– Я кричала на него. Сказала, что ты ни к чему не готова ни после расставания с Джеймсом, ни после отъезда мамы. Могло ли быть еще более худшее время? А потом ты уехала, – прошептала Морган, а ее нижняя губа задрожала, когда я снова посмотрела на нее. – Ты так и не вернулась, и я подумала, что это из-за твоей мамы, но потом постепенно начала понимать все. Вы с Тайлером перестали разговаривать, ты никогда не спрашивала ничего о нем, когда я приезжала, и никогда не приглашала его вместе со мной. – Она поджала губы. – А потом я осознала, что, в общем, была права. Говорила себе, что Жасмин не была готова, она чувствует себя неловко и не сможет рассказать мне обо всем. Она никогда больше не посмотрит Тайлеру в глаза. Мой брат просто все испортил. Наша удивительная дружба сгорела дотла, потому что он не смог удержать достоинство в штанах.
Выдохни. Главное дыши. Не падай в обморок.
– Но чем больше времени проходило… Тем больше я думала, что несла ответственность за все происходящее. Чувствовала… как будто являюсь причиной, по которой вы двое больше не друзья, и не верила, что он поговорит с тобой или что ты сможешь принимать свои собственные решения, будучи расстроенной из-за ухода мамы. Не знаю, может быть, если бы ты была той, кто рассказал мне обо всем, а потом усадил Тайлера рядом и сказал ему: «Очевидно, вы, ребята, не…» В общем, может, тогда все было бы хорошо.
Мой желудок скрутило от переживаний, и я попыталась сглотнуть, но во рту все так же было сухо.
– Прости, Джаз. Прости, что не сказала тебе, и прости, что вмешалась туда, куда не следовало.
В течение продолжительного времени я стояла там – замерев, не моргая и не дыша. Но потом внезапно притянула Морган к себе и обняла, отчего она облегченно вздохнула.
– Все в порядке, – сказал я ей, успокаивающе поглаживая по спине. – Мы были детьми. Детьми, понимаешь? Это было странное время для всех нас.
– Очень странное.
– Ты права, – произнесла я. – Мне было тяжело из-за мамы, и я находилась не в самом лучшем расположении духа.
– Значит, ты не злишься на меня? – отстранившись, спросила Морган.
Я отрицательно покачала головой.
– Как думаешь, вы с Тайлером когда-нибудь снова сможете стать друзьями?
– Думаю, мы можем попытаться, – вздохнула я, глядя на витрину магазина на Мэйн-стрит.
– Это хорошо. Попытаться – уже звучит хорошо.
Я кивнула, слегка улыбнувшись, а затем Морган снова вернулась к цветам. Я же в это время спряталась в свой безопасный кокон, пока она обсуждала разные варианты с флористом.
Тайлер рассказал Морган.
Морган знала все это время.
И именно она сказала ему, что он поступил неправильно, потому что я не была готова.
Так вот почему он забрал слова обратно?
Так было с самого начала?
Тайлер сказал мне, что произошедшее было ошибкой и не имело значения. И все это потому, что Морган убедила его в том, что я не готова и не могу принимать верные решения из-за своего эмоционального состояния?
Он был влюблен в меня?
Почему Тайлер никогда не говорил мне об этом?
Как я раньше этого не замечала?
Неужели все, что я надумала себе о том, кем мы были, о том, что произошло между нами, – неправда?
Вопрос за вопросом обрушивались на меня не только в цветочном магазине, но и весь оставшийся день. Я все еще была погружена в свои мысли, когда ужинала в центре города с Морган и ее мамой, а когда мы вернулись домой, Тайлер заперся в своей старой спальне – точно так же, как и прошлой ночью.
Я стояла перед его дверью, наблюдая за тусклым светом, который пробивался сквозь ее нижнюю часть и падал на мои босые ноги на деревянном полу. Слышались негромкие звуки музыки, хотя я не могла разобрать, что конкретно играло, а также доносился отчетливый звук печатания.
«Может быть, он работает», – подумала я, когда моя рука легла на деревянную дверь. Затем я обхватила голову руками, прислушиваясь и задаваясь вопросами.
Так было в течение многих лет: я просто наблюдала и задавалась вопросами.
Прежде чем я осознала, что делаю, в моих руках оказалось оборудование для записи подкастов – USB-микрофон, ноутбук, кейс с микшером и аудиоинтерфейсом. Я поднялась на верхний этаж дома и спряталась в музыкальной комнате, которой пользовался только Роберт. В комнате были клавишные, электрогитара и ударная установка – на всем этом он умел играть.
Что самое лучшее здесь, так это то, что комната была звуконепроницаемой.
Я настроила свое оборудование, нажала кнопку записи и заговорила еще до того, как поняла, что нужно сказать. Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз делала это – садилась записывать подкаст без сценария, без плана, без повестки дня и набросков всего, что хотела осветить.
Я просто… говорила.
