Послушно отмерив ещё десять миллилитров, я перенесла их в горшок. Сбегала до раковины, наполнила стакан водой до самого края и вновь перенесла всё его содержимое в горшок. Объяснила:
— Чтобы минимизировать потери вещества.
— Какие страшные слова ты говоришь, Варя. С ними даже магии тяжело справляться.
А вот цветку мои слова понравились. В продолжение старых пустились в рост молодые стебли, и на тех тоже проклюнулись листья. Самые взрослые бойцы увеличили диаметр своей листовой пластинки раз в пять, став совсем взрослыми. И где-то там, в их тени, я вдруг заметила совсем ещё скромные, но настроенные весьма серьезно цветочные почки. Ещё пара дней, и они предстанут во всём своем великолепии (я почти уверена, что окажется оно огненно-алым).
— Я дарю этот цветок тебе, — улыбнулся Гетбер.
Я улыбнулась в ответ, но все-таки собрались мы тут по иному поводу:
— Так и должно было произойти? Я имею в виду скорость оживления и результативность…
— Примерно, — Гетбер покачал ладонью из стороны в сторону. — Чуточку медленнее, в половину, но в целом, Варя, как бы мы не пытались загнать магию в строгие границы, у неё все равно есть некая, скажем, размытость, элемент непредсказуемости.
Если отбросить примечания — скорость выросла, в то время как вложения уменьшились. Так и запишем в лабораторном журнале: эксперимент удался! Эффективность заклинания выросла не менее, чем в шесть раз, но, скорее всего, ещё больше, поскольку в своих подсчетах я не учитывала время на создание заклинания.
Я перенесла горшок на подоконник, поближе к микроскопу. И коснулась глянцевых зеленых листьев, чтобы удостовериться, что они действительно существуют в этой реальности, какой бы непонятной она ни была.
— А что будет, если напоить этой водой человека? — поинтересовалась, повернувшись к Гетберу.
— Думаю, у него сердце лопнет. И даже не от счастья, а от перегрузки. Хотя, если эту воду поднесешь к его губам ты, думаю, что-то счастливое в его кончине всё-таки будет. Лично я был бы не против, если бы за мгновение до смерти ты напоила меня этой хрустальной водицей.
— Скажите лучше, куда деть остатки, — прервала я порыв. А осталось колдунствомодифицированного продукта ещё больше половины от исходного объема.
— Оставь мне, — предложил Гетбер. — Перенесу во флакон без этикетки и буду носить в кармане. Если вдруг окажусь в плену, у меня будет лёгкий и почти безболезненный способ избежать допросов. Я вспомню этот наш вечер, и… Эй!
Окна здесь открываются, пусть и со скрипом — я воспользовалась ими в первую очередь, как только узнала, что теперь главенствую над лабораторией. Так вот: волшебная водица отправилась прямиком под куст сирени, соседствующий с барбарисом. Именно этот факт так возмутил Гетбера.
И уже через секунду куст вспыхнул ярко-белым пламенем, словно воплощение всего невинного, доброго и честного, что ещё существует хотя бы в каком-то мире. Расцвел всеми своими цветками, что ещё минуту назад сидели на кусте, сжатые в зеленые клубки. Ярким флагом забелел на фоне своих скромных собратьев, но это был символ не поражения, а победы.
Надеюсь, в академии нет любителей прогуливаться по улице и высматривать цветущие кусты. Иначе этот, вспыхнувший под окнами моей лаборатории, вызовет у них некоторые вопросы.
— У нас есть нечто вроде традиции, — поделилась я, — искать у сирени цветок с пятью лепестками. Потом загадывать желание и… съедать этот цветок. Говорят, так желание наверняка исполнится. Сколько ни искала, никогда не находила.
— Интересные вкусовые пристрастия, — хмыкнул Гетбер. — Но, если ты так хочешь… Сейчас приблизим исполнение твоего желания.
Он приблизился ко мне, коснулся дыханием шеи, и я отступила на шаг назад. А Гетбер вдруг резко потянул на себя оконную створку — её скрип, кажется, слышала вся академия — и одним легким движением перелетел через окно высотой мне по пояс.
И вновь это раздвоение личности. Благоразумная я твердила: нужно как можно скорее попросить Гетбера вернуться и, не стесняясь в выражениях, поделиться тем, что я думаю по поводу его глупых поступков. А вторая — броситься вслед за ним, зарыться целиком в этот куст сирени, вдохнуть его чудный аромат и, быть может, даже улыбнуться, встретившись взглядом с Гетбером…
Поэтому я осталась стоять, молчаливо наблюдая за ним. И размышляла.
Что Гетберу от меня надо? Почему он вызвался мне помочь, жертвуя отдыхом? Его интерес к моей скромной персоне в самом начале нашего знакомства я ещё могу объяснить хотя бы тем, что ради моих занятий у него отобрали аудиторию. Всегда интересно, кого именно поставили выше тебя и чем он это заслужил.
Но теперь, когда Гетбер понял, что я из себя ничего интересного не представляю, почему он до сих пор не оставит меня в покое?
Он почти полностью слился с темнотой: различать Гетбера удавалось лишь по движениям ладоней, активно рыскающих по поверхности веток сирени. Однако прошло совсем немного времени — точно не скажу, засекать я перестала, — когда Гетбер вынырнул из куста и приблизился к окну.
