– Можете успокоить отца, что я прекрасно осведомлен. Этот вот портфель, – он ткнул в него носком ботинка, – битком набит заметками обо всех сторонах проблемы, какие можно себе представить.
– В самом деле, сэр?
– Да, по-моему, я проиграл все возможные варианты. Так что ступайте успокойте отца.
– Не премину, сэр.
Напряжение, видимо, слегка отпустило мистера Кардинала. Он еще раз лягнул портфель, от которого я все время отводил взгляд, и произнес:
– Вы, наверно, задавались вопросом, почему я всегда держу его при себе. Теперь будете знать. Вдруг бы он попал в чужие руки – представляете?
– Возникло бы весьма щекотливое положение, сэр.
– Впрочем, – сказал он, внезапно выпрямляясь в кресле, – разве что отцу пришел в голову какой-то совершенно новый фактор, который, по его мнению, я должен осмыслить.
– He думаю, сэр.
– Нет? Дополнительных сведений об этом Дюпоне не поступало?
– Боюсь, что нет, сэр.
Я с огромным трудом скрыл овладевшее мной отчаяние, обнаружив, что задача, которую я считал почти что решенной, на самом деле стоит передо мной во всей своей неприступности. Кажется, я как раз собирался с мыслями для нового приступа, но тут молодой человек вдруг вскочил и сказал, прижимая портфель к груди:
– Ну ладно, пойду-ка я подышу свежим воздухом. Спасибо за помощь, Стивенс.
Я намеревался безотлагательно провести с мистером Кардиналом новое собеседование, но к этому не представилось случая главным образом потому, что в тот же день к нам пожаловал американский сенатор мистер Льюис, которого мы ожидали только через двое суток. Я находился внизу в буфетной и составлял заказ на продукты, когда над головой у меня послышался шум, который не спутаешь ни с каким другим, – во двор въехали автомобили. Я поспешил наверх и – надо же такому случиться! – столкнулся с мисс Кентон в служебном коридоре, разумеется, том самом, где произошла наша последняя размолвка. Это неудачное совпадение, возможно, и побудило ее с детским упрямством настаивать на том, о чем она заявила в прошлый раз. Ибо, когда я поинтересовался, кто приехал, мисс Кентон бросила на ходу:
– Через третьих лиц или запиской, мистер Стивенс, если дело не терпит.
Очень, очень досадно, но выбора у меня, разумеется, не оставалось – я должен был спешить наверх.
Мистер Льюис вспоминается мне как весьма дородный джентльмен, с лица которого почти не исчезала добродушная улыбка. Преждевременное его появление причинило очевидные неудобства его светлости и коллегам – они рассчитывали побыть одни еще день-другой, чтобы все подготовить. Однако же обаятельная непринужденность мистера Льюиса и произнесенная им за обедом фраза о том, что Соединенные Штаты «неизменно стоят на стороне справедливости и готовы признать, что в Версале были допущены ошибки», в немалой, видимо, степени помогли ему снискать доверие у «нашей команды». За обедом разговор о достоинствах Пенсильвании, родного штата мистера Льюиса, медленно, но верно возвращался к предстоящей конференции. Когда же джентльмены достали сигары, то пошли высказывания, так же мало предназначенные для чужих ушей, как и соображения, звучавшие за столом до приезда мистера Льюиса. Тут-то мистер Льюис и произнес:
– Да, господа, наш мсье Дюпон человек непредсказуемый. Но позвольте заметить, что в одном отношении можно держать пари, не рискуя остаться внакладе. – Тут американец подался вперед и махнул сигарой, чтобы привлечь внимание. – Дюпон ненавидит немцев. Ненавидел еще до войны и ненавидит теперь, да так, что вам, господа, этого просто не понять. – С этими словами мистер Льюис снова откинулся на спинку кресла, и на лице у него заиграла привычная добродушная улыбка. – Но согласитесь, – продолжал он, – трудно винить француза за ненависть к немцам. В конце концов, у француза на это хватает причин.
И мистер Льюис обвел взглядом стол, за которым воцарилось легкое замешательство. Потом лорд Дарлингтон заметил:
– Известная горечь тут, естественно, неизбежна. Но ведь и мы, англичане, мы тоже упорно и долго воевали с Германией.
– Но вы, англичане, кажетесь мне другими в том смысле, – сказал мистер Льюис, – что, в сущности, больше не питаете к немцам ненависти. Однако французы считают, что немцы уничтожили вашу европейскую цивилизацию и поэтому заслужили любую самую страшную кару. Конечно, нам в Соединенных Штатах такой подход представляется непрактичным, но чему я не перестаю удивляться, так это отчего вы, англичане, не заодно с французами. В конце концов, как вы сами сказали, Британия тоже понесла в войне большие потери.
Снова последовало неловкое молчание, после чего сэр Дэвид довольно неуверенно возразил:
– Мы, англичане, нередко расходимся с французами во взглядах на такие вопросы, мистер Льюис.
– Понятно. Так сказать, различие в национальных темпераментах.
