Пименов еще раз примерился — да, со спаркой в каюту не проникнуть и в коридор скорее всего не пронырнуть. Нужен баллон-одиночка, малой емкости — с ним можно рискнуть пробраться внутрь корпуса; но удастся ли с ним пройти коридор — еще вопрос.
Завибрировал компьютер на кисти, и, бросив на него взгляд, Пименов заторопился наверх.
На поверхности их ждал сюрприз.
Вернее, еще приближаясь к темному пятну днища «Адвенчера», они заметили мельтешение рыбы вокруг лодки и темные пятна, замутнившие воду. Ельцов совета Губатого все же послушал — блевал не в лодку, а аккурат через борт, к вящему восторгу рыбьей мелочи. «Резинку» основательно качало, но не мелкой зыбью, как вчера, а тяжелой, перекатывающейся под поверхностью, как мышцы под кожей, морской волной.
Кормление Ихтиандра архивных дел мастер осуществлял по всем правилам, с подветренной стороны, поэтому Губатый и Изотова поднялись в лодку с наветренной.
— Ну что? — спросил Ельцов голосом, похожим на стон. — Что там?
Он снова был бледен — теперь синяк выделялся еще сильнее и казался бы нарисованным, если бы не опухшая бровь и скула.
— Это «Нота», — Пименов не говорил, а выстукивал ответ зубами, с подвыванием. На ветру — а он был свеж и пах открытым морем — Губатого била крупная дрожь. Заледеневшее на глубине тело трясло, гремели, словно кастаньеты, челюсти, с посиневших губ срывались нечленораздельные слова.
— Я был прав! — произнес Ельцов поневоле трагично и пафосно, попытался торжествующе улыбнуться, но схватился руками за горло и снова свесился за борт.
Изотова, сама дрожавшая, как космонавт на вибростенде, посмотрела на согбенную спину супруга и, силясь улыбнуться сведенными губами, процитировала:
— Не все йогурты одинаково полезны!
С трудом координируя движения, Пименов отцепил лодку от сигнального буя, переступил через ноги страдающего Олега и, рухнув на заднюю банку, дернул шнур стартера. Двигатель довольно заурчал, когда Леха добавил газу, и «Адвенчер», развернувшись, запрыгал к «Тайне», оставляя в густой бирюзовой воде молочно-белый, вспененный след.
На судне качка ощущалась меньше, но «Тайну» все равно колыхало, словно младенца в колыбели — равномерно и плавно, с немаленькой амплитудой. Костюм изнутри был скользким, как рыбья слизь. Губатый с наслаждением содрал его с тела, заставляя себя двигаться в темпе, чтобы мертвенный холод глубин покинул кости как можно быстрее.
Изотова запустила генератор и компрессор для перезарядки баллонов, Ельцова усадили на корме, а Пименов достал из подпалубного ящика трех с половиной литровый баллон, выкрашенный в ярко-желтый цвет. Когда он вернулся на корму, раздетая Изотова яростно вытирала загорелое тело чистым куском ветоши.
— Гадость какая, — прошипела она, снимая силиконовый налет с бедра и поджарого, как у гончей, живота. — Словно меня покрасили!
— Это лучше, чем замерзнуть, — возразил Пименов и присел на корточки рядом с Олегом. — Ты как?
— Пока живой…
— Нужно посоветоваться. Бумаги где? Ну, схемы, план помещений… Ты их на берегу оставил?
— Внизу есть копии, в моей сумке.
— Сам сходишь? Или Ленку попросить?
— Да я схожу, — подключилась Изотова, вытирая грудь и плечи. — Ты посиди.
Ельцов сделал попытку подняться, но получилась она не убедительной.
— Сиди, сиди… — повторила Ленка. — Я слетаю.
И как была голышом, скатилась по трапу вниз и тут же взлетела наверх.
— Зря силикон убрала, — произнес Губатый, открывая папку, — нам скоро вниз. Будешь снова намазываться.
— Значит, снова намажусь, — упрямо сказала Изотова. — Не могу я это терпеть! Все внутри чесаться начинает. Как ты это переносишь, не понимаю!
— Плохо переношу, — сообщил Пименов, разворачивая ксерокопию общего плана «Ноты». — Но готов потерпеть. Мне до сих пор холодно. Если бы не смазка, ты бы внизу и десяти минут не выдержала, уж поверь на слово. А в этот раз ты мне нужна здесь, — он ткнул пальцем в схему, — у корабля. Тут еще холоднее. И тебе, Олег, придется спуститься, но не глубже пятнадцати метров и по моей команде.
— Что ты нашел? — спросил Ельцов спокойно, явно собирая в кулак всю выдержку. Пименов, который знал, что морская болезнь делает из человека натуральную тряпку, удивился ельцовской стойкости.
— Если я не ошибаюсь, то вот это — каюта Чердынцева.
Олег пожал плечами.
— Возможно. Это я же тебе и говорил.
— Давай будем считать, что это так, — нетерпеливо сказала Изотова. Кожа ее блестела под солнцем, как лакированная. Волосы уже высохли и, став жесткими от соленой воды, торчали во все стороны, как у Пеппи Длинный Чулок, только косичек не хватало. — Все равно точно узнаем, только когда залезем внутрь.
— Логично, — согласился Губатый. — Скажем так, ты имел основания предполагать, что это каюта руководителя экспедиции.
Ельцов кивнул. И сглотнул — шумно, с болезненной гримасой. Кадык прокатился по шее вверх-вниз с гулким звуком.
