– Откуда?
– Из документов, которые хозяйка получила по моей записке.
Нетребин крякнул:
– Документикам грош цена, нет им веры. Хорошо сработаны, комар носа не подточит, но меня на мякине не провести.
– Вместе с документами Анюта должна была принести кой-чего. Прошу вернуть, чтоб расплатиться с хозяйкой за оказанную помощь. Надеюсь на вашу порядочность, не станете уподобляться большевикам, отрицающим частную собственность, обобществляющим даже жен.
Нетребин расхохотался:
– Точно, прошел слушок, будто станут баб за успехи в труде выдавать по карточкам, – Нетребин положил на стол мандат военкома, удостоверение прапорщика, потертую от времени характеристику, коробку от монпансье с обручальными кольцами, брошами, кулонами, десятком золотых десятирублевок. – Мало присвоил на обысках, я в свое время имел куда больше.
– Хватит, чтоб безбедно прожить пару-тройку лет.
– Думается, еще имеешь. Угадал? Забирай. К чему документ сберег? Попади он в ЧК, без лишних разговоров отправили бы в расход. Как сумел пролезть в военкоматы? Я бы, подобному тебе, не доверял.
– И они вначале не слишком доверяли. Хитрил, лез из шкуры, чтобы завоевать авторитет.
– Как удумал проводить обыски? От чьего имени действовал – от ЧК или Советов? В начале восемнадцатого подобным образом в Питере промышлял с дружками князь Эболи. С фальшивым мандатом проводил обыски у богатеев, изымал драгоценности, чем наносил вред новой власти, пачкал ее грязью, дескать, она сплошная воровская компания. Коль слышал про Эболи, должен знать, что он плохо кончил – поставили к стенке и шлепнули за здорово живешь. Как не побоялся идти по его дорожке?
– Рисковать привык на фронте, где приходилось смотреть смерти в лицо. Что касается Эболи, то ныне не восемнадцатый год, имеется постановление Совета народных комиссаров об отмене повсеместно смертной казни, за экспроприацию получил бы не пулю, а срок заключения.
– Хороша экспроприация! – Нетребин потряс коробкой. – Вместе с этим Анютка принесла твою армейскую характеристику за подписью Орлова Геннадия, кто такой?
– Не Орлов, а Орликов, полковник, командир 37-го Черноярского полка Добрармии.
– Неувязочка, Орликов погиб в шестнадцатом на австрийском фронте, а характеристика помечена летом семнадцатого. Как мог покойничек подписать?
– Вы невнимательны, в характеристике стоит дата: май 1916.
– Проглядел, – признался Нетребин. – Вернемся к твоему тюремному житью-бытью. Как чувствует себя Аким? Не скис, не повесил в неволе нос, главное, не раскололся?
– Обладает завидной силой духа, твердостью. На допросах стоит на своем: потерял паспорт, случайно нашел револьвер, который держал при себе в целях самообороны.
– Аким наш хитер, позавидуешь его уму. При первом удобном случае передадим писульку, успокоим, что не забываем, готовим побег, подкуп стражников. – Нетребин вышел на веранду, позвал хозяйку, приказал собрать в дорогу провиант. Бросил Магуре диагоналевые брюки, ситцевую рубашку-косоворотку. – Переодевайтесь. Мы подобных вам в беде не бросаем, подставляем плечо, протягиваем руку помощи. Видно, крепко насолили властям, раз повсеместно объявлен розыск, почти на каждом углу призывы оказать содействие в поимке военспеца, – сам того не замечая, Нетребин стал называть Магуру на «вы».
Чекист послушно переоделся.
Нетребин оценивающе осмотрел Магуру с ног до головы, остался доволен.
– Выглядите обычным хуторянином. Никто не признает кадрового военного, интеллигента. Надо бы сбрить усы, чтоб изменить внешность, но время поджимает, поезд ждать не станет. В вагоне изобразим незнакомых друг с другом.
«Смел на словах, – понял чекист. – На самом деле боится, чтоб со мной не забрали и его».
Из справки Царицынской губчека:
Нетребин Федор Кузьмич.
Родился в 1881 г.
До Октябрьского переворота – секретарь Астраханского бюро партии эсеров. С 1915 г. – один из лидеров анархо-синдикалистов на Нижней Волге.
Участвовал в ряде вооруженных налетов на банки, состоял в переписке с Савинковым, Спиридоновой[35]. В 1919 г. обласкан Врангелем, работал в контрразведке барона.
Весной 1920 г. вместе с Червонным создал в Прихоперье так называемый «Вольный отряд»…
Пассажирский состав с изрядным опозданием подошел к перрону Грязе-Царицынского вокзала, и началась страшная давка – желающих уехать оказалось намного больше имеющихся мест. Люди яростно работали локтями, пытаясь опередить других. Состав брали с боем, стоял гвалт, крики, ругань…
Людской поток поднял Магуру на лесенку, затем в тамбур, бросил на первую свободную лавку. Тут же с обеих сторон чекиста сдавили дородные женщины, не выпускающие из рук кошелки, мешки. Нетребин устроился в конце вагона.
Отправление задерживалось. Давно просвистел отправление кондуктор, из трубы паровоза валил дым, а состав все не двигался с места. Кто-то принес известие, что в задержке отправления виновата транспортная ЧК, выискивающая неимеющих документов.
