколько голов оглядываются на нас. Я не обращаю внимания на зрителей и смотрю на Кару – действительно смотрю на нее. Она, как всегда, одета безупречно, но ее глаза покраснели и губы сжались в одну тонкую полоску от переживаний. Она кажется измученной. – Я знаю, что тебе страшно, – говорю я спокойно. – Но с Либби все будет в порядке.
– Никогда больше, – шипит она. – Я говорила тебе, это была плохая…
Я поднимаю руку.
– Нет. Не выставляй меня бестолковым нянем, который не может позаботиться о собственном ребенке. Я ее отец, а несчастные случаи случаются.
– При мне – нет, – злобно отвечает Кара.
Постучи по дереву, дурочка… Я делаю глубокий вдох и копаю глубже, чтобы найти последний запас спокойствия. На льду я могу схватиться с любым соперником – хоть с костоломом шесть на четыре – и остаться хладнокровным. Но Кара сводит меня с ума. Не в хорошем смысле. [40]
– Давай я расскажу тебе, что я понял, ладно?
– Ничего! – орет она. – Ты никогда ничего не понимаешь. Ты никогда больше не поведешь их ни на одно свое командное мероприятие, никогда.
Последние несколько месяцев я изо всех сил пытался по-человечески общаться с Карой. Я хотел прекратить наши вечные склоки. Но когда она устанавливает такие правила, я знаю, что должен прекратить эту в ту же секунду.
– Хватит. – Одно слово, но звучит так, будто наковальню уронили на пол. – Я устал позволять тебе вести себя так, словно ты всегда права. С меня хватит, Кара. – Еще несколько голов с любопытством смотрят на нас. Я не хочу устраивать сцен, но Кара, очевидно, по этому изголодалась. Я понижаю голос. – Ты выше этого. Допустим, я такой дерьмовый отец. Но тогда почему, стоило тебе прийти, ты сразу набросилась на меня? Если все было бы наоборот и я был бы на твоем месте, первым делом я спросил бы: «Где Либби?» Но ты так не сделала, верно? Сначала ты накидываешься. Ты бросаешь мне вызов, потому что не хочешь притормозить и дать мне слово. А я бы сказал тебе, что Либби сейчас делают рентген.
Моя бывшая громко сглатывает, пытаясь удержать равновесие.
Только сейчас я смотрю на нее и чувствую, что мои глаза наконец-то полностью открыты.
– Знаешь, в чем дело? Ты не паршивая родительница, хотя сейчас ведешь себя именно так. Ты так давно играешь в эту игру, что сама в ней потерялась. Винить Мэтта. Демонизировать Мэтта. Попробуй хорошенько подумать, почему ты хотела развестись.
В ее глазах нарастает ужас, а на щеках – краска.
– Да, я знаю. Совсем скоро мы докопаемся до истины.
Дантист Дэн чувствует, что ожидаются неприятности, и подходит ближе. Он прищуривается и говорит:
– Что, если ты попридержишь свои угрозы до следующего раза?
Прямо сейчас я не могу выносить его вид, поэтому я практически рявкаю на него.
– А ты умеешь держаться? – спрашиваю я холодно.
Он часто моргает, не понимая, к чему я веду. Но Кара понимает. Она всегда хорошо соображала. Она стоит и хлопает ртом, как рыбка.
– Скажи мне вот что, – давлю я. – Сколько раз ты водил мою жену на обед в шикарные рестораны, когда я даже не знал, что она захочет развода.
Теперь и Дэн раскрывает рот. Блейк бы сказал, что они как близняшки. Но если Кара краснеет, то он бледнеет.
– Я… Я… Э… – Он даже двух слов связать не может.
Я улыбаюсь, но в моей улыбке нет и капли расположения.
– Так я и думал. Ты изменяла мне? – Я направляю этот вопрос Каре. – Если хочешь перечислить все мои недостатки прямо здесь, в комнате ожидания, не забудь вспомнить и про свои.
– Нет! – ошарашенно отвечает она.
