ом, что мне отчего-то нравилось рассказывать ему именно правду. О своем детстве, о приволжском городе, даже о Вовке…
Нравилось думать, что мы росли с Олегом так близко, что, возможно, в одно и то же время дурачились в водах великой реки. Что нас что-то связывало, объединяло. Что мы могли бы встретиться еще тогда, и все могло бы сложиться по-другому…
Снова ненужные, лишние мысли.
– Ну, держи тогда. – Олег протянул мне удочку. – Посмотрим, у кого из нас будет лучше улов.
Мы расположились на корме, опустив ноги в воду.
Поплавки лениво подрагивали на матово-зеленой морской глади, лески серебрились в солнечных лучах. Сонное золотое марево опустилось на нас. Я прислонилась головой к Олегову плечу, и он одной рукой обнял меня, прижал к себе. Сдвинул очки на лоб и посмотрел пристально, как будто в саму душу. А потом сказал:
– Ты удивительная… Я никогда не думал…
И осекся.
Я уже знала, что слова даются ему тяжело. Я и не хотела, отчаянно не желала их слышать. Черт знает, почему – это ведь было бы лучшим подтверждением того, что мне все удалось.
– Я… – снова начал он.
– У тебя клюет, – прервала его я.
Он мотнул головой, перевел взгляд на поплавок и тут же выпустил меня, подался вперед.
– Точно! Ну, сейчас…
Он осторожно, чтобы не потревожить клюнувшую рыбу, поднялся на ноги, потащил на себя леску, ловко, умело подсек. И через пару мгновений на палубу шлепнулась крупная, гладкая, посверкивающая на солнце чешуей рыбина.
– Кефаль! – победно объявил Олег.
– Ты все это подстроил, – со смехом заявила я. – У тебя там водолазы сидят под днищем и рыб тебе на крючок цепляют, я знаю!
Он откинул голову и легко, весело рассмеялся.
– Не завидуй!
– Еще чего! День не кончен, я тебя сделаю, вот увидишь!
Как страстно мне в тот момент хотелось, чтобы ничто не стояло между нами, чтобы мы в самом деле просто ловили рыбу, хохотали и дурачились под средиземноморским солнцем…
Этот день весь состоял из расплавленного солнечного света, соленых брызг и сверкающей рыбьей чешуи. Наш улов шлепался в ведро, и вода из него выплескивалась на наши босые ноги. Мы сталкивались руками в ведерке, опуская туда вытащенных из моря рыб, и хохотали. Дразнились, брызгались, хвастались добычей.
Мы были беспечными беспамятными детьми в этот день.
– Ну, хватит, – сказал наконец Олег. – Иначе Лали в жизни с этим не справится. Пошли, поплаваем?
– Иди сам, – отмахнулась я. – Меня что-то разморило на солнце.
Он быстро скинул белые летние брюки, шагнул на корму и, сложив руки «лодочкой», вниз головой ухнул в воду. Вошел в море плавно, почти без брызг, и на несколько секунд исчез. А затем вынырнул уже в нескольких метрах от катера и помахал мне рукой. Глаза мне слепило солнце и скачущие по воде блики, поэтому толком разглядеть его я не могла, видела лишь темную голову и руку.
– Э-ге-гей, на судне! – крикнул Радевич.
– Э-ге-гей, человек за боротом! – отозвалась я.
Он еще раз махнул мне, затем развернулся и нырнул. Над водой мелькнула выгнутая спина, черная и блестящая, как у дельфина.
Я постояла еще несколько секунд на палубе, затем быстро развернулась и босиком метнулась в каюту.
Так, здесь я еще не была.
Если подумать, очень удобно хранить свои тайны именно на катере, а не в доме.
Первым делом я прикрепила в незаметное место «жучок». А его «дублера» – чуть поодаль.
Затем принялась все потрошить, обыскивать, фотографировать, влезать в самые узкие щели и выволакивать на свет все, что могло в них скопиться.
Я нашла на полу, под скамьей, скомканную банковскую выписку – отлично, нужно проследить, куда Радевич переводит деньги, и откуда деньги поступают ему. Возможно, тут будет какая-то зацепка!
В ящичке под штурвалом обнаружился старый мобильник – совсем древний, еще с кнопками – и на всякий случай сунула его в корзинку со своими вещами. Может, удастся восстановить его память и что-то оттуда вытащить?
Когда я влезла в систему управления катером и копировала на флешку gps-координаты его перемещений за последние полгода, на палубе вдруг раздался шум, и голос Олега окликнул меня:
– Алина! Алина, ты где?
И вдруг мне почему-то пришло в голову, что сейчас он мог бы убить меня.
Если бы он действительно был в чем-то замешан, если бы подозревал, что я сблизилась с ним не случайно…
Мне думалось, что это я веду на него охоту, но ведь могло быть и наоборот. Он подпустил меня поближе – и наблюдал, изучал, с исполненной превосходства усмешкой следил за моими потугами обвести его вокруг пальца. А вот теперь заманил сюда, в открытое море, где нет ни одного живого человека в радиусе пары километров. Сейчас он войдет, окончательно убедится, что не ошибся, что его подозрения оправдались, усмехнется – и свернет мне шею. Ему это будет легко, у него такие большие, сильные, красивые руки. А дальше уже дело техники: затолкать сигнальную ракету в бензобак, спрыгнуть с борта, отплыть подальше от катера и наслаждаться зрелищем взрыва. Будет очень красиво – багряно-оранжевый столб огня на фоне синего неба!
