– Какой-то древний китайский мудрец сказал, – подхватила я, – что человек, идущий по пусти света, не испытывает ни боли, ни сомнений. Все наши терзания начинаются лишь тогда, когда мы сами знаем, что поступаем неправильно.
– Совершенно верно, – кивнул он. – Именно это я и имел в виду. Нужно действовать как должно. А как должно – ты знаешь сам, просто всегда знаешь где-то внутри – и все.
Я отвернулась к плите, помешивая мясо, и произнесла:
– Просто иногда жизнь складывается так, что поступать как должно – невозможно. Ты знаешь, что так нельзя, но у тебя просто нет другого выхода.
– Так не бывает, – возразил он. – У человека всегда есть выбор.
– Правда? – хмыкнула я.
– Просто люди иногда слишком трусливы, чтобы выбрать правильную сторону.
– Да ты у нас пионер-герой, – отозвалась я. – Ладно, все готово. Давай ужинать.
Мы становились все ближе и ближе.
Едва ли не каждую вторую ночь я оставалась в скромном каменном доме неподалеку от моря. Едва ли не каждый день Олег умудрялся выкроить хотя бы пару часов из своего жесткого графика, чтобы встретиться со мной. И даже когда гастрольный график требовал от меня ехать на другой конец страны, я неизменно заботилась о том, чтобы поездка не заняла больше двух дней и я вовремя вернулась в Стамбул.
Нам было легко друг с другом.
Именно, легко, как будто мы были вместе всегда, а не познакомились несколько недель назад.
Мы не говорили о будущем, не обсуждали, что станем делать, когда закончатся мои гастроли. Я – по понятным причинам. Олег же, как мне казалось, искренне полагал, что это не он, высокопоставленный военный чиновник, связался с обычной певичкой, а я, несравненная Айла, снизошла до него.
И искренне не хотел быть навязчивым.
Я понимала, что он скорее согласился бы снова оказаться под пулями, чем попытался бы как-то на меня давить и на чем-то настаивать.
А впрочем…
Мне не о чем было беспокоиться.
В конце концов, дело будет завершено, и Олег узнает, что все, что было между нами, было всего лишь фарсом, тонкой игрой с определенным расчетом. И мне отчего-то страшно было думать о том, как исказится его лицо – едва заметно, конечно, он ведь так прекрасно умел владеть собой и оставаться невозмутимым в любой ситуации. Я представляла, как чуть ссутулятся его плечи, словно на них разом ляжет едва выносимая тяжесть, как жестче обозначатся скулы и губы сожмутся в тонкую линию. А глаза, которые – теперь я это знала – умеют быть такими теплыми, отзывчивыми, глубокими, вмиг станут бесцветными и плоскими.
С другой стороны, если окажется, что предъявить ему нечего, Олег никогда и не узнает об этом. И я останусь в его памяти всего лишь легкомысленной шлюховатой певичкой, однажды от нечего делать закрутившей с ним роман во время гастролей, а потом свалившей в голубые дали, не растрачивая свое время на оправдания и сожаления.
И, наверное, это был бы самый лучший расклад.
Так или иначе, мне и в самом деле не удалось до сих пор раскопать на Радевича ничего предосудительного. Что было вообще-то странно: уж мне ли было не знать, что у всех всегда есть какие-нибудь тайные страстишки. И, если ничего такого обнаружить не удается, значит, секреты эти настолько серьезные, что человек старательно их прячет. Но в случае с Олегом приходилось признать: либо моя подготовка дала сбой, либо ему и в самом деле нечего скрывать.
В пятницу после концерта я сидела в гримерной, устало стирая с лица макияж. Все мои помощницы куда-то запропастились. Последняя из них, только пару минут назад закончившая быстрыми ловкими руками выбирать шпильки из моих волос и расчесывать спутанные пряди, извинилась, пообещала мигом вернуться и шмыгнула куда-то за дверь.
Я стирала с глаз краску и думала об Олеге.
Сегодня вечером мы не должны были встречаться, а значит, мне не было нужды спешно входить в роль беспечной влюбленной, жаждущей приключений дивы.
Из зеркала на меня смотрел грустный клоун – бледное лицо и темные разводы вокруг глаз, будто черные слезы.
Вдруг зазвонил мобильник.
Номер на экране не определялся. Сколько раз за последние годы со мной происходило такое – внезапный звонок мобильника, засекреченный номер, четкие краткие указания в трубке…
И все равно всякий раз внутри что-то тяжело обрывалось.
Я ответила на звонок, и незнакомый голос тихо произнес в трубку:
– Summertime.
Это был пароль.
– Слушаю, – отозвалась я.
– Выход для персонала. Черный «БМВ», – сказали в трубке.
– Две минуты.
Времени на рефлексии больше не было.
Я быстро умылась, убирая остатки макияжа, влезла в джинсы, футболку и кеды, молча посетовала, что не взяла с собой оружия. Я ведь не знала, что сегодня вечером меня вызовут, и не подготовилась. Впрочем, возможно, на то и был расчет.
Я вызвала в гримерку менеджера и объявила, что после концерта у меня жутко разболелась голова. Что мое появление на благотворительном вечере, запланированное на сегодня, придется отменить, потому что я сейчас же возвращаюсь в отель и ложусь спать.
