Рубашка Клэя помнила внезапный пот – реакцию на шум. Аманда уткнулась носом в его подмышку и закрыла глаза. Провела языком по внутренней стороне его бедра и почувствовала соль. Издаваемые ими звуки были близки к крикам. Это не имело значения, ничто не имело значения. Она позволила крикам подняться откуда-то из глубины груди, как у оперных певцов в ее воображении. Удар плоти о плоть. Волосы прилипли к коже от слюны. Возможность забыть.
Аманда думала о самом лучшем из худшего – вот что такое сексуальная фантазия. Один член, два члена, три члена, четыре! Она думала о Д. Х., который наблюдает за ней с порога, затем входит в комнату, дает несколько советов, чтобы помочь Клэю ее трахать, чтобы – конечно, почему бы и нет – трахнуть ее самому. Трахаться, трахаться, забыть. Она кончила один раз, второй. Оставшейся у нее на животе жидкости хватило бы, чтобы наполнить целую стопку – это была работа юнца. Хватило бы, чтобы родить ребенка. Для этого много не нужно. Они могли заделать двоих, троих, десятерых, армию, альтернативные версии тех детей, что у них уже были: розовых и чистых, здоровых и сильных, новый мировой порядок, потому что старый мир был совсем не в порядке. Аманда приподнялась на локтях. Жидкость стекла с нее, как улитка по осоке, на красивое белое одеяло.
Клэй запыхался. Трахать ее вот так было словно надувать пятьдесят матрасов. Порой он мог вообразить распускающуюся опухоль в своих легких, черную и ужасную. И все же без риска жить нельзя. Он лег на живот, затем перекатился на спину. Пот на его коже выполнил свое предназначение – охлаждающий эффект.
– Я люблю тебя, – его голос звучал хрипло после всех их выдохов и призывов. Его не устрашало то, что они только что сделали. Он чувствовал себя обновленным. Он подумал о Рут и поклялся, что, когда они вернутся к себе в квартиру, он послушает «Лебединое озеро». И он правда любил Аманду, он любил ее, он любил. Он будет терпеть столько, сколько потребуется.
Возвращать признание в любви казалось неискренним. Эхо – это просто уловка физики. Она чувствовала себя свободной.
– Я беспокоюсь за Арчи.
Возможно, это был их лучший секс, хотя, конечно, удовольствие, как и боль, быстро забывается.
– Он будет в порядке. Мы вернемся домой, пойдем к доктору Уилкоксу.
Она встревоженно ткнула пальцем в пятно на покрывале.
– А кто вот этим займется? – Он погрузил палец в сперму, как перо в чернила. Написал невидимые буквы на ее животе.
Она снимет с кровати и эти простыни, оставит белье на полу прачечной.
– Может, когда вернемся, займемся чем-нибудь особенным. Это ведь по-прежнему наш отпуск. Мы могли бы поехать в Хобокен и заселиться в отель с бассейном на крыше. Бьюсь об заклад, это будет дешево.
– Хочу заехать в закусочную по дороге домой. – Клэй сразу же проголодался. – В одно из тех старомодных мест. Хром. Музыкальные автоматы. Мясной хеш с кукурузой.
Единственное, что нужно человеку, – это еда и кров.
– Отпуск дома. Фильмы. Сходим в Метрополитен. Поужинаем в китайском ресторане с серебряными чайниками, где приносят дольки апельсина вместе со счетом.
У них была идеальная жизнь.
Клэй представил конец лета в городе: марево жары, капель с оконных кондиционеров, хор грузовиков с мороженым, кондиционеры в офисных зданиях, протекающие на влажные тротуары, по которым ошарашенно бродят толстые туристы. Ему этого хватит. Мраморные столешницы, идеальный бассейн и сенсорные выключатели – это все, конечно, здорово, но дом – он хоть и плохонький, да свой, и все такое.
– Ты же не думаешь, что с Роуз что-то не так? – Момент капитуляции. Мимолетнее, чем оргазм.
Клэй рефлекторно начал говорить, что все в порядке, но он не верил в это, да и на самом деле вера не имела особого значения.
– Мне показалось, она в порядке. Ты что-то заметила?
– Нет. – Аманда сглотнула, прижав руку к горлу. Может, что-то было не так с ней? – А ты хорошо себя чувствуешь?
– Я чувствую себя нормально. Чувствую себя собой. – Клэй никогда не был самым наблюдательным человеком.
Аманда встала. Вытерла живот парой сложенных боксеров. Ее руки, ноги, талия отчетливо демонстрировали, что ей сорок три года. Было это покачивание, нежная дряблость лишней плоти, недостаточная упругость, хоть она и приятно лежала в руке, мягкая на ощупь. Естественно, бывали дни, когда она горбила плечи и не хотела, чтобы ее видели. В основном она была из тех женщин, которым хотелось сливаться с окружающими. То, какую прическу она носила, какую одежду предпочитала. Аманда была типичной. Ей не было стыдно за это. Но случались моменты – и это был один из них, – когда она чувствовала себя уникальной и совершенной. Возможно, в ней просто говорили едва уловимые отзвуки оргазма. Она радовала глаз. Испачканная, потная и в складочках, но при этом гладкая, зрелая и желанная. Люди – чудовища, но при этом – идеальные создания. Она чувствовала то, что называется сексуальностью, но на самом деле является просто удовольствием животного быть животным. Если бы она была оленем, то перепрыгнула бы через ветку. Если бы она была птицей, то поднялась бы в небо. Если бы она была домашней кошкой, то прошлась бы по всему своему телу языком. Но она была женщиной, поэтому она потягивалась и переносила вес с одной ноги на другую, как статуя из древних времен.
