… Срок пребывания в провинции подходил к концу. Местные власти и коллеги просили остаться, но и большой босс тоже, оказывается, ждал моего возвращения – даже позвонил лично, и сказал, что место главного редактора новостного канала остается для меня! Боже! Раньше о таком я и мечтать не могла. И, что важно, заметили и оценили мою работу, мой талант, а не кто-то попросил. И, я шагнула в тот возраст, которого так боялась – мне уже сорок. Немного грустно… Сорок, а у меня ни мужа, ни детей, ни любви… Но, говорила я себе, в этом есть своя прелесть – ни от кого не завишу, ни за кого не ответственна, ни из-за кого не плачу, и много свободного времени. Как у Марго!
Когда до моего отъезда оставался месяц, Марк опять приехал в город. На этот раз я отнеслась спокойно – перегорело, и на концерт пошла. Но встречаться с ним не хотела – опасалась возвращения чувств, и боли. Или, что возможно, новых обид и оскорблений от него. И пристроилась в задних рядах, что бы Марк, случайно, меня не заметил.
И опять появилось уже забытое ощущение магии, и единения со всеми, кто был в зале, и с певцом тоже. Мы все были одним целым – вместе пели, вместе горели, вместе радовались и страдали… Марк не изменился, вернее, конечно изменился, повзрослел, и возмужал, но из-за того, что не сходил с экранов, это прошло не заметно. Энергетика его осталось прежней, голос тоже, а вот музыка стала немного другой – более жесткой. И, Марк опять был темноволосым… Композицию про оборванную струну исполнялась последней – песня хоть и была относительно старой, но считалась у Марка лучшей. И звучала теперь по другому – в ней больше печали.
Песня была немного другой, а воспоминания, на меня нахлынувшие – теми же, что и три года назад. Мы вместе, Марк мой, ничего между нами не закончено… Я понимала, что эти эмоции обманчивые, но они были такими сильными, такими реальными! И я заревела, по своему прошлому. Только оно, в наших с Марком отношениях и было реальным. Все остальное – пустые мечты… Впрочем, рыдала не я одна – под эту музыку плакали многие.
И вдруг… Марк взглянул на меня, и будто пронзило током. Нет, этого не может быть! Он не может разглядеть тех, кто на последних рядах! На всякий случай я спряталась за спину какого-то парня, а потом и вовсе ушла.
От волнений, переживаний и воспоминаний я не могла вести машину, и пошла пешком. Нет, никаких метаний и горений в моей душе не было – была грусть. Все эти годы я запрещала себе думать о Марке, и вспоминать о том, что было между нами. Теперь позволила. Да, он делал глупости, и ошибался по поводу меня. Часто пропадал и не выходил на связь. И не дарил мне подарков и цветов. Но, он написал мне песню. Много ли на свете женщин, которым посвящали песни? И покрасил волосы, стоило мне сказала, что нравятся блондина. А я не оценила этих поступков, недовольная, как мне казалось, недостаточным с его стороны вниманием. Я, взрослая и умная женщина, тоже ошибалась…
… Вернувшись в Москву, сразу отправилась к себе, никому, даже Марго, не позвонив – мне нестерпимо хотелось в МОЙ ДОМ, в свою квартиру. Вошла и остолбенела – в прихожей горел свет, а в гостиной бубнил телевизор. Марго? Машка?
Я быстро шагнула вперед. Дежавю! На диване сидел Марк, и щелкал пультом телевизора.
– Ты что тут …? – пробормотала я, не веря глазам. Даже головой потрясла, что бы прогнать видение.
Но оно не исчезало. Марк отбросил пульт, встал и подошел ко мне. Да, он изменился. Теперь он был МУЖЧИНОЙ. Большим, сильным, и с грустными глазами.
– Привет! – сказал он, и обнял меня – Я видел тебя на концерте. Ты плакала. Прости… Я был таким дураком…
Слегка отстранился, взглянул на меня, и произнес:
– Простишь?
Глаза Марка уже не были грустными – они были затуманены желанием, а на губах появилась легкая лукавая улыбка… Он знал что прощу, что простила давно, да и прощать не за что.
– И что ты лыбишься? – спросила я, и хотела парня оттолкнуть, но почувствовала… почувствовала…
Ноги млеют, я обхватываю Марка за шею, что бы не упасть, и мы падаем вместе, на старинный ковер, доставшийся мне от бабушки.
Конец.