Магура нахмурился: «Вот незадача! Не хватает еще быть задержанным – Нетребин не удосужился снабдить паспортом».
Попросил соседок посторожить место, бочком двинулся к Нетребину. Сделал лишь пару шагов, как в вагон вошли красноармейцы и Калинкин. Бывший интендант комиссариата искусств и чекист встретились взглядами.
– Пошли в другой вагон, тут уже проверяли, – сказал Калинкин красноармейцу.
Минуло еще больше часа томительного ожидания. Наконец на паровозе протяжно прокричал гудок, вагоны дернулись, буфера лязгнули, и поезд покатил мимо пристанционных складов, депо, искореженных вагонов, сожженных теплушек на запасных путях.
Из постановления Царицынского губисполкома:
Объявляется месячник борьбы с разрухой на транспорте.
Призываем сознательных граждан выйти в субботу на расчистку путей. Приложим все силы для скорейшего восстановления разрушенного подлым врагом при отступлении транспорта. Проявим революционную солидарность с Красной Армией, изгоняющей с родной земли белогвардейские полчища.
Да здравствует союз трудового тыла с фронтом!
Железнодорожный состав, где в окнах не было ни одного целого стекла, тащился весь день и всю ночь. Подолгу простаивал на полустанках, чтобы пропустить воинские эшелоны, набрать в тендер воды. Люди, забившие вагоны, заселившие даже третьи полки, места под лавками, не жаловались на тесноту, неудобства, несказанно радуясь, что после долгого ожидания покинули город.
Ранним утром, лишь только в вагон проник бледный рассвет, на плечо Магуры легла рука Нетребина. – Прибываем. Вскоре состав стал сбавлять ход, замер у полустанка-разъезда. – Под чьим контролем станция? – поинтересовался Магура.
– К сожалению, мы тут не хозяева, – признался Нетребин. – Перегон с разъездом охраняют чоновцы. Если бы мы собрались захватить станцию, пришлось бы это делать с боем. Еще не суемся сюда, чтобы беречь телеграф, иначе потеряем возможность отправлять депеши. Подальше от железки спокойнее.
Нетребин привел к стайке чахлых тополей, в тени которых стояла подвода с дремлющим стариком. Услышав шаги, возчик встрепенулся, приосанился, тряхнул пегой бородой. – Со счастливым прибытием, Хведор Кузьмич, и вы, господин хороший! Приказ имею дождаться вас, а поезд запозднился, но мы к этому привыкшие. Забыли давно про расписание, порой составы на сутки запаздывают, ваш только на полсуток.
Старик в ожидании состава устал от одиночества, не имея возможности с кем-либо почесать языком, и говорил как заведенный. Но Нетребин не был расположен к болтовне. Предложил Магуре занять место на подводе, сам уселся рядом на сено.
– Трогай, Селиван.
– Н-но, холера! – старик огрел коня кнутом, и подвода запищала плохо смазанными колесами, покатила к горизонту, где небо полыхало от испепеляющего солнца.
Рапорт
Согласно полученному приказу, проводил товарища Магуру до полустанка Раздольный, где его увел Нетребин к подводе. Дальше вести наблюдение не мог – под рукой не было никакого транспорта, чтоб ехать следом, а пешего обнаружили бы сразу, к тому же не догнать конный транспорт – конь куда резвее меня, шибче ногами двигает. К сему Калинкин
Когда солнце оторвалось от горизонта, не спеша поднялось в поднебесье, Нетребин пожаловался на палящее светило. Селиван успокоил:
– Потерпите чуток, еще пара верст, и попадем в дубраву, не скажу, чтоб сильно густую, но тенек имеется. Пока смочите горло из бочонка. – Чоновцы шалят? – перебил Нетребин.
– Сидят сиднем в станице, – успокоил старик. – Иной раз приезжают к железке, чтоб почту передать, на телеграфе депешу отстучать. – Много чоновцев в районе? – поинтересовался Магура.
– Не скажу чтоб много, но и не мало, все до одного сосунки, молоко на губах не обсохло. В военных действиях не горазды, из оружия имеют трехлинейки да берданки – куда им против наших пулеметов, пушек, немецких карабинов? Выскажу совет: надо хорошенько пошуровать у казаков на базу, где наверняка припрятаны револьверы, гранаты, патроны, а то и пулеметы, у нас народ прижимистый, запасливый.
– За свое добро запросто перегрызут любому горло, – подтвердил Нетребин. Старик кивнул.
– Точно. Костьми лягут, а не расстанутся с нажитым, с фронта привезенным. Напугаем арестом, заберем оружие, станем еще сильней.
– Чоновцы забирают молодежь в армию? – спросил Нетребин.
– Пока воздерживаются. Надысь собрание проводили, порешили оказать помощь беднейшим, вскопать им огороды, убрать хлеб, заготовить на зиму сено.
Селиван еще бы долго говорил, но Нетребин прилег, смежил веки, и возчик не стал нарушать дремоту помощника атамана.
За колосящимися полями легла иссушенная степь с серебристыми ковыльными пригорками. Копыта мерина и колеса поднимали с дороги пыль, которая медленно оседала за подводой.