– Серьезно? – Мой голос звучит слишком высоко. – Не уверен, что я тебе верю. Кто месяцами ходит обедать с другим мужчиной и даже не упоминает об этом? Ты врала, Кара. Пятницы для бабушки и дедушки.
– Я… – В ее голосе слышатся слезы. – Я врала. Но все было не так.
– А как это было? – обрываю я. Я вижу, как Хейли берет Джун на руки и уносит ее к лифтам. Она кивает мне, чтобы сказать, что с дочкой все хорошо. Я смотрю им вслед, и мне становится легче.
– Это был… обед, – шепотом отвечает Кара. – Мы поговорим об этом позже.
– Позже? Уже позже. Я полтора года считал, что виноват в нашем разводе. Что я паршивый парень, которого никто никогда не захочет. Ты это со мной сделала.
Она зажимает рот рукой, и по ее лицу стекают две крупные слезинки.
– Тем временем ты просто чувствовала себя виноватой за то, что влюбилась в другого… – Я вперяю гневный взгляд в ее дантиста. – И ты продолжаешь сваливать на меня всякое дерьмо. Потому что, если перестанешь, ты не будешь знать, куда девать свое чувство вины.
– Мне так жаль. – Ее слезы уже текут рекой. – Я не хотела тебя ранить.
– Ты выбрала неудачный способ это доказать, – говорю я, но уже не со злости. Внезапно у меня заканчивается гнев, как в машине заканчивается бензин. Тут она уверенно едет, и тут же начинает кашлять и останавливается.
– Между нами ничего не было, – подает голос Дэн. – Я хочу, чтобы ты знал, я не трогал…
– Оставь это, – бормочу я. – Вы оба трусы. Если бы вы признались, мы бы избежали стольких бед.
– Мне так жаль. Мне так жаль, – мямлит Кара.
Тут неожиданно открываются двустворчатые двери, которые я все это время охранял, и медсестра во врачебном костюме с мишками толкает вперед кресло-каталку с Либби.
– Мамочка! – кричит Либби. – Не плачь! У меня будет розовый гипс. Люди смогут писать на нем своими «Шарпи». У нас есть «Шарпи»? Что такое «Шарпи»?
Я наблюдаю за тем, как моя бывшая жена берет себя в руки каким-то неописуемо быстрым образом, как мамам иногда приходится. Она широко улыбается и прикладывает к щекам тыльную сторону ладони.
– Какой оттенок розового? – спрашивает она. – «Шарпи» – это маркер, и мы можем купить несколько таких по дороге домой!
– Им пришлось разрезать мне кофту! – восклицает Либби. – Я вела себя очень храбро.
– О, я думаю, ты самая храбрая, – говорит Кара, и по ее лицу текут уже новые потоки слез. – Можно я пойду с тобой, когда тебе будут накладывать гипс?
– Конечно, – говорит Либби. – Папа ходил со мной, но ему не разрешили остаться в том месте с лучами из-за радиаторов.
– Радиации, – подсказывает медсестра, пытаясь сохранить серьезное лицо. – Идемте за мной, миссис Эриксон.
– Я побуду с Джун, – говорю я.
Кара оборачивается кругом.
– Где она?
– С Хейли. К которой тебе следует быть добрее, – говорю я, хоть и понимаю, что выбрал неподходящее время. Но я наконец-то чувствую, что тоже что-то могу. У этой женщины была слишком сильная власть над мной, слишком долго.
– Мы закончим и найдем вас, – робко говорит Кара.
Медсестра, Либби и Кара снова исчезают за двустворчатой дверью, а я остаюсь с дантистом.
– Я только хочу сказать… – делает он еще одну попытку.
– Оставь это, – снова говорю я. – Мне нужно найти свою дочку и свою девушку.
Я ухожу, и меня не заботит, что подумают остальные. Я иду искать своих девочек.
Хейли
– Он реально лысый, – говорит Джун, показывая на последнего ребенка в ряду.
– Она, – говорю я. – Там написано, что это девочка. Как мы ее назовем? Твоя очередь придумывать.