— Ты говорил, там всего несколько золотых монет… — начала было Изотова, но Ельцов, стараясь не смотреть ей в глаза, отмахнулся от супруги, как от назойливой мухи.
— Все так… Там остатки денег экспедиции. То, что они оставляли на крайний случай. Личные вещи капитана и его помощника. Немного, но на пару тысяч зеленых наберется. И пусть Кущенко у нас это заберет! Жестоко и цинично! Он ведь не собирается делиться, правда? — спросил Ельцов у Губатого.
— Сказать честно — в альтруизме замечен не был. Если есть возможность заграбастать все — готовься, так он и сделает! Классный план, Ельцов! Снимаю шляпу!
— Ты хочешь слить ему «Ноту»? — осведомилась Изотова у Губатого.
— Не все. Только то, что нас не интересует. Уж под воду он тоже не полезет. Пусть поможет нам достать второй сейф. А мы, под шумок, выдернем из корпуса «Ноты» и первый. Полежит пока на дне — кушать он не просит. А когда этот упырь уберется прочь, мы поднимем то, что нам надо.
— Один вопрос, — сказала Ленка, приподняв бровь, от чего выражением лица стала напоминать сувенирные венецианские маски, которых одно время полно было в новороссийских комиссионках. — А где этот капитанский сейф? Ты-то сам его видел?
— Я его видел, — вмешался Ельцов. — В той каюте, через которую твой Пима шастал туда-сюда. И удивляюсь, как это вы оба ничего не заметили. Он встроен в переборку возле стенного шкафа и отлично виден, если посветить фонарем налево. Сейф небольшой, раза в два меньше, чем у руководителя экспедиции, так что в иллюминатор пройдет.
— Принимается, — решительно сказал Губатый. — Ты придумал, ты и сольешь информацию. Я буду молчать, как Карбышев на морозе. Ленка изображает мятущуюся особу.
— Дуру, то есть? — спросила Изотова обиженно.
— Ну почему сразу дуру? — опешил Пименов. — Тонкую, сомневающуюся натуру, так будет точнее. Изобразишь метание между желанием обогатиться и страстью все вываливать наружу.
Изотова фыркнула и исчезла в каюте.
— Я в душ.
Некоторое время мужчины молча вытирали с кожи жирный силикон.
— Я перед тобой ни в чем не виноват, — сказал, наконец решившись, Пименов.
— Ага, — отозвался Ельцов. — Конечно, Пима. Какие дела? Ни в чем! Ты вовсе не мою жену трахаешь, а совершенно постороннюю женщину! Проплывала здесь поблизости, а ты ее раз, и на хер, чтобы не скучала! Так?!
Губатый вздохнул.
— Одно меня утешает, — продолжил Ельцов, не сводя с лица Пименова внимательный взгляд. — Это не ты ее, а она тебя еб…т. Это я так, чтобы у тебя иллюзии не создавались. И еще… Не рассчитывай на мои добрые чувства, Леша. Это я с виду — лох, а если присмотреться — и гордость у меня есть, и злости в достатке, как у хорошей сторожевой собаки. Просто мне сейчас деньги важнее. Мы с тобой временные союзники. Без тебя мне жемчуг не достать. Поторопился я из-за своей любимой, хотел еще годик выждать, да она уговорила сейчас ехать. Вот в спешке и на тебе свет клином сошелся. А как достанем бабки — лучше слиняй куда-то, потому что если я тебя на Ленке увижу, ничего не пожалею, чтобы твои яйца у меня на рабочем столе в баночке с формалином плавали.
— То есть, — переспросил Губатый, — пока нет денег, ты мне жену трахать разрешаешь, а после того как найдем — так «ни-ни»? Оригинально!
«Тайну» качнуло основательно, и Ельцов едва не потерял равновесие, хватаясь за ограждение.
— Есть такое насекомое, богомол называется, — улыбка у Олега была холодная, как вода под термоклином, и леденила точно так же. Единственный здоровый глаз смотрел не мигая, и Пименов поневоле напрягся, спиной ощущая, что Ельцов, несмотря на некоторую «ботаничность», может быть опасен по-настоящему. — Это как тигр в мире насекомых. Страшный хищник, которого боятся все жучки-паучки. Так вот, самки богомола после сношения голову самцу аккуратненько откусывают, и потом его целиком и съедают. У них инстинкт такой, ничего не поделаешь.
Пименов внезапно похолодел. Он вспомнил угловатые быстрые движения Изотовой в тот момент, как она двигалась по палубе после подъема с глубины, и наконец-то нашел, пусть по подсказке Ельцова, точное сравнение, которого ему так не хватало.
Ну конечно же — самка богомола! Он видел телепередачу по «Дискавери» прошлой зимой. Та двигалась точно так же — стремительно выщелкивая угловатые конечности с точностью машины смерти, припадая на задние ноги перед мгновенным cope de grace.
— Так вот, не думай, что ты у нее любимый муж в гареме, Пименов. Ей безразлично, кто из нас будет рядом. Ей важно победить! Самке богомола все равно, сколько самцов съесть для достижения цели. Уяснил? Просек фишку, умник?
— Ты романы писать не пробовал? — спросил Губатый. — Зря! Был бы богат! Давай для начала ополоснемся в море! Неудобно в гости опаздывать, а Ленка там плещется, будто у меня баки резиновые!
Кущ организовал все действительно цивильно.
