Ничего не отвечая, краем глаза я проследила за тем, что происходило у грузового пирса.
Тяжелый приземистый БУК был уже погружен на корабль, мужчины в камуфляже натягивали на него какой-то брезент. Вероятно, плыть мимо погранпостов с краденым ракетно-зенитным комплексом, открыто стоящим на палубе, не могли себе позволить даже члены «Камаля».
«Володя, где же ты? Они сейчас отплывут – и все будет кончено!»
– А что будет, если я не соглашусь? – медленно спросила я, переводя взгляд с Саенко на Гюлара и обратно.
– Я думаю, вы это и сами понимаете, – пожал плечами эмир. Он сделал какой-то знак пальцами, и на меня тут же уставились дула автоматов четверых стоявших вокруг меня охранников в арафатках. Саенко поморщился и шагнул в сторону, отворачиваясь. Поразительно, какая нежная натура была у этого предателя Родины!
– Решайте, Айла, у меня не так много времени. Второго шанса не будет, – сухо бросил Гюлар.
Ну вот, кажется, и все.
Нет, я могла бы еще поторговаться, могла бы даже согласиться…
А потом слить все Юрию Остаповичу, надеясь, что он не отдаст приказание меня убрать, а найдет более целесообразным использовать мои связи с «Камалем». Таким образом, я стану двойным, нет, даже тройным агентом. Как бы мне в таком случае не запутаться: кому же на самом деле я служу…
Боже мой, я так устала!
Я слишком устала для всего этого.
До приезда сюда, всего несколько недель назад, я считала, что те времена, когда я могла чего-то желать, что-то чувствовать, к чему-то стремиться, остались далеко позади.
Мечты о блистательной карьере, о сцене, успехе, признании…
О личном счастье – глубоких доверительных отношениях, семье, детях…
Со всем этим мне пришлось покончить много лет назад, и единственное, чего я желала теперь: чтобы все как-нибудь закончилось, и меня оставили в покое.
Иногда, отправляясь на очередное задание, я подсознательно желала, чтобы все вышло из-под контроля, и наградой моей стала пуля в затылок.
Разумеется, это садистке с извращенным чувством юмора – судьбе – угодно было перед тем, как привести меня к такому безрадостному финалу, растормошить меня, разбудить и показать, что я теряю! Все эти последние недели в Турции она усиленно пробуждала меня к жизни, счищала с сердца, словно с яблока, кожицу острым ножом…
Она заставила меня снова научиться чувствовать, мучиться, желать, верить!
А теперь швырнула все к подножию эшафота.
Ну, конечно, умереть, когда жизнь не представляла для меня никакой ценности, было бы слишком легко, недостаточно драматично! Зато теперь, когда я впервые за много лет потянулась к человеку, впустила его в свое сердце, поверила во что-то – добро пожаловать в ад!
А впрочем… неужели я и в самом деле поверила, что Юрий Остапович отпустил бы меня? Что я могла рассчитывать в конце всей этой бессмысленной кутерьмы на простое женское счастье?
Я, за спиной которой десятки назначенных мне государством любовников, которых я обманула, соблазнила, выпотрошила и сдала. Я – единственная выстраданная любовь которой (не считая родного моего Саньки) началась с того, что я шпионила за этим человеком, намереваясь вычислить его тайны и слабые стороны и сдать на суд властей. Неужели после всего этого я могла верить, что у меня с Радевичем и правда может что-то быть?!
Боже, да ему будет только лучше, если я исчезну с горизонта.
Это позволит ему вспоминать о нашем небольшом приключении, как об одной из щемящих драматических страниц жизни, закончившейся очень вовремя и не принесшей никаких осложнений.
«Ты ведь и сама знаешь, что он слишком благороден и честен, чтобы вышвырнуть тебя из своей жизни, даже если будет мечтать об этом больше всего на свете», – грустно сказала я самой себе.
А потом коротко усмехнулась, подняла глаза на Гюлара и произнесла:
– Я решила, господин эмир. Ваше предложение мне никак не подходит.
Сухо щелкнули затворы, вскинулись надо мной камуфляжные рукава. Перед глазами почему-то возникло лицо Олега – как тогда, на катере, когда он, веселый и беззаботный, оборачивался ко мне, белозубо улыбаясь и демонстрируя вытащенную из воды здоровенную кефаль.
Прощай…
Краем сознания я успела уловить затрещавшую где-то в стороне автоматную очередь.
А дальше все произошло как-то одновременно и в то же время очень отчетливо, как в замедленной съемке. Какая-то тяжелая сила обрушилась на меня, сталкивая с ящика вниз, на бетонный пол. Еще не понимая, что это, падая назад, я увидела, как обернулись на звук эмир и Саенко, как задвигались, вскидывая оружие, бойцы в арафатках.
Очереди трещали, перебивая одна другую!
Где-то грохнуло, взметнулось рыжее пламя, повалил черный дым. А затем слева, справа, сзади – со всех сторон появились спецназовцы в натянутых на лица черных трикотажных масках с прорезями для глаз.
Володя, поняла я в ту секунду, когда спина моя соприкоснулась с бетоном. Он все-таки успел.
Хорошо…
Я моргнула.
