На каком курсе студенты разбираются в этой путанице? Надо будет узнать у кого-нибудь мимоходом. И попробовать сходить на лекцию, чтобы понять: это авторы пособия по стихийной магии не обладают талантом рассказчика, или сама магия не приспособлена для понимания?
В любом случае, после такого увлекательного чтения проверять контрольные оказалось одним удовольствием. Я наконец покончила с ними — завтра обрадую студентов. Нотка волшебства в наших лекциях закончилась, а до новой надо ещё дожить, так что на грядущей лекции мы продолжим разбираться с классической химией. Свойства разных классов соединений будем учить. Вместе выть начнём… А там и органика подтянется, так хоть вешайся. Но без органики в понимании химии далеко не продвинешься.
Идти до лаборатории в очередной раз мне не хотелось, так что я спрятала камень во внутренний шкаф стола, да и время было уже позднее… Опять не высплюсь. Следующей ночью точно нужно лечь вовремя, иначе утром я вставать откажусь.
Ночь выдалась на удивление спокойной.
Снилась мне весна.
Цветущая и радостная, когда сердце замирает от каждого ласкового слова, тает от приветливой улыбки. И вот тебе уже на десять лет меньше, чем сейчас, главная головная боль осталась позади — четверть ты закончила успешно. Теперь можно гулять с утра и до самого вечера, вдыхая пропитанный любовью воздух, и мир ведёт тебя в танце, где просто невозможно оступиться, поскольку в нём нет неправильных шагов.
Я проснулась даже раньше, чем хотела. И первым делом решила все-таки прогуляться до лаборатории, негоже таким солидным камням лежать где попало, даже без шкатулок.
И сразу же пожалела, что пошла.
Поскольку от лаборатории моей, если можно так сказать, ничего не осталось.
Дверь оказалась приоткрытой, и это сразу же меня насторожило, поскольку я всегда запираю её на ключ.
А внутри, как оказалось, образовался хаос. Ещё вчерашним вечером всё стояло на своих местах: колба к колбе, баночка к баночке. Сейчас же дверцы были распахнуты, шкафчики разворочены — их содержимое совершенно безобразно валялось на полу, где-то разбитое. Даже под раковину не постеснялись залезть. Я заглянула внутрь: шкатулка с зелёным камнем исчезла.
Замерли книги — птицы с распахнутыми крыльями. Микроскоп лежал, поваленный набекрень. Рядом с ним устроился лежащий на боку горшок каланхоэ, который мы вместе с Гетбером восстанавливали таким трудом, и это, наверное, стало последней каплей.
Я не стала ничего поправлять. Сразу же развернулась и направилась прямиком к Феранте. Шла по коридорам, сжимая кулаки, и никого вокруг не замечала. Как так можно было посметь? Напасть на мою лабораторию, которую я с таким трудом приводила в порядок. Не верилось, что это мог совершить ученик или преподаватель академии. У меня ведь только начало что-то получаться. А они решили разрушить не только материальную сторону — место, в котором я работаю, — но и моральную, загубить мою надежду на успех. Я готова была самолично устроить исследование и отыскать виновных. Это уже не походило на шутку.
Благо, Феранта оказалась на месте. Возвращались в лабораторию уже вдвоем.
Рядом с ней я растеряла весь боевой настрой. Да, я держалась уверенно, но до решительности Феранты мне все ещё было далеко. И я сменила роль — с позиции бойца перешла в позицию жертвы. Теперь хотелось обессиленно рухнуть, прижаться к стене и спрятаться от всего мира.
Ну как же так?
Феранта оказалась так же безжалостна, как и взломщики моей лаборатории. Она прошлась вдоль шкафчиков, лабораторное стекло хрустело у неё под каблуками, но Феранта даже ни разу не остановилась. Остановилась Феранта только у окна. Постояла секунд десять, глядя на полный цвета куст сирени, и поправила горшок с каланхоэ. Потом обернулась ко мне и спросила:
— Что насчёт камней? Они пропали?
Нас разделял целый мир, увязший в последствиях великого разрушения. Я стояла в противоположном конце лаборатории в непосредственной близости от двери. Почти прижималась к дверному полотну.
— Только зелёный, — ответила я. — Его забрали вместе со шкатулкой. Розовый этой ночью был у меня в комнате, поэтому он все ещё при мне.
— Хорошо, — заметила она. — Зелёный — пустой. Ещё и в шкатулке. Хорошо.
— Многим было известно, где располагается моя лаборатория? — спросила, вспоминая о вечере, который мы провели здесь вместе с Гетбером. Вот уж кому точно было известно. Надо было глаза ему завязать, что ли, когда вела сюда…
— Достаточно многим. При этом любой желающий мог весьма легко это узнать. Это тупиковая ветвь. Я подумаю, от чего нам следует оттолкнуться, чтобы узнать, кто это совершил.
— Мне убраться здесь?
— Не стоит. — Феранта дернула ручку окна и кивнула, когда окно оказалось закрытым. — Не приходите сюда сегодня. Отдохните. Возможно, я отправлю кого-то из доверенных лиц. Пусть посмотрят — сделать вид, будто ничего не произошло, мы, естественно, не можем. Завтра я вызову вас, и мы обсудим дальнейшие действия.
