Василий Семенович не очень разбирался в цветах. Но скажем прямо: ни один самый знаменитый ботаник или садовод не смог бы определить, к какому виду относятся эти необыкновенные растения.
Это была какая-то удивительная помесь тюльпана, ландыша и анютиных глазок. К тому же они были разноцветными, и каждый чуть-чуть светился.
Хочу еще добавить, что их было ровно семь. Обратите внимание, именно семь, ни больше ни меньше.
Василий Семенович хотел уже кликнуть тетю Зину, как вдруг в дверь кто-то негромко, вкрадчиво постучал и в кабинет вошел Взялииобидели.
— На меня было совершено во-о… во-о-оу… вооруженное нападение, — шепотом сказал Взялииобидели и затравленно оглянулся, как будто ему могли выстрелить в спину. — На меня напала целая банда хулиганов, вооруженных с ног до головы, в общем до зубов.
— Может быть, все-таки не до зубов? — болезненно морщась, проговорил Василий Семенович.
— Может быть, и не до зубов, — грустно согласился Взялииобидели. Но все-таки все они были вооружены.
— Но, может быть, все-таки не все? — хмурясь, спросил Василий Семенович.
— Может быть, и не все, — уступил Взялииобидели, но лицо его при этом стало еще печальней. — Но один-то уж, во всяком случае, был вооружен…
— Может быть, и он не был вооружен? — с сомнением покачал головой Василий Семенович.
— Может, и не был, — уже с раздражением прошипел Взялииобидели. Но он сам признался, что дома он тайно хранит… не имеет значения, какой именно вид оружия. Важно, что этот пу… этот пу… стреляет!
— Пробками! — спокойно уточнил Василий Семенович.
— Неважно чем, — завизжал Взялииобидели. — Но я не желаю, чтобы мне угрожали всякими пу… которые стреляют всякими про…
Взялииобидели вытянул из кармана бумажку, со злобной ухмылочкой развернул ее и торжественно положил на стол перед Василием Семеновичем.
— Вот. Мое заявленьице. Здесь все написано. Так что извольте принять меры против банды вооруженных хулиганов!..
В этот момент Василию Семеновичу показалось, что букет цветов сам собой поднялся над графином и превратился в разноцветную радугу. Радуга пролетела через всю комнату прямо к его столу в потоке солнечного света, падавшего из окна.
«В отпуск пора. Переутомился, — с огорчением подумал Василий Семенович и потер лоб. — Не поймешь, что мерещится».
Вдруг в лицо ему пахнуло жаром и дымом. Заявление Взялииобидели ярко пылало посреди его стола. Языки пламени как-то радостно трепетали, скручивая бумагу, заворачивая черные уголки. В один миг оно превратилось в тончайшую, невесомую корочку черно-серого пепла.
— Значит, так, — Василий Семенович встал, легко касаясь кончиками пальцев лакированной поверхности стола. — Были у меня сегодня эти ребята, были.
— Вот оно что! — Взялииобидели злобно прищурил колючие глазки. — Значит, эти хулиганы меня опередили.
— Они не хулиганы, — устало хмурясь, сказал Василий Семенович. Выдумщики, шалуны, фантазеры, но не хулиганы. А собаку мучить мы вам не позволим. Вы это учтите.
— Сами своих собак учитывайте, — захлебнулся от ярости Взялииобидели. Он быстро засеменил к двери, бормоча: — Взяли и обидели… Ни за что обидели…
— Это ты правильно, — одобрительно произнес чей-то негромкий голосок совсем рядом.
Василий Семенович вздрогнул и тихо опустился в кресло.
На пресс-папье, спустив вниз тонкие ножки, спокойно сидел маленький человечек.
Василий Семенович сразу узнал его. Василий Семенович не мог не узнать его! Это был тот самый человечек, который в ту темную ветреную ночь столь загадочно очутился на кончике его папиросы. Да, это был он.
— Качни, пожалуйста, пресс-папье, — задумчиво попросил человечек.
Василий Семенович послушно нажал пальцем на край пресс-папье, отпустил. Пресс-папье лениво качнулось и остановилось.
— Нет, на качели совсем непохоже, — разочарованно протянул человечек.
Василий Семенович провел ладонью сверху вниз по побледневшему лицу.
— А я думал, мне это только приснилось, — слабо улыбнулся Василий Семенович.
— Терпеть этого не могу, — сердито скривил губы маленький человечек. — Ну почему, почему все говорят, что я им только снюсь! Конечно, я тоже могу присниться, как и всякий другой, чем я хуже? Но в данном случае это вовсе не сон!
Василий Семенович с тоской посмотрел на человечка, потом на графин, где уже не было никаких цветов.
— Цветы — это тоже был я, — скромно сказал человечек.
Василий Семенович почувствовал, что у него больше уже нет сил удивляться. И если сейчас произойдет еще что-нибудь непонятное или необыкновенное, нервы его просто не выдержат.
Человечек пристально посмотрел на него.
— Да ничего особенного, — неохотно объяснил человечек, — графин хрустальный, к тому же чисто вымытый. Вот я и воспользовался его гранями, как призмой. О чем речь? Я скорее-быстрее-сейчас же-немедленно разложился на семь составляющих меня цветов. Потом немного фантазии, всякие там цветочки-листочки — и все. Просто, как Солнышко!
— Так вы?.. Оказывается, вы!.. О, как я рад! — не себя от волнения воскликнул Василий Семенович.
— Да, — вздохнул человечек. — Я же тебе говорил: ничего особенного.
— Так вы?.. Так вы… луч?