– Как вы поступаете, когда обнаруживаете, что все, во что вы верили, оказывается ложью? – начала я. – С вами когда-нибудь такое случалось? Это самая тревожная и неспокойная вещь, как будто вы летите в самолете во время урагана. Ты просто держишься за подлокотники и стараешься не блевать, когда самолет трясет от воздушных толчков. Ты пытаешься понять, что реально, а что нет, твое прошлое мелькает у тебя перед глазами, а возможное будущее исчезает где-то на заднем плане.
Я помолчала, давая себе полностью погрузиться в это чувство.
– Думаю, сегодня я обнаружила, что являюсь очень упрямым человеком. Я не осознавала этого раньше. Это всегда было чем-то, что я приписывала своей тете или своей лучшей подруге, но никогда себе. Якобы я не упрямая, а вполне рационально принимаю решения, основываясь на фактах, исследованиях, логике, а не на чувствах. – Я тихо рассмеялась. – Точнее, я так думала раньше. Но дело в том, что, возможно, я не хочу знать правду. Может быть, я убегаю от нее вместо того, чтобы встретиться лицом к лицу, потому что очень боюсь того, что может всплыть наружу.
Почему я никогда не спрашивала его? Почему просто убежала? Почему не вернулась к нему, не обхватила его лицо руками и не потребовала, чтобы он сказал мне, почему отталкивает меня?
Почему я не отказалась уйти и признать, что та ночь ничего не значила для него, хотя понимала, что она что-то значит для меня?
Еще один укол вины пронзил меня, когда я поняла, куда снова завели мысли, так как понимала, почему Тайлер сделал то, что сделал, но, по моему мнению, это не освобождало его от ответственности.
Это вывело меня из себя.
Я была в ярости из-за него, из-за себя и из-за то, что у нас, возможно, могло бы быть.
И все это было под слоем вины за то, что я вообще думала о нем, когда у меня был Джейкоб.
– Сегодня я также обнаружила, что являюсь ужасным человеком, – прошептала я в микрофон. – Думаю, мы все такие, не так ли? По крайней мере, когда действительно разрушаем себя до молекулярного уровня. Когда отбрасываем в сторону весь солнечный свет и всякую подобную чушь и внимательно смотрим на то, кем являемся, на решения, которые мы принимаем, на то, что чувствуем, на то, что мы никогда бы не сказали вслух или в чем не признались кому-либо еще.
Я затрясла головой, глаза расфокусировались, когда я уставилась на полоску записи. Во время моего молчания – это ровная линия, а во время разговора – маленькие зеленые скачки.
– Может быть, в глубине души каждого человека есть темный, скрытый мир. Может быть, это не то, чем мы зарабатываем на жизнь, или наши хобби, происхождение, или же семья делают нас теми, кто мы есть, а скорее то, что существует в том темном маленьком мире, который никто не видит. Мы никогда и никому не сможем его показать – ни нашей лучшей подруге, ни семье, ни второй половинке, так как нутром чувствуем, что если они увидят спрятанное там, то убегут. Убегут, проклиная нас и крича, чтобы мы держались подальше от них.
В моей груди образовалась пустота, дышать становилось труднее.
– Может быть, мы все монстры, – прошептала я. – Просто эгоистичные, праведные существа, живущие в кошмаре и обвиняющие наше прошлое в том, что мы съедаем всех вокруг заживо. Мы чувствуем, что заслуживаем чего-то лучшего, чего-то более святого просто потому, что продержались очень долго.
Моя нижняя губа задрожала.
– Он сделал это, чтобы защитить меня, – прошептала я, зная, что никогда и ни за что не использую эту запись, никто другой никогда этого не услышит. И все же чувство вины до сих пор терзало меня изнутри, когда я исповедовалась микрофону, словно священнику. – Он не хотел причинять мне боль. Я не была ошибкой. Все это время я думала… Думала…
Но диктофон был включен, и я, лишенная дара речи, просто сидела, уставившись на него.
Потому что даже не могла вспомнить, о чем думала, что чувствовала или за что держалась до сегодняшнего признания Морган.
Это была другая жизнь. Другая девушка. Сон, от которого я сразу очнулась.
И теперь я являлась кем-то новым, кем-то перерожденным.
Монстром.
И я не верила в то, что буду делать дальше.
Глава 10
Два дня спустя и ровно за неделю до свадьбы я стояла в ванной, смотрела на себя в бикини и задавалась вопросом, действительно ли я сумасшедшая или только слегка.
Вчера Тайлер снова прятался весь день – он ушел на работу, хоть и сказал, что на этот раз взял мини-отпуск из-за свадьбы. А затем он остался ночевать у себя, а не здесь, с семьей. Не то чтобы это было странно, по крайней мере, не для тех, кто не знал, что произошло между нами. Его родители и Морган поверили, когда Тайлер сказал, что на работе появились проблемы, которые ему не терпелось разрешить, и что он хотел провести ночь в одиночестве.
Это было логично. В этом есть смысл.
Только вот я знала, что все это бред.
Тайлер избегал меня, потому что я давила на него, пока он в конце концов не признался, что скучал. И вряд ли он знал, о чем Морган поведала мне на следующий день.