– Пойдем покурим. – Клэй по-юношески гордился своим выступлением, как будто толкнул ядро или забросил баскетбольный мяч. Она испачкала его нижнее белье, поэтому он подошел к двери голым. В этом не было грациозности: его член нарушал симметрию, был оскорблением красоты.
– Оденься.
– Что плохого в том, чтобы сидеть голым на ночном воздухе и курить?
– Ну… Рут и Д. Х.
– Какая разница?
Дверь открыл Клэй, но Аманда заметила ее первой: отметину на оконном стекле. Трещину, не просто недостаток. Она была тонкой, но глубокой, растянутой на несколько дюймов, словно разрез, словно раскол.
– Посмотри на это.
Клэй взглянул на стекло. Взял ее за руку.
– Ее раньше не было, – она понизила голос, не желая быть услышанной.
– Ты уверена? – Мычание, губы сжимают сигарету.
Аманда провела пальцем по трещине. Она появилась из-за шума.
Шум, достаточно сильный, чтобы расколоть стекло. Шум как нечто материальное. Она содрогнулась от прохладного воздуха и напоминания. Она закрыла за собой дверь, и встала, голая на холодном воздухе, не защищенная одеждой, с вызовом к ночи и всему, что в ней таилось.
30
ВСЕ ЕЩЕ ГОЛЫЙ, ПОХОЖИЙ НА НЕАНДЕРТАЛЬЦА, ПЕРВОЗДАННЫЙ, КЛЭЙ ПОШЕЛ ДЕЛАТЬ ИМ НАПИТКИ. Они закончат сборы позже. Закончат сборы утром. Они вообще плюнут на сборы и поедут прямиком в супермаркет Target за новыми зубными щетками, купальниками, книгами, лосьонами и пижамами, берушами и носками. Или нет! Им вообще не нужны вещи. Вещи не уберегут их от перебоев в подаче электроэнергии или внезапных шумов, достаточно громких, чтобы расколоть стекло, или любых других необъяснимых явлений. Они были чужеродны: ничто не имело значения.
Аманда откинула тяжелую крышку с джакузи. Пар ждал ее, исчезал в темноте. Свет попадал на деревья, и от этого вид становился еще более приятным. Можно было ощутить, что владеешь ими, хотя никто никогда не может утверждать, что владеет деревом. Ей ничего не было видно. Она нажала там, где, как она знала, были кнопки, и держала их, пока машина не ожила. Агрегат пузырился, как котел Вещих сестер[50]. Ах, если бы это был он. Аманда бы выторговала здоровье для своего бедного, страдающего от жара сына, здоровье для обоих ее детей, хотя, конечно, ей нечего было предложить ведьмам, лишь точно такое же желание, как и у любого живого человека. Ей пришло в голову, что она должна бы встать, натянуть халат, на цыпочках пройти в темную комнату и измерить Арчи температуру прикосновением руки.
Появился Д. Х., как ответ на вызов ее наготы. Он был в купальном костюме, аккуратном и консервативном, вроде тех, что носили в Нантакете белые сыновья, названные в честь своих прадедов. В его улыбке не было и следа чего-либо двусмысленного, словно это было именно то, что он ожидал, – обнаружить эту женщину, которую он едва знал, обнаженную и очевидно после секса, на своей террасе.
– Вижу, у нас обоих возникла одна и та же идея.
Изображать стыд было бы лицемерием. Она была свободна от него. Даже не покраснела.
– А похоже, ночь выдалась славная.
Он указал на джакузи.
– Прошу вас, пожалуйста. Если вы не против компании. – Ему больше ничего не казалось странным. – У нас возникла та же идея. Рут не захотела присоединиться ко мне, но я рад, что я тут снаружи не один, – эти слова были ближе всего к признанию страха.
Вода была очень горячей, а пузыри, которые извергала ванна, – холодными, они касались ее кожи в стаккато облегчения. Д. Х. сел напротив нее на достаточно пристойном расстоянии, хотя какое это имело значение?
Она могла быть его дочерью. Они ничего не значили друг для друга. Голые незнакомцы.
– На двери трещина. – Она сделала жест в сторону. – Я заметила это только сейчас. Думаю, это должно быть…
Он провел собственное расследование.
– Еще одна на двери внизу. Это называют волосяной трещиной, верно? Хорошее выражение. В форме буквы Y. Если я надавлю, действительно надавлю, держу пари, что смогу разбить эту штуку.
Он не стал бы давить на стекло. Не стал бы его разбивать. Он нуждался в нем, хотя стекло создавало лишь иллюзию безопасности.
– Как вы думаете, они появились от…
Он позволил прочитать ответ на своем лице. Почему они все еще обсуждают это?
– Я всегда считал себя опытным человеком. Человеком, который видел мир таким, какой он есть. Но я никогда не видел ничего подобного этому, так что теперь я задаюсь вопросом, не заблуждался ли я в отношении себя?
Их молчание не было недружелюбным. Они сказали все, что нужно было сказать. Это напоминало интрижку, которая закончилась дружбой. Им нужно было просто дождаться, когда взойдет солнце и все закончится – с облегчением и сожалением. Дома Рут лежала на кровати, думая о своей дочери, Арчи спал без сновидений, Роуз спала со сновидениями, а Клэй наполнял стаканы льдом, ни о чем не думая.