Никто никогда в жизни не докажет, что Олег сделал это намеренно. Несчастный случай. Известная певица погибла во время взрыва катера.
А Радевич, отброшенный взрывной волной, выжил.
Просто повезло.
– Алина! – снова позвал он.
Я закончила копирование, отключила систему управления и сжала флешку с данными в руке.
Олег заглянул в каюту, и я успела лишь за секунду до этого рухнуть на лавку и сейчас делала вид, что пытаюсь подняться с нее, неуверенно оглядываясь по сторонам. Он быстро шагнул ко мне и обхватил мокрыми ладонями голову.
Ну, вот, он догадался.
Я задержала дыхание…
– Что с тобой? – встревоженно спросил Олег. – Голову напекло?
Он наклонился и прижался губами к моему лбу. Потом с досадой скривился:
– Черт, я холодный после моря: не могу понять, есть ли температура. Как ты себя чувствуешь? Голова кружится?
– Ага, – слабо прошептала я, тем временем заталкивая флешку под плоскую подушку, лежавшую на лавке.
– Так. Ясно.
Он отпустил меня, вышел из каюты. Я слышала, как он ходит по палубе. Затем вернулся и положил мне на голову мокрое полотенце.
– Так лучше? – скупо спросил он. – Продержишься?
– Конечно. Спасибо, – страдальчески прошелестела я.
– Хорошо. Едем на берег, – коротко сообщил он и тут же встал к рулю.
Я смотрела в его широкую, сильную, надежную спину. Как он управляет катером – собранный, уверенный, ничем не выказывающий беспокойства. Стремится как можно скорее помочь, без фальшивых охов и ахов, без сопливого сочувствия…
В груди у меня что-то тяжело, неловко, ржаво ворочалось, скрипело. Было выматывающе больно.
Господи, надо же было так вляпаться!
Я откинулась на подушку и прикрыла глаза.
Мне нужно было придумать, как объяснить Радевичу: как это к вечеру я настолько приду в себя, что в состоянии буду отработать концерт.
Я так и не узнала, что нужно искать.
Володя не давал четкой информации, лишь требовал, чтобы я поддерживала тесную связь с Радевичем, присматривалась ко всему и немедленно сообщала обо всем подозрительном. По выражению его лица во время наших коротких встреч я догадывалась, что и сам он пока ничего не нашел. Что, прослушав все записи разговоров, просмотрев электронную почту, проверив банковские счета и документы, он все так же далек от разгадки этого задания, как и я.
И оттого злится и нервничает.
– Продолжай действовать, – твердил он. – Радевич привязан к тебе, он тебе доверяет. Это хорошо.
Это хорошо…
Однажды у неизменной домашней помощницы Радевича Лали случилось что-то в семье, и она отпросилась на несколько дней.
Олег впервые увидел, как я готовлю. Вошел на кухню и замер, наблюдая, как я ссыпала в глубокую сковороду мелко порезанное мясо с овощами.
– Ты умеешь готовить? – изумился он.
– Боже, Олег, ты каждый раз так удивляешься, когда оказывается, что я обычный человек, – рассмеялась я. – Конечно же, я умею готовить. Что здесь такого?
– Не знаю, – пожал плечами он. – Как-то не вяжется с тобой… Где ты научилась?
Мне хотелось рассказать ему про Бейрут. Как мы с Володей застряли там однажды на полтора месяца. Сидели в какой-то грязной гребаной конуре, ожидая приказа, которого все не было и не было. И как там от скуки Володя обучил меня кулинарным премудростям. Я оказалась на редкость бездарной ученицей – все сжигала, пересаливала, просыпала. А когда приказ, наконец, был получен, я не могла держать оружие: у меня до волдырей был обожжен указательный палец. Но тогда все получилось, в конце концов. Операция была завершена, а я вернулась из Бейрута опытной кулинаркой.
– Да так, везде понемногу, – отозвалась я. – Знаешь, я люблю готовить. Это успокаивает. Когда, например, нервничаешь перед выходом на сцену.
– Неужели ты до сих пор нервничаешь? После стольких лет? – недоверчиво протянул он. – Не привыкла?
– К этому, наверно, нельзя привыкнуть, – протянула я. – Вот ты… Ты же не станешь утверждать, что за годы службы привык к войне? Что тебе не страшно под пулями? Или…
Он задумчиво обхватил ладонью подбородок, побарабанил кончиками пальцев по скуле.
И наконец ответил:
– Это немного другое. Под пулями, конечно, страшно. Но в то же время там присутствует азарт, адреналин. Все кажется немного нереальным, а сам ты – бессмертным. Другое дело – ответственность за других…
Он прошелся по кухне, достал из шкафчика пузатую бутылку виски и два стакана. Плеснул мне и себе.
– Здесь страшнее, потому что если ты примешь неправильное решение, пострадают люди. Люди, которые тебе доверяют, которые слушаются твоего приказа беспрекословно. Но если ты будешь бояться, сомневаться, они пострадают с еще большей вероятностью. Поэтому я однажды решил для себя: «Делай, что должно, и будь что будет». Я просто делаю то, что считаю правильным. И от этого мне спокойно.