– Привет, детка.
Она насыпала сухой кофе в бумажный фильтр. Еще один нормальный прекрасный день, правда?
– Можно посмотреть фильм на твоем компьютере?
– Интернет отключен, дорогая, а то я разрешила бы тебе посмотреть Netflix. Слушай. Я должна тебе кое-что рассказать…
– Эти каникулы – отстой, – Роуз нужно было сделать заявление. О несправедливости.
– …прошлой ночью эти люди – Вашингтоны – те, что владеют этим домом, им пришлось сюда заехать, у них было… – какое слово ей использовать? – …была проблема. С машиной. И они были недалеко отсюда, так что они приехали, хотя и сдали дом на неделю нам. – Чтобы быть матерью, нужно быть готовой солгать, а может, нужно быть готовой просто быть человеком. Иногда ты вынужден лгать.
– О чем ты говоришь? – Роуз уже было наплевать. Она хотела написать Хейзел и узнать, что та делает. Хейзел, вероятно, смотрела телевизор прямо в эту самую минуту.
– Возникла проблема с машиной, и они были недалеко, и они знали, что мы здесь, но подумали, что, может быть, смогут просто заехать и объяснить, и…
Сочинять было вовсе не сложно. Дети не умели удерживать сложные вещи – в общем-то, даже и простые – в голове, и им было наплевать, этим прекрасным нарциссам.
Клэй в боксерах и с сонными глазами.
– Я бы выпил кофе.
Аманда наполнила кружку.
– Я как раз рассказывала Роуз о Вашингтонах.
– Папа, телевизор не работает. – Роуз потянула его за руку. Папе на это точно не будет наплевать. Папа ей поможет. Горячая жидкость брызнула ему на правую ногу.
– Полегче, детка.
– Ты что, забыла поставить свою миску в раковину? – Аманда когда-то читала книгу о том, как разговаривать, чтобы дети прислушивались. – Клэй, тебе нужно одеться. Здесь эти люди. – Она услышала в своих словах грубость, – Вашингтоны. Они прямо внизу.
– Пап, ты можешь это починить?
– Давай-ка просто притормозим. – Может, они были слишком снисходительны насчет экранного времени, разделенного на порции, словно наркотик, которым оно и являлось. Клэй не мог сопротивляться ее мольбам. В раннем детстве она звала папу особенным образом. Девочка нуждалась в своем отце. Он отставил свой кофе и завозился с пультом. Снег из помех: немного поэзии в том, что ты видишь, когда сигнал нарушен.
– Да уж. Он, похоже, не работает.
– А ты не можешь, не знаю, перезагрузить его или еще что? Или подняться на крышу или типа того?
– Никто не полезет на крышу, – сказала Аманда.
– Я не полезу на крышу.
Он почесал живот, испещренный волосами, раздувшийся от полночной пасты.
– Кроме того, я даже не уверен, где проблема: здесь, на крыше или где-то еще, – жестом он очертил все вокруг. Кто мог отвечать за весь мир? Был ли мир вообще… до сих пор там?
– Может, выйдешь посидеть на улице? Я приду к тебе – мне нужно всего секундочку поговорить с мамой.
Роуз предпочла бы посмотреть телевизор, но еще ей было нужно хоть какое-то задание. Она бы приняла внимание отца.
– Выходи.
– Дай мне две минуты.
Он бросил взгляд мимо нее на утро, бледно-желтое и неохотное. Она сказала «Ладно» так, как это умеют подростки, со всем пылом слова, состоящего из пяти букв. Утро было тихим. Красивым, но не таким интересным, как телешоу.
Роуз хлопнула дверью, не вполне намеренно. Там, где сейчас Хейзел, было определенно лучше. Ее телевизор никогда бы не сломался. Родители разрешили ей создать аккаунт в «Инстаграме». Роуз села на один из белых металлических стульев и посмотрела на лес.
Там, где двор отдалялся от дома, трава росла клоками, а затем начинались пыль, листья и сорняки по краю леса, или диких земель, или чего бы там ни было. И там, в этом диком лесу, за пределами двора, Роуз увидела оленя с укороченными бархатными рогами и осторожным, но одновременно каким-то скучающим видом. Он изучал ее темными и странно человеческими глазами.
Она хотела сказать «Олень», но никого не было рядом, чтобы ее услышать. Она заглянула через плечо в дом и увидела, что родители разговаривают. Ей нельзя было в бассейн, но она и не собиралась в нем плавать. Она спустилась по ступенькам на сырую траву, а олень просто следил за ней, почти без любопытства. Она сперва даже не заметила, что рядом стоял еще один – нет, больше. Пять оленей, семь; каждый раз, когда Роуз приглядывалась, чтобы попытаться понять, что именно она видела, она замечала что-то новое. В лесу прятались десятки оленей. Если бы она была повыше, она бы поняла, что их там сотни, больше, тысячи, даже больше того. Она хотела забежать внутрь и рассказать все родителям, но еще ей хотелось просто стоять и смотреть.
14
РУТ ПРОСНУЛАСЬ С ЯСНЫМ ВЗГЛЯДОМ И ВНЕЗАПНЫМ ВОСПОМИНАНИЕМ.