Тот покивал, мысленно уже соображая, какую правдоподобную легенду выдать устроителям вечера – не станешь же, в самом деле, говорить, что Айла приболела, в противном случае завтра же слухи, раздутые до космических масштабов, просочатся в газеты.
Однако я платила ему неплохие деньги именно за то, чтобы в случае необходимости он был в состоянии ловко извернуться и прикрыть меня. Так что сейчас мне совершенно не стоило волноваться, менеджер выполнит свою работу на «отлично», как и всегда. Он негласно объявит представителям принимающей стороны о том, что у меня грипп, пресс-секретарь проследит, чтобы новость о моем отсутствии не просочилась в газеты. Музыканты будут усердно репетировать, а отряд стилистов будет держать наготове костюмы для следующего концерта и днем, и ночью.
Все будет отлично, потери бойца отряд не заметит.
…Я вышла из гримерной, проскользнула по коридору и выглянула в выход для персонала.
У дверей меня ждала машина, за рулем сидел какой-то бледноватый субъект. Господи, и почему у них у всех всегда такие лица? Словно нарисованный грифелем портрет пару раз энергично потерли ластиком, стушевав все черты…
Я быстро влезла на заднее сиденье и захлопнула за собой дверцу.
Не произнеся ни слова, водитель завел мотор. Машина рванула по ночному Стамбулу.
Как ни странно, в такие моменты меня все еще охватывала тревога. Подлая жизнелюбивая человеческая натура. Казалось бы: не все ли равно должно было быть мне, нынешней, что будет дальше? И даже если предположить самое худшее – что этот ангел Апокалипсиса везет меня сейчас куда-нибудь в глухое место, на загородный пустырь или заброшенный пляж, и там пустит мне пулю в висок, – разве это должно так уж сильно меня пугать? После стольких лет, после всего…
А поди ж ты, умирать отчего-то отчаянно не хотелось.
Впрочем, на этот раз и не пришлось.
Автомобиль, покружив по городу, выехал куда-то на окраину, проскочил в темные ворота и остановился.
– Выходите! – тихо бросил мне водитель.
Кажется, это было всего лишь второе слово, которым он перемолвился со мной за все время.
А я и тем его не удостоила, молча вышла из машины и огляделась.
В остывающем от дневного жара темном воздухе висел какой-то низкий гул. Вот оно что: мы находились на маленьком военном аэродроме. Я стояла прямо на взлетной полосе. Прямо передо мной находился небольшой военный «джет» с услужливо опущенным трапом. Тут и озвучивать приказание не требовалось – и так очевидно было, чего от меня хотят.
Я забралась в салон. И тут же увидела Володю. Он сидел на откидном сиденьи, сцепив руки между колен.
– Привет! – Я опустилась рядом с ним. – А ты романтик, Володечка! Это что же, свидание в воздухе?
Он невесело покосился на меня. Что поделать, с чувством юмора у Володи всегда было не очень…
– Нас вызвали, – буркнул он. – Срочный приказ. Вероятно… Вероятно, хотят услышать о результатах нашей работы.
– Которые напрочь отсутствуют, – подхватила я. – Или тебе удалось что-нибудь нарыть?
– Ничего, – покачал головой он. – Видимо, этот ублюдок – лучший профессионал, чем мы.
Я невольно поморщилась:
– Или просто он ни в чем не замешан.
Володя вскинул голову и пристально посмотрел на меня. В его серых глаза мелькнуло что-то…
Испуг? Раздражение? Ревность?
– Ты увлеклась им! – обвиняюще сказал вдруг он. – Он заморочил тебе голову и ты растеряла всю свою хватку.
– Ну, разумеется, – медленно протянула я, скалясь в ядовитой улыбке. – Это ведь так на меня похоже, да, Володенька? Я всегда так делаю – увлекаюсь кем не нужно и проваливаю задание.
– Значит, нет? – Он вскинул голову, снова бросая на меня короткий цепкий взгляд. – Я не прав?
– Нет, мать твою, не прав! – рявкнула я. – И не смей сваливать на меня свои неудачи! Не моя вина, что нам до сих пор ничего не удалось раскопать. И, знаешь, возможно, если бы нам четче сформулировали, что именно мы должны обнаружить… В чем они его подозревают – в хищении казенных денег, растлении малолетних, шпионаже? Может быть, тогда нам удалось бы показать лучшие результаты…
– Возможно, именно для этого нас и вызывают, – сказал Володя и снова уставился в пол.
Самолет загудел как-то по-новому. Затем содрогнулся всем своим металлическим телом и, быстро разгоняясь, рванулся вперед.
Полет продлился всего полтора часа, но где именно мы приземлились – оставалось загадкой как для меня, так и для Володи.
Ночь, маленький военный аэродром – никаких флагов, гербов, других атрибутов государственной символики. Обслуживали самолет молчаливые люди в военной форме.
Мы могли находиться где угодно – в любой восточной стране.
Впрочем, особенно тратить время на разгадку этой тайны было некогда. С большой долей вероятности, нас ожидали дела куда важнее.
Прямо к трапу был подан темный автомобиль без номеров.