— Ну, конечно, — снисходительно улыбнулся человечек.
— Тогда я могу ехать в отпуск! — с облегчением воскликнул Василий Семенович.
— А почему это раньше ты не мог? — нахмурился Веснушка, подозрительно оглядел Василия Семеновича. — Чем это я тебе мешал? Никогда еще я не слышал, чтобы солнечный луч мешал кому-нибудь ехать в отпуск. Может, ты слышал, а я нет.
— Нет, мой дорогой, глубокоуважаемый солнечный луч, — широко улыбнулся Василий Семенович. — Тут вся загвоздка в моем несчастном характере. Я должен все понимать. А если мне что-то непонятно, я просто заболеваю. Я думаю об этом непонятном день и ночь и не могу остановиться. И вот я все думал, думал, думал, кто же это все-таки сидел на кончике моей папиросы в ту темную, ненастную ночь? И если бы я поехал в отпуск, я бы все равно не отдыхал, а только думал, думал, думал об одном и том же. А теперь я все знаю и могу спокойно ехать в отпуск.
Глава 27
РАЗГОВОР ПО-КОШАЧЬИ
Катя от смеха не могла устоять на ногах.
Она без сил повалилась на свою кровать. Но, вспомнив, как мама не любит измятое покрывало, вскочила, расправила складки, чтобы покрывало лежало ровненько, но, не выдержав, от смеха тут же снова кувыркнулась на кровать.
Веснушке пришлось раз десять, не меньше, повторять Кате, как он спалил заявление Взялииобидели.
— Ой, Веснушка, какой ты умный, ужас! — с восхищением сказала Катя. — Надо же догадаться и разложиться на семь цветов.
— А, велика важность, это все лучи умеют, — Веснушка беспечно махнул рукой. — Вот тебе, я уверен, слабо разложиться на семь цветов. Сколько бы ты ни старалась. Интересно, а кто, по-твоему, радуги устраивает после грозы? А на ледниках что мы творим! Альпинисты только пищат от восторга. Ох, чего я только не умею! А сколько я знаю… Сколько я всякого повидал! — Лицо Веснушки вдруг стало печальным. Знаешь, я даже устал все помнить. Наверно, потому, что я видел слишком много…
Лицо у Веснушки почему-то стало грустным, он замолчал, задумался. В этот момент на подоконник мягко, будто у него было четыре пружины, а не четыре лапы, взлетел Кот Ангорский.
Кот Ангорский посмотрел на Веснушку, весь напрягся и вдруг… и вдруг… Кот Ангорский заговорил. Именно заговорил. Катя это сразу поняла, хотя Кот Ангорский, конечно, заговорил на кошачьем языке. Он замяукал на разные лады, то сипло, то визгливо.
Веснушка весь с ног до головы побледнел. Резко повернулся к Коту Ангорскому.
— Откуда узнал? — быстро спросил он.
Кот Ангорский тоскливо мяукнул и даже застонал с подвыванием.
— Надо бежать к милиционеру Василию Семеновичу. Он — рыжий! — торопливо сказал Веснушка.
Кот Ангорский протяжно, с присвистом мяукнул.
— Уже уехал? В отпуск? — со страхом посмотрел на него Веснушка.
«Интересно, как это по-кошачьи будет „в отпуск“? — подумала Катя. „Мяу-мяу“ какое-нибудь?»
— Что, что случилось? — Катя все-таки решила вмешаться в их разговор.
— Тут такое дело… — неохотно сказал Веснушка. — Только, пожалуйста, не вздумай реветь или падать в обморок. Понимаешь… Взялииобидели хочет Пуделя… утопить.
— Ой! — Катя бросилась к Коту Ангорскому. — Правда?!
Кот Ангорский с трагическим видом закатил глаза.
— Говорит: сам слышал. При нем Взялииобидели сказал: «Пойду утоплю Пуделя, и хвост в воду». То есть концы в воду, — угрюмо объяснил Веснушка. — А Василий Семенович в отпуск укатил. Кому они только нужны, эти отпуска? Вот уж правда, глупая глупость. Взяли бы лучше пример с Солнышка. Всегда светит без всякого отпуска. Посмотрел бы я на вас, если бы Солнышко уехало в отпуск.
— А куда он пошел топить? — глупо спросила Катя.
— Ах, милая, наверняка-безусловно-вне всякого сомнения в блюдце с водой, — сердито огрызнулся Веснушка. — Впрочем, я никогда не слыхал, чтобы собак топили в блюдце с водой. Может быть, ты и слыхала, а я нет!
Катя вдруг вспомнила, как они вчера до позднего вечера сидели на лавочке под тополем: она, Нинка-блондинка, Валя и Галя. Васька, вытянувшись, лежал на бревнах и плевал в них горохом через стеклянную трубочку.
Он смотрел на Катю, почему-то только на Катю, на нее одну. Правда, ей и гороха доставалось больше, чем другим. Сколько она ни отворачивалась, правая щека вся так и горела. Васька стрелял пребольно.
Как все было чудесно! О чем они только не спорили! А потом договорились каждый день по очереди подкармливать Пуделя.
— Может, ребятам позвонить? — неуверенно сказала Катя, глядя на Веснушку. — Как ты насчет ребят? Может, мы все вместе?
— Звони, — озабоченно кивнул Веснушка. — А я на минутку отлучусь. Я — мигом.
— Не отлучайся, пожалуйста, — взмолилась Катя. — Если бы ты моим мигом, а то твоим… Знаю я твой миг. Тебя потом не дождешься.