Знакомое ощущение резкого пробуждения во время того, как погружаешься в сон, – то, что ты принимаешь за свою личную идиосинкразию, а потом узнаешь, что это нормальное состояние человека. Обыденные звуки утра: вода в трубах, чужие шаги, разговор из другой комнаты. Ей отчаянно не хватало Майи. Она лежала в постели, но при этом все еще ехала в машине, думая о своей девочке: о младенце у груди, о малышке на коленях, о десятилетней с толстенькими ручками, ножками и афрокосичками, о немногословном подростке во фланелевой рубашке и с кучей сережек, о студентке, о краснеющей жене, о сияющей матери. Каждая версия Майи накладывалась в сознании Рут на другие. Зеленый огонек на коробке из-под кабелей дал ей понять, что электричество все еще есть. Ее мобильный телефон по-прежнему не мог достучаться до мира, но она этого и не ожидала. Она позволила Джорджу спать дальше и прокралась наверх.
На кухне Рут взяла телефон, который предложил установить Дэнни. Этот человек, их подрядчик, имел какое-то влияние на Джорджа. Мужчины поколения Д. Х. не думали о симпатии к другим мужчинам. И когда Д. Х. попадал под чары Дэнни, это казалось даже более очаровательным и раздражающим. Дэнни был простым рабочим: Д. Х. учился в Гарвардской школе бизнеса. Но Дэнни, с его рубашками из шамбре, с закатанными рукавами на твердых предплечьях, с солнцезащитными очками на затылке, был таким мускулистым и умелым. Она прижала трубку к уху. Услышала не ровный низкий звук телефона, готового набрать номер, но погребальную песнь, означавшую, что он уже мертв. На какой-то ужасный миг Рут не смогла восстановить в памяти голос дочери. Как звучит Майя, сегодняшняя Майя, настоящий человек?
Взрослая Майя была такой же, как и в детстве, она ошарашивала своих родителей. Она предпочитала странные длинные платья с хаотичными цветами и узорами. Ее детей звали Беккет и Отто, и они бродили голышом по лужайке за домом. Рут не понимала их имен и того факта, что им не обрезали крайнюю плоть, но сохраняла это при себе. Она повесила трубку, возможно, слишком громко.
Пара была в гостиной. Полуголый мужчина, женщина в домашнем.
Аманда старалась скрыть свое ошеломление.
– Доброе утро.
Рут ответила на любезность, словно все нормально. Это было неискренне или неточно, а возможно, и то и другое.
– Телефон все еще не работает.
– Мы как раз… Аманде утром пришли оповещения на телефон.
– Что там было? – Рут удивилась, почему ее телефон промолчал. Она никогда не могла совладать с этой чертовой штукой.
– Все то же, блэкаут. Потом что-то про ураган. Потом какое-то обновление, потом что-то бессмысленное.
Она уже в третий раз это объясняла, и информация теперь казалась еще более бессмысленной.
– Позвольте я принесу вам кофе, – сказал Клэй. Ему было неловко, что он раздет.
– Ураган. Это уже что-то, – Рут пыталась придать всему смысл.
– Да ну? – Клэй протянул ей кружку (ее кружку).
– Ну да, может быть, тут есть связь. С отключением электричества. Такое возможно. Конечно, был ураган «Сэнди». Не помню, слышала ли я, что конкретно этот движется к Нью-Йорку, но я особо и не обращала внимания, честно говоря.
Она знала, они все это слышали раньше: эти бури века превратятся в бури десятилетия. Возможно, потребуется ввести новую категорию для точного описания штормов разных видов, теперь, когда человечество так сильно изменило океан.
– Я не знаю, что сказать детям. – Аманда посмотрела на незнакомку, как будто та могла дать ей совет, затем повернулась к французским окнам, как и остальные, и все они посмотрели на Роуз, стоявшую внизу, во дворе.
– Сколько ей лет? – Много лет назад Рут попросили помочь в школьной администрации. В Долтоне хотели способствовать росту разнообразия. Так что Рут выработала иммунитет к детским микробам и была в большой степени невосприимчива к детским чарам.
– Только исполнилось тринадцать. В прошлом месяце. – Аманда заняла защитную позицию. – Но все равно она еще ребенок в душе. Так что я бы хотела сохранить… все между взрослыми.
– Не стоит их беспокоить. – В школе Рут относилась к детям как к тем личностям, которыми они неизбежно станут. Мальчики, которые вырастут красавчиками, и поэтому все их будут ублажать; девушки, которые вырастут хорошенькими и поэтому станут жестокими; богатые детки, которые станут республиканцами, богатые детки, которые станут наркоманами, богатые детки, которые превзойдут ожидания родителей; бедные дети, которые станут процветать, и бедные дети, которые сбегут из Принстона обратно в Восточный Нью-Йорк. Она знала, что детство – это временное состояние. Но роль бабушки ее смягчила.
– Я не хочу, чтобы дети паниковали без причины. – Аманда пыталась не подразумевать, что именно это и делали Рут с мужем.
Мать Рут воззвала бы к Господу. Смысл жизни был в том, чтобы сделать так, чтобы твои дети преуспели больше тебя, и атеизм Рут определенно был успехом. Нельзя прожить жизнь, сбрасывая со счетов все непостижимое как божественное.
– Я не хочу никого пугать, – но она была испугана. – Спасибо за кофе.
– У нас… тут есть яйца, хлопья, ну, знаете. – Клэй держал банан, не подозревая, что выглядел в тот момент как примат. – Пойду оденусь, – сказал он, совершенно забыв о своем обещании дочери. У него был план.