Хасан бился и трепыхался, как подстреленная птица, но вырваться не мог – руки Радевича держали его крепко.
Я невольно кинула быстрый взгляд на его лицо, сделавшееся темным, страшным. Напряженная челюсть, сжатые губы, желваки на щеках, решительный и в то же время хладнокровный, отстраненный взгляд…
Наверное, таким он становился на поле боя.
И я вдруг поняла, каким чудом избежала сегодня смерти там, на заброшенной пристани. Олег мог бы убить меня – вот так же решительно и хладнокровно, убить своими сильными крупными руками.
Но почему-то не сделал этого.
Шахин стал трепыхаться слабее, слегка обмяк, и я тронула Олега за руку:
– Достаточно!
Он кивнул и дернул парня за волосы, вытаскивая из воды. Тот истерически кашлял, фыркал, отплевывался, вращая обезумевшими глазами. Согнулся пополам, скрученный спазмом. Дождавшись, пока он немного придет в себя, я снова наклонилась к нему:
– Ну, так как же, Хасан, вспомнил что-нибудь? Или хочешь еще искупаться?
– Я скажу… скажу… – лихорадочно забормотал парень, все еще прокашливаясь и отплевываясь. – Я скажу, не надо больше, пожалуйста… Один господин, там, на приеме… Я не знаю его имени.
Я вспомнила вдруг, как пожирал смазливого официантика глазами атташе по культуре Завьялов. А что, если слухи о его гомосексуальности были всего лишь специально распространенной дезинформацией? Что, если таким образом он возводил вокруг себя своеобразную ширму? Поэтому я истолковала его интерес к официанту совершенно превратно…
– Какой господин? – подступила я к Хасану. – Из России? Седой, манерный?
– Нет, нет… – замотал головой тот. – Местный, турок… Я видел его по телевизору… Не могу вспомнить фамилию.
– Турок?
– Низкорослый… Черные усы… Болтливый…
– Гюлар, – первым догадался Олег. – Фарух Гюлар.
Как, этот анекдотический персонаж? Смешной, нелепый, тщеславный, кичливый толстячок? Незваный гость, в каждой бочке затычка…
Но если подумать: в самом деле, кто может быть лучшим связующим звеном между заказчиками оружия из «Камаля» и его поставщиком, предавшим Родину Ромашовым?!
Фарух Гюлар.
Обдумывать эту информацию сейчас было некогда, поэтому я просто коротко кивнула Олегу.
– Что он тебе сказал? – продолжал Радевич, все еще прижимая к виску парня дуло.
– Он… – всхлипывал мальчишка, – он сказал, это розыгрыш… Дал мне шприц, сказал, что в нем легкое снотворное. Указал на вас, велел подойти и сказать, что вам звонят по телефону, увести в ту часть сада, где никого нет, и сделать укол. Я сначала отказался, но он дал мне… дал мне четыре тысячи лир. Пожалуйста, не убивайте меня! Я не хотел ничего плохого.
– О-о, и ты, конечно же, поверил, что такие деньги тебя предлагают просто за безобидный розыгрыш, – фыркнула я. – Нет, дружок, ты отлично понимал, что дело серьезное, но согласился. Из жадности!
– Я… Мне нужно было заплатить за учебу, за следующий семестр… Пожалуйста! Я не хотел…
Хасан, мокрый почти по пояс, обхватил голову руками и принялся раскачиваться и подвывать, сидя на полу, в луже натекшей из раковины воды.
Теперь, когда мы все узнали, пацана следовало убрать.
Мы и так достаточно наследили в городе, нельзя оставлять свидетелей.
Еще пару месяцев назад я бы, не раздумывая, приставила пистолет к его виску и выстрелила.
Но сейчас…
Я быстро посмотрела на Олега. Он поймал мой взгляд, чуть сдвинул брови, помедлил секунду и ткнул рыдающего пацана дулом под подбородок.
– Эй, – окликнул он, – Хасан. Ты слушаешь?
Парень вздернул голову и быстро закивал.
– Мы сейчас уйдем, и ты сразу же, не медля ни минуты, соберешь свои манатки и в течение часа уберешься из города. Куда угодно – за границу, в деревню, в горы, хоть на край света, мне плевать. Потому что, имей в виду – горячий привет от тебя господину Гюлару мы передадим, а он к твоей откровенности так лояльно, как мы, не отнесется. Это понятно?
– Да, да, – забормотал парень. – Я все сделаю, я уеду, я никому… Пожалуйста, не убивайте меня. Простите, простите…
– Бог простит, – брезгливо бросил Олег, выпрямился и коротко кивнул мне головой:
– Пошли!
Ночь мы провели в отвратительной комнатке дешевого отеля в самом центре Стамбула. Здесь было куда легче затеряться, чем где-нибудь в пригороде, где на европейскую парочку сразу же обратили бы внимание. В хитросплетении улочек и переулков, подворотен и тупиков легко было отыскать конуру, где тебе за гроши сдадут угол и не спросят лишнего.
Это, конечно, было рискованно – снимать номер, привлекать к себе внимание, оставаться там долее двух часов.
Но у нас не было выбора.
