Джордж включил весь свет в качестве профилактики от страха.
– У нас полуночный перекус.
– Вы кое-что пропустили. – Аманда говорила не сардонически, но искренне.
– Дорогая, присядь. – Д. Х. был переполнен любовью к Рут.
Он приступил к отчету. Он придерживался фактов. Упомянул даже наготу Аманды. Семь фламинго. Если бы его попросили нарисовать фламинго, то он изобразил бы их клювы как треугольники, что было неправильно.
– Я думала, фламинго не летают, – сказала Рут. – Я так считала. Может, я никогда раньше об этом не раздумывала.
– Они были размером с Роуз. – Аманда видела, как они возносились, словно в сказаниях о Христе.
– Я знал, что они розовые, но не знал, что они настолько розовые. Это не похоже на естественный цвет. – Д. Х. налил жене напиток.
– Вы уверены? – Однако Рут не сомневалась в них. Не существовало ничего, с чем можно было сравнить фламинго. Она оставила свои ожидания.
– Фламинго – это фламинго. – Аманде хотелось четкости. – Вопрос не в том, уверены ли мы, а в том, почему…
– Здесь есть богатые люди, – вдохновился Клэй. – Они из чьей-то частной коллекции. Мини-зоопарк. Какое-то владение в Хэмптоне – реальный ковчег. Миллиардеры-выживальщики. У них у всех поселения в Новой Зеландии, куда они планируют отправиться, когда дерьмо полетит на вентилятор.
– Есть что-нибудь сладкое? – Рут пригубила напиток. Ей не очень хотелось его пить.
Аманда подтолкнула к ней печенье.
– Может быть, шум, который мы слышали, все-таки был громом. Какой-то мегашторм. Я слышала, что птиц сбивает с путей миграции. Как тот ураган в Атлантике, когда птицы потерялись.
Клэй пытался вспомнить то, чего никогда не знал.
– А они перелетные птицы? И если да, то пересекают ли они океан? Может, это возможно.
– Разве они не собираются на озерах? Разве они не едят какие-то креветки, отсюда их розовые перья? Думаю, это так, – сказала Рут.
– Мы просто кучка взрослых, которые ничего не знают о птицах, – сказал Джордж. Он привык все объяснять.
Может ли рыночная кривая объяснить птиц? Во всем этом была связь, но ему понадобятся дни, чтобы ее найти. Ему понадобится карандаш, газета, немного тишины. – Мы ничего не знаем о шумах, достаточно громких, чтобы расколоть стекло. Мы ничего не знаем об отключении электроэнергии в Нью-Йорке. Нас четверо взрослых, которые не знают, как поймать сигнал на сотовом, или как заставить заработать телевизор, или сделать что-нибудь вообще.
Комната наполнилась жеванием, лед стучал по стеклу.
– Забавно, я рассказывала вам о «Лебедином озере». – Рут улыбнулась. – Лебеди, фламинго. То же самое, но не то.
– Мне нужно, чтобы наступило завтра, – Клэй взглянул на цифровые часы на дисплее микроволновки. – Нам надо поспать.
– Вы хотите домой, – сказал Д. Х. – Нам повезло, что мы уже дома.
– Если только… – Рут не интересовали банальности и утешения. Она не могла увидеть светлую сторону. – Это был знак. Вы не должны уезжать. Мы не можем поехать с вами.
– Вы сказали, что покажете нам дорогу, – сказала Аманда.
– Это небезопасно. Там, – сказала Рут. Что, если их Майя не приедет в четверг? Что, если что-то идет за ними?
– Мы должны отвести Арчи к врачу! – Аманда ощущала это в своем теле подобно птичьему побуждению к миграции.
– Что с нами, по-вашему, может случиться? – Клэй не хотел уверений – он хотел просто честных догадок. – Мы уезжаем – вы сказали, что поможете нам найти дорогу.
Джордж никогда не верил в неизвестные. Алгебра показывала, что их легко вычислить. Математика больше не работала, или же это была такая математика, с которой он едва ли мог разобраться.
– С нами ничего не случится, если мы просто поедем по дороге, – сказал он жене.
– Вы думаете, что на дороге будут машины. Еда. Вода? Я не доверяю людям. Не доверяю системе. – Рут была уверена. – Может быть, Арчи станет лучше, если мы останемся на месте. Может, завтра он проснется, лихорадка пройдет, и он захочет съесть все, что есть в доме.
– Может, ему просто нужны антибиотики или что-то в этом роде? – Клэй не хотел уезжать сейчас. Он был в ужасе.
– Здесь я чувствую себя в безопасности. – Рут знала, что безопасность этой семьи на самом деле не была ее проблемой. – Все, чего я хочу, это чувствовать себя в безопасности.
– Вы могли бы остаться, – сказал Джордж.
– Мы не можем. – Аманда была полна решимости.
Неужели и правда не могли? Клэй не был так уверен.
– Мы могли бы – мы могли бы спуститься вниз. У вас будет ваша спальня.
Они замолчали, как будто знали: что-то приближается. И оно пришло. Тот же шум? Конечно. Да. Наверное. Почему нет? Кто знал. Раз, два, три раза. Окно над раковиной треснуло. Подвесной светильник над столешницей тоже. Электричество, наверное, должно было выключиться, но этого не произошло. Никто и никогда не сможет точно ответить почему. Шумы накладывались друг на друга, но были дискретными, звук – они этого не знали – американских самолетов в американском небе, что мчались к американскому будущему. Самолет, о существовании которого большинство людей не подозревало. Самолет, созданный для того, чтобы творить непроизносимые вещи, направлялся к ним.