На открытой ладони лежали два цветка. Я взяла один из них и всмотрелась: к трубчатой ножке в самом деле крепились пять лепестков, таких тонких, что сквозь них спокойно прошёл свет от лампочки. Надо же!.. Сколько часов я в своё время провела рядом с кустами сирени в надежде на чудо, тогда как ему хватило пары минут!
— Второй тоже забирай, — предложил Гетбер. Воротник плаща загнулся в обратную сторону, а волосы растрепались и подцепили на себя ещё два цветка сирени.
Два самых обычных цветка. Я убедилась в этом, когда, повинуясь внезапному порыву, склонилась через окно и сняла их с волос Гетбера в собственную ладонь. Моя рука замерла рядом с его лицом, и я заметила тихо:
— Второй цветок можете оставить себе.
— Тебя ведь загадаю, — не то предупредил, не то припугнул Гетбер. — А оно возьмёт и исполнится. Что тогда будешь делать?
— Если вы не станете применять к этому желанию своё колдовство, тогда вряд ли.
— С колдовством неинтересно, — произнёс Гетбер. Свободной ладонью потянулся к моей, сжимающей те два самых обычных цветка. Едва коснулся кончиками пальцев костяшек, как я отдернула руку, прижала её к груди. — Что и доказывалось… Колдовство дало бы покорность… то есть такие условия, в которых не может жить огонь. Не хочу показаться чересчур метафоричным, но, если он есть внутри меня, значит, и в тебе должен разгореться. Иначе неинтересно.
— Огонь, говорите? — уточнила я.
Гетбер кивнул без тени насмешки в глазах.
Я отвернулась, оставила на столе все три добытых мной цветка, убрала камень обратно в шкатулку, но пока не стала прятать в её раковину. Заметила, все ещё не глядя на Гетбера:
— Думаю, на сегодня опыты закончены. Мне нужно подумать над тем, что делать дальше.
— Отлично, — заметил Гетбер по ту сторону окна. — Завтра я буду в том же месте и в то же время, и я имею в виду не этот прекрасный куст — можешь подойти за мной, если успеешь придумать дальнейшие действия к тому времени. Спокойной ночи, Варя.
Я не выдержала и все-таки подошла к окну:
— Вы не собираетесь перелезать обратно?
— Нет, — он помотал головой. — Зачем лишний раз я буду утруждать тебя своим присутствием?
Развернулся, пролез между кустами — и тьма поглотила его целиком, даже подушечек пальцев не оставила. Ну и правильно. Слишком много эти пальцы себе позволяют. Я закрыла окно — в лаборатории успело похолодать. Одной рукой обнимая себя за плечи, выключила свет и только потом спрятала шкатулку на её законное место под раковиной.
Слабого света фонарей вдалеке хватило, чтобы отличить цветок с пятью лепестками от тех, которые я сняла с шевелюры Гетбера. Я покрутила его в руках, вдохнула почти уже рассеявший аромат — запах юности, нежной и хрупкой, лишенной серьезных разочарований. Я ведь теперь и не знаю, чего хотела бы. Повзрослела — и перестала знать. Ошибаются все те, кто думает, что с годами к нам приходит мудрость. Как по мне, со временем мы лишь теряем надежду. Когда её совсем-совсем не остается — значит, и в жизни мы уже утратили смысл.
И всё-таки — как же хочется на мгновение почувствовать себя маленькой и наполненной верой! Я зажмурилась, положила цветок на кончик языка и пожелала: пусть каждый получит то, что заслуживает.
А ведь цветки сирени, как оказывается, горчат.
Глава 5О женщинах и кораблях
Лаванда? Неужели? Значит, всё, пережитое мной в Вейзенской академии в самом деле оказалось сном? Это же надо было так устать! Сколько я спала? Точно не меньше двух суток, иначе не успела бы насмотреться столько всякого разного. Надо скорее вставать и собираться. Никто меня, конечно, не уволит, если я пропущу ещё и сегодняшний день — я уже на год вперёд наработалась, если вспомнить все те поздние вечера или выходные, которые я провела в лаборатории. Но в гости могут заявиться. Поинтересоваться, чего это я решила разболеться, хотя прежде со мной такого не приключалось, и почему не поставила руководство в известность. А у меня ведь тут бардак…
Подскочила, распахнула наконец глаза — и испытала разочарование одновременно с облегчением. Никуда я не возвращалась.
А лавандой пахнет по той причине, что ко мне в гости заглянула Ирмалинда. На углу стола, свободном от листков с контрольными — коричневый глиняный чайничек, чашка в том же стиле и записка: «Вдохновляет на свершения и избавляет от переживаний». Наверное, начала реализовывать рецепты, предложенные её учениками. А особо ценными решила делиться со мной.
Завтрак я пропустила — не было совсем никакого желания встречаться с равнодушной преподавательской толпой. Греясь под утренними солнечными лучами, напилась отвара от Ирмалинды, проверила десяток контрольных и посчитала, сколько предстоит проверить в будущем. Каких-то сто тридцать две штуки… И все-таки, думаю, спустя ещё пару десятков я перестану делать исправления и оставлю только замечания.