Я едва не опоздала на собственную лекцию, да и материал рассказывала отстраненно и как-то неуверенно. Так что слова мои скорее вызывали вопросы, чем давали ответы. От расспросов после лекции отмахнулась стопкой проверенных контрольных. Впрочем, от всякого внимания избавиться мне все-таки не удалось.
Вилсон.
Он не проявил никакого интереса к контрольной, зато проявил его ко мне. Я стояла в стороне, ожидая, пока все желающие разберут подписанные своим именем листочки, и он вдруг прервал моё одиночество. Приблизился и признался:
— Если честно, то я мало что понял.
— Это нормально, — утешила его я. — Будем разбираться.
— Зато вчерашняя лекция мне очень понравилась. Это здорово, что за такой короткий срок вы успели столько всего изучить.
— Спасибо, я стараюсь.
Он замер в нерешительности, будто хотел поговорить о чем-то ещё, но пока не успел подобрать формулировки. И я решила его опередить.
— Вилсон, у вас завтра есть лекция у… Гетбера? — тихо спросила я, который раз осознав, что о Гетбере мне известно одно лишь его имя.
— Да, — ответил он. — В десять утра, здесь же. Желаете прийти?
Больше заняться мне все равно нечем — лаборатории меня лишили. Тем более, меня на эти лекции уже когда-то приглашали.
— Приду, — пообещала я. — Мне говорили, у него весьма любопытная манера преподавания.
— Да… — протянул Вилсон, — есть такое. На секунду прикроешь глаза и, считайте, дальше можно не слушать. Очень легко потерять нить рассуждения.
В принципе, от Гетбера в обычной жизни это мало чем отличается.
— Может, вы кого-нибудь посоветуете? Такого, чтобы лекции были относительно понятны. Хочется набраться опыта.
— Самыми понятными лекции были на первом курсе, — вздохнул Гетбер. — Там мы в большинстве своём повторяли всё то, что было изучено в школе. На самом деле, в этом вопросе я вряд ли могу быть вам полезен. Я не самый прилежный ученик, хотя я и рад, что вы именно ко мне обратились по такому вопросу. Я и сам бы хотел узнать одну вещь.
Ну вот. Все-таки обнаружил в себе смелость.
— Секунду.
Контрольных на преподавательском столе почти не осталось, зато там столпились студенты, которые хотели что-либо у меня уточнить. Я пообещала, что все варианты контрольной мы обязательно разберем уже послезавтра, чтобы разом избавиться от всех сомнений. Подцепила листок Вилсона и вернулась к нему.
Он молча взял контрольную из моих рук, даже не взглянув на мои комметарии. И добавил уже куда решительнее:
— Вы слишком быстро ушли в тот вечер.
Его слова коснулись чьих-то заинтересованных ушей, и я почувствовала на себе пару взглядов. Улыбнулась и предложила:
— Ещё секунду?
Вилсон дождался, пока я закрою опустевшую аудиторию, и только после этого заговорил вновь:
— Я просто хотел спросить, нормально ли вы добрались. У вас не было с собой ни плаща, ни зонта, а погоду штормило слишком сильно для здешних мест.
— Но ведь и у вас не было запасных зонтов и плащей, что уж о своих собственных говорить.
— Да, — согласился Вилсон, — но я бы что-нибудь придумал.
Я вспомнила минуты, проведенные под ливнем по соседству с Гетбером, вспомнила наши вечерние посиделки и утренние фейерверки. И ответила:
— Добралась я нормально, но спасибо за беспокойство.
Попыталась улыбнуться, и Вилсон улыбнулся в ответ. На этом обмен любезностями следовало заканчивать. Я объяснилась занятостью и ушла в привычном направлении — к лаборатории. Однако остановилась, едва скрывшись за поворотом.
Итак, как выяснилось утром, сегодняшний день у меня полностью свободен. Даже почитать особо и нечего, кроме того самого пособия по работе с камнями, до которого я никак не доберусь. Да и в библиотеку не пойдешь — предыдущие книги бы сдать прежде, чем брать новые. Но к ним я доступа не имею.
Вилсон про младшие курсы говорил.
Не то чтобы я много гуляла по Вейзенской академии, но по кое-каким местам все же проходила. Если меня не подводит память, студенты помладше заняли соседний коридор. Посмотрю, караулит ли кто дверь. А вдруг и вправду повезёт послушать что-нибудь интересное. У меня с собой даже бумага есть и ручка — сойду за ответственную.
Я вернулась к собственной преподавательской аудитории — Вилсона там уже не было. И пошла дальше.
Студентов помладше в самом деле не пришлось долго искать. Группок я насчитала целых три — выбирай, какая угодна душе. Правда, есть ещё кое-какая загвоздка: если за старшекурсницу меня ещё можно принять, то для младших курсов я оказалась слишком взрослой. Тяжесть прожитых лет легла на плечи и потушила огонёк в глазах. Я смотрела на студентов и не верила тому, что сама когда-то была такой же. Куда исчезло с лица воодушевления, где я потеряла открытость и готовность к новым свершениям?
Я присоединилась к самой многочисленной группе и погрузилась в себя, будто желала стать невидимой. Прогонят — и ладно. Хотя, судя по моей вчерашней лекции, присутствие посторонних — это для Вейзенской академии обыденное явление, даже разрешение у преподавателя спрашивать необязательно. В собственные студенческие годы на лекции других факультетов я не ходила — свои то посещала не всегда, не хватало ни сил, ни времени. И сама только пару раз видела незнакомых ребят на наших занятиях.