Каждое действие имело равное ему противодействие, и сейчас разворачивалось больше действий и противодействий, чем было пальцев на руках их четверых. Что задумало их правительство, что задумали другие правительства: абстрактный способ говорить о выборе горстки людей. Лемминги не склонны к самоубийству, их ведет инстинкт миграции, и они чрезмерно уверены в своих способностях. Лидер стаи не виноват. Все они погружаются в море, думая, что его легко преодолеть, как лужу: весьма человеческий инстинкт кучки грызунов. Миллионы американцев ютились по домам в темноте, но только тысячи из них слышали эти звуки, утешали детей и друг друга и задавались вопросом, что это такое. Некоторые заболели, потому что такая уж у них была конституция. Другие слушали и осознавали, как мало они понимали мир.
Рут не вскрикнула. В этом не было никакого смысла. Навернулись слезы, но она их сморгнула. Схватившись за край столешницы, она присела, как, наверное, несколько десятилетий назад ее учили делать в случае ядерной аннигиляции. Она парила в полуприседе, и напряжение ее мускулов не было неприятным.
Аманда закричала. Клэй закричал. Закричал Д. Х. Роуз закричала. Дети повыскакивали из кроватей и нашли взрослых, побежали к матери – они всегда бегут к матерям в таких ситуациях – и прижались лицом к чужому халату, который прикрывал ее наготу, и она крепко прижала их к себе, пытаясь закрыть им уши руками, но у них было четыре уха, а у нее – только две руки. Ее на них не хватало.
Опять шум. Последний раз. То был один из последних самолетов. Снаружи замолчали сбитые с толку насекомые. Летучие мыши, которые еще не пали от синдрома белого носа[53], рухнули с неба. А вот фламинго едва ли обратили внимание на шум. У них было достаточно других поводов для беспокойства.
32
ОНИ ПОСТУПИЛИ РАЗУМНО. Уселись все вместе на кровати королевского размера. Кровать для всей семьи – Аманда терпеть такое не могла. Думала, что ее придумали для антипрививочников и матерей, кормящих детей грудью до пяти лет, но не могла вынести мысль, что Арчи и Роуз будут вдали от нее. Они выключили свет, потому что дети устали, но в глубине души предпочли бы оставить его включенным, чтобы сдержать ночь.
– Вы можете… – Клэй хотел пригласить Рут и Д. Х. к ним в постель! Это почти имело смысл.
– Попробовать поспать. – Д. Х. держал жену за руку, и они снова спустились по ступенькам из кухни.
Ни один из взрослых не мог спать. Однако дети вскоре начали похрапывать. Изгиб тела Роуз напомнил Клэю о естественных мостиках на побережье Калифорнии, выдолбленных океаном на протяжении долгих тысячелетий. В конце концов они рухнули. Говорят, что океан придет за всеми. Он восхищался настойчивостью ее легких. Невероятно, что человеку не нужно заставлять себя дышать, ходить, думать, глотать. Когда они решили завести детей, то задавали себе вопросы – есть ли у нас деньги, есть ли у нас место, есть ли у нас все необходимое, – но они не спрашивали себя, каким будет мир, когда их дети вырастут. Клэй не чувствовал себя виноватым. Это все Джордж Вашингтон и люди из его поколения, их страсть к пластику, нефти и деньгам. Ужасно не иметь возможности уберечь своего ребенка. Чувствовали ли это все остальные? Неужели это, в конце концов, и означает – быть человеком?
Он поцеловал истертую хлопковую ткань на плече Роуз и пожалел, что не верит в молитвы. Боже, она была похожа на свою мать. Природа любит повторения. Отличает ли фламинго другого фламинго от третьего фламинго?
Аманда постоянно трогала руку Арчи. Он каждый раз слегка вздрагивал, но не просыпался. Она хотела задать мужу какой-то вопрос, но не могла придумать правильных слов. Вот и все? Вот и конец? Ей нужно быть храброй?
Клэй не мог разглядеть сына в темноте. Он вспоминал, как иногда пробирался в детские комнаты. Они никогда не просыпались во время этих ночных посещений. Ты говоришь себе, что тревогам придет конец. Говоришь себе, что он придет, когда они проспят всю ночь, не просыпаясь, когда отлучатся от груди, затем пойдут, затем завяжут шнурки, затем научатся читать, затем алгебра, затем секс, затем поступление в колледж, и вот тогда ты будешь свободен, но это ложь. Беспокойство бесконечно. Единственная задача родителя – защищать своего ребенка.
Он больше не мог представить свою мать: она была мертва большую часть его жизни. Должно быть, эту должность занял его отец. Это не сходилось с тем, что он знал об этом человеке, но именно такова любовь родителя.
Аманда прикоснулась к щеке мальчика и обнаружила, что она горячая. Она пыталась понять различие между летним жаром млекопитающего подростка и болезнью. Она коснулась лба мальчика, его горла, плеча, сдвинула одеяла, чтобы охладить его тело. Коснулась его груди: ровная барабанная дробь. Кожа Арчи была мягкой и сухой, теплой, как у устройства, которое было включено слишком долго. Она знала, что жар был сигналом бедствия тела, импульсом его системы экстренного вещания. Но мальчик был болен. М