Уже темнело, ночь постепенно наступала на древний город, мягко, но неуклонно заявляя свои права. И нам, измученным этим сумасшедшим днем, требовался отдых. Отползти куда-то в укрытие, зализать раны, прикинуть, чего нам удалось достичь, и разработать план дальнейших действий…
Мы выбрали первый попавшийся щит, рекламировавший комнаты, сдающиеся за почасовую оплату. Ярко намалеванная вывеска, давно не ремонтировавшийся домишко, провонявший кухней, с расходящимся в две стороны коридором и фанерными дверями номеров. За окном – кусок чахлого газона, высохшая пальма, край автомобильной парковки. На парковке – разномастные старые автомобили, мотоциклы, скутеры…
Менеджер, выдавший нам ключи от номера, не отрывал глаз от маленького старомодного телевизора, по экрану которого носились разгоряченные футболисты. Он странным образом напомнил мне отца. Все то немногое время, что мы провели вместе, сопровождал закадровый голос: «Нападающий приближается к воротам. Удар! Ой-ой-ой, какой опасный момент!»
И мне вдруг подумалось: что, интересно, с ним сейчас? Жив ли он, мой… папа.
Помнит ли обо мне?
Хлипкая дверь номера захлопнулась за нами. В отведенной нам комнате было невыносимо жарко и душно. Разумеется, ни намека на кондиционер в этом клоповнике не было. Утлый домик за день раскалился как печь, и сейчас, в сумерках, неохотно отдавал тепло. В густом, словно осязаемом воздухе плавали частички пыли.
От всего здесь – вытертого плюшевого покрывала, застилавшего кровать, колченогих тумбочек, выгоревших обоев, дешевеньких занавесок на окнах, старых журналов на столе – пахло застарелыми запахами еды, ветхости и тлена.
Я забралась с ногами в единственное в комнате кресло, опасно заскрипевшее при таком фамильярном с ним обращении, уткнулась лбом в коленки и начала напряженно думать, пытаться сложить все полученные нами за сегодня сведения в одну общую структуру.
Итак, сделать укол Олегу приказал Фарух Гюлар.
Мне вспомнился прием в доме консула, смутное ощущение какой-то фальши, недоговоренности, какого-то несовпадения.
Саенко…
Он сказал, что абсолютно чужд спорту, никогда в жизни никакими видами спорта не занимался. А несколькими неделями ранее Гюлар сказал мне, что задружился с консулом на почве тенниса. Тенниса, в который Саенко никогда не играл.
Вот оно!
Если бы я не отвлеклась тогда, сообразила, что Гюлар однажды уже соврал мне – притом соврал по такому ничтожному поводу – возможно, мне удалось бы предотвратить то, что случилось со мной и Олегом.
Гюлар солгал мне тогда, потому что ему требовалось объяснить мне свою закадычную дружбу с консулом какой-нибудь естественной, не вызывающей подозрений причиной. Партнеры по теннису – что может быть логичнее и безобиднее? Не мог же он, в самом деле, сказать мне, что искал дружбы с консулом, всеми силами втирался ему в доверие, чтобы стать своим человеком в посольстве, чтобы его присутствие на официальных мероприятиях не вызвало никаких подозрений, стало привычным?!
Я ведь еще тогда подумала о том, что, кем бы ни был поставщик оружия с российской стороны, вряд ли он контактирует с «Камалем» напрямую. У него обязательно должен быть посредник с той стороны – некто, не взывающий подозрений, некто безобидный. И кто же подходит для этой роли лучше, чем анекдотичный, нелепый, тщеславный, шумный, раздражающий Фарух Гюлар?
Допустим…
Я отлично отдавала себе отчет: что бы ни произошло сегодня, окончательно подозрения с Радевича это не снимает. Я уже убедилась, что проявляла позорную необъективность во всем, что касалось его. В случае с ним я не могла себе доверять – это необходимо было учитывать, строя любые теории.
Но допустим, что Радевич действительно ни в чем не замешан. Что предателем, сливавшим вооружение террористам, был Ромашов. Связь со своими заказчиками Ромашов поддерживал через Гюлара. Их тандем до поры до времени действовал безотказно: пересечься, не вызывая подозрений, перекинуться парой фраз, договориться обо всем они могли на любом официальном мероприятии.
Однако со временем об аферах с оружием стало известно, началось внутреннее расследование. Обе стороны понимали, что необходимо как можно быстрее найти «виновного» – человека, на которого можно будет списать все. И жертвой выбрали Радевича: идеальная кандидатура, человек, не вызывающий у окружающих симпатии из-за своего жесткого мрачноватого вида, горделивого поведения, замкнутости, закрытости. Слишком прямой и честный, чтобы догадаться о затеянной вокруг него интриге и предпринять шаги для защиты себя.
Слить Радевича было решено не просто так, а поимев с этой операции максимальный выигрыш: совместить с хищением БУКа. Чем особенно опасна эта пропажа для России – мне достаточно доходчиво объяснил при последней встрече Юрий Остапович.
Итак, все тщательно разработано и подготовлено.
Ромашов заранее готовит поддельные документы, каким-то образом разживается даже не вызывающей подозрений подписью Олега. «Камаль» через Гюлара занимается подготовкой технической части: выделяет людей, которые в нужный момент, надев российскую форму, должны будут забрать БУК с базы и перевезти его…
Куда перевезти – пока неизвестно.
В тот вечер, на который запланирована операция, Гюлар на приеме у консула Саенко велит вколоть Радевичу наркотик, полностью парализующий волю, но позволяющий оставаться в сознании и держаться на ногах. Радевича сажают в машину, где-то по пути к автомобилю присоединяются выделенные «Камалем» военные. Кортеж приезжает на базу, где Ромашов передает охране подписанные Радевичем документы. Сам Радевич, видимо, не выходя из машины, каким-то образом подтверждает свои распоряжения. Может быть, кивает, а может, его присутствия уже достаточно, чтобы никаких сомнений не возникло.