В кают-компании «Ласточки» работал кондиционер, и после липкой солоноватой жары, царящей в рубке «Тайны», Губатому показалось, что он попал в прохладный рай. Раздвижной стол был накрыт с купеческим размахом, и Пименов, зная патологическую жадность Владимира Анатольевича в тех вопросах, когда деньги надо было тратить не на себя любимого, понял, что разговоры предстоят серьезные.
«О чем бы с тобой ни говорили люди, знай, с тобой говорят о деньгах».
Помимо разного рода кушаний, которые и на берегу-то себе не каждый день позволишь, на столе стояло холодное пиво, причем не плебейское «Клинское», а аристократический «Хейникен», возвышалась строгая бутылка «Русского стандарта» (в легкой изморози, потеющая прозрачными каплями — Губатый с трудом отвел от нее глаза и сглотнул жидкую слюну). А в ведерке из белого металла плавила кусковой лед бутылочка шампанского из подвалов Абрау-Дюрсо.
— Ёксель-моксель! — произнес Кущ, открывая объятия Изотовой. — Ленка! Мать! Ну, до чего же хорошо выглядишь!
Изотовой пришлось слегка наклониться, чтобы Кущенко расцеловал ее в щечки. При этом Владимир Анатольевич игриво прихватил ее за грудь.
— М-да… Знал бы раньше — после школы женился бы на тебе! — продолжал сыпать комплиментами плантатор-пограничник. — Вот смотри, Олежка пополнел!
Он слегка хлопнул Ельцова по животику, выпирающему из-под выгоревшей линялой футболки.
— Пима полысел, но в тонусе!
Он приобнял Губатого за плечи, этак по-хозяйски, покровительственно: так старший брат обнимает младшенького — Ивана-дурака, с некоторым брезгливым намеком на братнину убогость и с железной уверенностью в том, кому именно достанется мельница при разделе имущества батюшки.
От этого игривого тона, от плохо скрываемого превосходства в визгливом, как циркулярка, голосе Губатому на ум пришло, что было бы неплохо, прямо здесь, в шикарной кают-компании моторной яхты, на глазах у Ленки, Ельцова и этих двух «оруженосцев», заехать Кущенко в репу, да так, чтобы пятки мелькнули в воздухе. Желание было неразумным, но настолько сильным, что Пименов на секунду прикрыл глаза, скрывая от собеседников мелькнувший в них кровожадный блеск.
Не стоило из-за наплыва глупейших эмоций портить отношения с человеком, который при малейшем желании мог размазать и самого Губатого, и его бизнес микронным слоем по территории всего Краснодарского края. Кущ обид не забывал. За его честь могли вступиться все силовые ведомства, мытари, неформальные объединения, называемые в просторечии шайками, и ОПГ, и даже морской спецназ. Посему с желаниями приходилось бороться.
Губатый растянул свои негритянские губы в улыбке, но ответной фамильярности, вроде приобниманий, похлопываний и пощипываний, по отношению к своему собеседнику не проявил.
— И ты отлично выглядишь, Володя! — сказала Изотова, внимательно разглядывая обстановку и застывших на диванчике «оруженосцев». — Прекрасный кораблик! Слушай, а можно к тебе на государеву службу хоть юнгой пристроиться? А? Мне, конечно, «Титаник», как у тебя, не нужен, но хоть на косметику в таком хлебном месте я себе точно заработаю!
— Да вы присаживайтесь, что стоите, как неродные! — заулыбался Кущ. — Тебя, Ленка, на сторожевой корабль брать нельзя, подорвешь моим орлам боевой дух! Им надо за нарушителями госграницы следить, а не за твоими ногами! И о Родине думать денно и нощно, а не о том, как бы тебе засадить!
Владимир Анатольевич задорно подмигнул, достал из своих белых теннисных шорт пачку влажных салфеток и начал вытирать руки, поглядывая на то, как гости рассаживаются за круглым столом. Изотова уселась как раз напротив Куща, имея по правую руку Пименова, а по левую — супруга. Кущенко, как и полагается настоящему рыцарю на привале, сидел между двумя полуобнаженными эскортницами.
«Кутузов! — подумал Губатый, оценивая мизансцену. — Совет в Филях! Только глаз не тому набили».
— Ну, — провозгласил Кущенко и одним движением скрутил голову бутылке «Стандарта», — наконец-то мы с вами выпьем за встречу!
Он сноровисто разлил водку по рюмкам всех сидящих (в момент, когда он наливал водку в рюмку Пименова, глаза его стали насмешливыми), без исключений, и стал разбираться с многочисленными нарезками, салатиками в магазинных упаковках, огородиками из красных, сладких краснодарских помидоров, нарезанного крупными кольцами лука, болгарского перца и душистой свежей зелени.
Губатый рюмку в руки не взял, а безо всякой позы или признаков недовольства налил в свой бокал минеральной воды и поставил бутылку рядом с тарелкой.
— Володя, — проворковала девица, которую Кущ представил, как Инга, — а можно дамам шампанского? В жару так холодненького хочется!
Кущ отмахнулся от нее локтем, как от назойливой мухи, руки его были заняты созданием бутерброда с черной икрой, и сказал:
— Шампанское, Марго, это на случай праздника! Это если мы с друзьями о чем-то договоримся, тогда и разопьем бутылочку, ясно? Шампанское — напиток радости, а для радости пока повода нет. Так что водку выпьешь, она тоже холодная!
— Я не Марго, — жеманно сказала девица и погрозила Владимиру Анатольевичу крупным пальцем с приклеенным дюймовым ногтем. — Ты забыл, Володенька? Я — Инга!