При этих словах улыбка мистера Льюиса сделалась еще шире. Он молча кивнул, словно подтверждая, что теперь ему многое стало ясно, и затянулся сигарой. Задним числом, вероятно, кое-что вспоминается теперь по-другому, но у меня твердое ощущение, что именно в ту минуту я уловил в обаятельном американском джентльмене некую странность, может быть, двуличие. Если у меня, однако, в ту минуту и родились подозрения, лорд Дарлингтон, судя по всему, их не разделял, ибо после очередной неловкой паузы его светлость, похоже, пришел к определенному решению.
– Мистер Льюис, – произнес он, – позвольте высказаться начистоту. Тут, в Англии, у большинства из нас нынешняя французская позиция вызывает презрение. Можете называть это различием в национальных темпераментах, но я рискну утверждать, что речь идет о вещах посерьезней. Негоже злобствовать на противника после того, как конфликт исчерпан. Уложили его на обе лопатки – и схватке конец. Поверженного врага не бьют ногами. С нашей точки зрения французы ведут себя все более варварски.
Мистер Льюис, видимо, не без удовлетворения выслушал эту тираду. Пробормотав что-то одобрительное, он одарил всех сидящих довольной улыбкой сквозь густое облако табачного дыма, висевшее над столом.
Наутро прибыли две дамы из Германии – тоже раньше, чем их ожидали. Они ехали вместе, несмотря на бросающуюся в глаза разницу в происхождении и общественном положении, и привезли с собой внушительную команду горничных и лакеев, не считая горы чемоданов. Во второй половине дня пожаловал джентльмен из Италии в сопровождении камердинера, секретаря, «эксперта» и двух телохранителей. Не представляю, что этот джентльмен мог думать о нашей стране, раз прихватил этих последних, но, должен сказать, довольно дико было видеть в Дарлингтон-холле двух молчаливых громил, которые всегда околачивались в нескольких ярдах от того места, где в данный момент находился итальянский джентльмен, и подозрительно косились по сторонам. Как потом, кстати, выяснилось, телохранители работали посменно: кто-то из них днем спал в самое неурочное время, с тем чтобы ночью у хозяина оставался хотя бы один бодрствующий страж. Едва узнав про эти меры предосторожности, я попытался сообщить о них мисс Кентон, но она снова отказалась вступать в разговор, и мне, дабы довести дело до конца, пришлось-таки написать ей записку и подсунуть под дверь гостиной.
На другой день приехали новые гости, и хотя до открытия конференции оставалось целых двое суток, Дарлингтон-холл оказался набит людьми разных национальностей; они разбредались по комнатам и беседовали или бесцельно бродили по холлу, коридорам и лестничным площадкам, разглядывая картины и предметы старины. Друг с другом гости были неизменно предупредительны, однако на этой стадии воздух в доме как бы пропитался напряженностью, порожденной большей частью взаимным недоверием. Заразившись беспокойством хозяев, приезжие слуги и камердинеры поглядывали друг на друга явно неприветливо, и мои подчиненные были, пожалуй, только рады, что работа не оставляет им времени на общение с чужаками.
В один из таких дней, когда меня рвали на части со всякими делами и просьбами, я случайно глянул в окно и заметил юного мистера Кардинала – тот прогуливался на свежем воздухе, как всегда, при портфеле. Молодой человек медленно шел по дорожке вокруг лужайки, погруженный в глубокое раздумье. Одинокая эта фигура, конечно, напомнила мне о поручении его светлости, и я прикинул, что открытый воздух, непосредственная близость к природе и, в частности, пасущиеся неподалеку гуси, которые годятся в качестве примера, – неплохая обстановка для того, чтобы провести порученный разговор. Я даже сообразил, что если, не теряя времени, выскочить из дома и укрыться за пышным кустом рододендрона у дорожки, то мистер Кардинал как раз пройдет мимо. Тогда я смогу выступить из-за укрытия и исполнить порученное. Допускаю, что мой стратегический план не отличался особой тонкостью, но прошу принять во внимание, что и стоявшая передо мной задача, хотя, конечно, важная, в то время едва ли могла считаться первоочередной.
Почву и листву на кустах и деревьях прихватило легким инеем, но для этой поры день выдался мягкий. Я быстро пересек лужайку, схоронился за кустом и вскоре услышал шаги мистера Кардинала. К несчастью, я немного ошибся в расчетах. Я собирался выйти из-за куста, когда мистер Кардинал будет еще на подходе, с тем чтобы он меня заблаговременно увидел и решил, что я направляюсь к беседке, а может, и к домику садовника. Я бы в свою очередь сделал вид, будто только что его заметил, и затеял непринужденный разговор. Получилось, однако, так, что я затянул с выходом и, боюсь, несколько испугал юного джентльмена, который отпрянул и обеими руками прижал к груди портфель.
– Виноват, сэр.
– О господи, Стивенс! Как вы меня напугали! Я было подумал, что обстановка у нас накаляется.
– Виноват, сэр. Но дело в том, что мне нужно вам кое-что передать.
– О господи, ну и напугали же вы меня.
– С вашего позволения, сэр, я сразу перейду к существу дела. Извольте обратить внимание вон на тех гусей.
– Гусей? – Он удивленно огляделся. – Да, вижу. Действительно гуси.