— В акваланге в нее хода нет, — продолжил Пименов, соображая, стоит ли рассказывать про найденную на дне мумию в скафандре. — Ни с кормы, ни с верхних палуб. Узко. Много повреждений. Задраенные перегородки и иллюминаторы. Вот здесь, — он указал место на схеме пальцем, — один иллюминатор открыт. Я заглянул в каюту — видимых преград нет, так что в корабль мы попадаем.
— А дальше? — спросила Изотова.
— Не спеши. Проем иллюминатора узок для аквалангиста с баллонной спаркой за спиной. Туда вообще даже с одним баллоном не пролезешь. Для того чтобы войти, надо снять аппарат, проскользнуть в проем.
— Опять надеть… — подсказал Ельцов.
— В коридоре с ним тоже не развернуться, — возразил Пименов. — Дальше надо использовать малый баллон. Вот этот…
— На сколько в нем воздуха? — Изотова смотрела на маленький желтый баллончик с недоумением.
— На такой глубине? — переспросил Пименов. — До десяти минут. Но мне больше и не надо. Снимаю скубу, спокойно прохожу в каюту, оттуда проникаю в коридор, двигаюсь до двери в каюту Чердынцева, вскрываю ее, открываю иллюминатор, через проем которого ты и передашь мне мои большие баллоны, после чего мы начинаем заниматься сейфом. Если, конечно, он там есть…
— Если это каюта Чердынцева, то сейф там, — сказал Ельцов убежденно. — Если его там нет, надо искать другую каюту.
— Я понимаю, — согласился Губатый легко. — В кормовой части кают всего ничего, найдем, если есть! А если она была в носовой, эта каюта? Ищем нос? А если именно его каюту разорвало пополам и сейф просто выпал и все эти годы медленно погружался в грунт? Ладно, не вешайте носы, концессионеры! Разорвало «Ноту» прямо по машинному отделению. Чего гадать? Сейчас все увидим. И еще одно, Олег! Это, скорее, к тебе, чем к Ленке… Скажи, за эти годы никто не искал «Тайну»?
— То есть? — переспросил Ельцов. — Официально, что ли?
— Ну, да… ЭПРОН, например…
— В архивах этого нет, — ответил Ельцов серьезно, внимательно глядя в лицо Губатому. — А если бы было что-то, я бы раскопал. Если верить картотеке, то к бумагам, касающимся этой истории, не прикасались с довоенных лет. Их десятки раз могли сгрызть крысы, ими могли печь растопить во время Блокады, какой-нибудь нищий архивариус мог бандитам продать за бесценок… Да мало ли что могло случиться с бумагами, но попали они именно ко мне…
— Здóрово! — сказал Пименов, раскуривая трубку. — Ленка, будь добра, сделай горячего чаю! С сахаром!
— Может быть, кофе? — Изотова перечить не стала, сразу шмыгнула в рубку, к горелке.
Все-таки она превосходно смотрелась в одних трусиках-бикини, и если не приглядываться — выглядела точно так же, как в то далекое лето, на их даче в Абрау-Дюрсо. Но только если не приглядываться. Впрочем, для Губатого это не имело значения…
— Нет, только чай. И себе сделай.
Он посмотрел на Ельцова.
— И Олегу. Только ему без сахара.
— А почему ты спрашиваешь? — поинтересовался Ельцов. — Что, есть предположение, что «Ноту» вычистили до нас?
— Не думаю, — сказал Пименов. — Вот с потрошением и получилась незадача… Я нашел внизу водолазный колокол, Олег.
— Да, ну! — удивился Ельцов.
— И тело мертвого человека…
Брови Ельцова поползли вверх.
— Оно пролежало там не один десяток лет, — начал было Пименов, но Олег, криво усмехнувшись, его перебил:
— Невозможно. Его бы давно растворила морская вода.
— Я знаю, — подтвердил Губатый. — Только вот оно что… Этот труп — он не просто так там валяется, он в водолазном костюме старого образца…
В рубке Изотова загрохотала кастрюльками…
— …в котором и высох напрочь, как вяленое мясо. Его придавило оборвавшимся колоколом…
Ленка вынесла три чашки с дымящимся чаем, поставила их на доски палубы между ними.
— Так что, — продолжил Пименов, — можешь мне поверить — ничего там не растворилось, лежит, как живой! Жаль, что мы не узнаем, кто этот парень… Поднять его можно, только, боюсь, документов при нем не окажется…
— А они не нужны, — просто сказала Ленка, прихлебнув горячий чай с видимым удовольствием.
Хоть жара стояла уже полуденная и, если бы не ветер, то зной плавил бы мозги, Пименову и самому хотелось горячего питья. Ледяной холод так и не оставил кости в покое, и если снаружи Губатый медленно поджаривался в лучах августовского солнца, то внутри его грызла полярная ночь.
— Водолаза звали Глеб Изотов. Это мой прадед.
И Пименов, и Ельцов уставились на Изотову так, будто бы она сказала непристойность на детском утреннике.
— Что за чушь? — спросил Олег с раздражением. — При чем тут твой прадед?
Ленка вопрос игнорировала, махнула свободной рукой — мол, еще успеется!
— Тут другое главное, — продолжила она. — Новость, конечно, лежалая, потому что было это в 27 году, если моя прабабка не совсем рехнулась, когда рассказывала все это моей матушке. Дело в том, мальчики, что если я права и внизу, как консервы в банке, лежит мой предок, а «Нота», вернее то, что от нее осталось, цела и невредима, то…