Снова увидела перед глазами лицо Олега – только на этот раз не улыбающееся – жесткое, сосредоточенное, с капельками пота на широком лбу.
Я невольно потянулась, чтобы стереть эти капли, хотела сказать что-то, но тут затылок мой встретился с полом.
Я потеряла сознание.
В забытьи я пробыла, наверное, всего несколько минут. Открыв глаза, я поняла, что нахожусь чуть в стороне от того места, где упала. Мне хорошо была видна часть порта, где происходила перестрелка, причал, возле которого стоял подготовленный сухогруз, мечущиеся по бетонному молу люди. Однако сама я была надежно заслонена какой-то железобетонной колонной, за которую меня отволокли. Чьи-то сильные руки сжимали меня, встряхивали, осторожно хлопали по щекам. Чей-то знакомый голос, болью отдававшийся в груди, окликал меня, стараясь перекрыть стрекот выстрелов и выкрики:
– Алина! Алина, очнись! Посмотри на меня!
Я подняла взгляд – надо мной нависало лицо Олега. Олега, которого здесь никак не должно было быть.
Если только…
Я вдруг поняла, что он одет так же, как люди из охраны эмира – в камуфляжную форму. И голова его точно так же обмотана была арафаткой. В первые секунды я подумала было, что Олег – один из приспешников Гюлара, и у меня внутри все болезненно сжалось.
Нет, нет, это полный бред!
Радевич никак не мог быть одной из шестерок эмира, человеком из его охраны. Он ведь спас мне жизнь, бросился на меня в ту секунду, когда должны были прозвучать выстрелы, повалил на пол, закрыл собой…
– Как… как ты здесь оказался? – спросила я.
– Поехал за тобой, – дернул плечом он.
– Этого не может быть, – помотала головой я.
Мне вспомнилось утреннее шоссе, по которому я гнала на скутере. Слежки за мной не было, это я могла сказать наверняка!
– Нетрудно было догадаться, куда ты направишься, – пояснил он. – И я поехал следом, пробрался на виллу Гюлара, оценил обстановку, вырубил одного из охранников и переоделся в его форму. Господин эмир слишком много внимания уделяет показушности: эти арафатки, может, и выглядят эффектно, зато спрятаться под ними может кто угодно.
Я вглядывалась в его лицо – напряженное и в то же время какое-то веселое, счастливое…
Бой еще не завершился, и Олег как будто бы весь светился от того, что успел выполнить самое важное – прикрыть меня и оттащить с линии огня. Я протянула руку, стерла с его щеки темную полосу какой-то гари. И он чуть повернул голову и прикоснулся горячими губами к кончикам моих пальцев.
– Почему ты поехал за мной? – спросила я, и мой тихий голос почти потонул в грохоте выстрелов. – Думал, я снова тебя обманываю? Хотел проследить, чтобы я привела тебя к моим «хозяевам»?
Он коротко усмехнулся и мотнул головой:
– Нет… – произнес он. – Нет. Я тебе верю.
Ох, черт возьми, в нашем случае это звучало куда как важнее, чем «я тебя люблю»!
Из моего горла вырвался полувсхлип-полустон, я подалась к нему, обхватила руками за шею, спрятала лицо у него на груди, вдыхая такой знакомый, такой родной запах его тела, чувствуя, как он целует мои волосы, лоб, виски, как шепчет:
– Я верю тебе, верю… Я с тобой. Я никогда тебя не отпущу…
Операция по захвату заняла всего несколько минут.
Мне трудно было сориентироваться во времени. Когда я смогла, наконец, оторваться от Олега и поднять голову, все почти уже было кончено. Густо пахло гарью и кровью, валялись на земле подстреленные бойцы – люди эмира и спецназовцы, присланные Володей.
Консула Саенко повалили лицом в бетон, он выдирался, изрыгая проклятия, но чье-то тяжелое колено надавливало ему между лопаток, прижимая к земле.
А потом я увидела, как Фарух Гюлар, или эмир, в сопровождении двух оставшихся в живых телохранителей поспешно поднимается на борт сухогруза.
Я вскрикнула, хотела обратить на это внимание Радевича, он оценил ситуацию еще быстрее меня и уже рванулся вперед.
Однако кто-то из группы захвата успел первым.
Вперед метнулся один из бойцов, в такой же, как и у других, камуфляжной форме и трикотажной шапочке с прорезями для глаз. Он вскинул оружие, прицеливаясь в эмира. И в ту же секунду один из поверженных телохранителей Гюлара, хрипя, приподнялся над полом, нашаривая оружие.
– Пригнись, – отчаянно выкрикнула я, пытаясь предупредить целившегося в эмира спецназовца.
Но не успела.
Выстрелы грянули почти одновременно, с разницей в несколько секунд. Я увидела, как голова забавного усача, оказавшегося самым опасным международным преступником нашего времени, на моих глазах треснула, как арбуз, вспенилась кровью, мгновенно залившей лицо и белую рубашку. Эмир взмахнул руками, накренился и вниз головой полетел со сходней в воду.
Тяжелый удар, выплеснувшаяся на цементный пирс вода, темно-красное пятно у причала…
Дернулся и повалился на землю прошитый автоматной очередью гюларовского телохранителя спецназовец. А сам телохранитель тяжело рухнул обратно на пол, сраженный выстрелом Олега.